Фенелон Ф.: Похождение Телемаково сына Улиссова (из книг 22—23), перевод Ломоносова

ПОХОЖДЕНИЕ ТЕЛЕМАКОВО СЫНА УЛИССОВА
(ИЗ КНИГ 22 И 23)

[Чрез меру сильная власть всегда бывает пред великим падением, подобна луку крепко натянуту, который вскоре переломится,] ежели^1* не будет ослаблен, но кто смеет ослабити? Идоменей весь сею лестною властию упоен был, лишился [бы] престола своего, но исцелился. Боги послали нас избавити его от ослепленной и чрезмерной власти, которая человекам неприлична, и еще чудотворением очи его отворилися.

Другое зло неисцельное роскоши. Как великою властию цари упиваются, так весь народ роскошами. Говорят, что роскоши питают убогих убытками богатых, якобы убогие не могли лутчее пропитание имети земледелием, не оскудя богатых людей. В роскошах весь народ обыкновенный почитает в житейскую нужду самые излишние вещи. На всяк день новые нужды находят и не могут без таких вещей жити, которых прежде не знали. Сии роскоши называются. Доброе знание совершенно. Сие зло, которое приносит еще множество других, похваляется яко добродетель, испускает яд свой от царя даже до последнего человека. Ближние сродники царские хотят царю следовати, вельможи яко царские сродники; посредине от народа хотят равнятися вельможам, понеже кто себе почтения не желает. Малые ищут по средним равнятися, всяк делает невозможное. Един роскошами хощет показатися богатым, иной от стыда скрывая свою бедность. И воздержные люди сей великий непорядок осуждают и не смеют первее показати собою противного образа. Весь народ себя разоряет, все чины различные не имеют желания богатства ради излишних роскошей, непорочные люди соблажняются. Всяк хощет богатитися. Убожество бесщастием называется. Буди учен, премудр и добродетелен, учи людей побеждати на войне, обороняй отечество, отдай все свое имение; но когда роскошами своих талантов не покажет, никто тебя почитати не будет. Убогие кажут себя богатыми и делают великие роскоши, берут в заим, обманывают и промышляют всяким непристойным способом. Никто сие зло унять не может, надобно уставити новые законы. Кто может то делати, кроме царя-философа, который бы своим воздержанием показал образ и посрамил всех живущих в великих роскошах и воздержных в честном воздержании утвердил.

Телемак, слышав разговор сей, стал яко человек, от сна крепкого возбудившийся. Видит слов его истину и в сердце свое вкореняет, как резчик врезывает в мрамор, и дает делу своему живот и движение. Телемак ничего не отвещает, все слышанное умом своим рассуждает и смотрит в городе на всю премену. Потом говорит Мантору:

Ты сделал Идоменея от всех царей премудрого. Уже не [у]знаю ни его самого, ни людей его. И признаю, что здешние твои дела больше всех наших побед. Участь и сила много в войне могут, славу войны надобно разделить со всеми воинами, а тво[и] все дела от единой главы происходят. Един трудился против царя всегда бедственна и неприятна; а здесь дело премудрости небесной. Все покойно, все чисто и приятно, все показует власть свыше человеческой. Когда люди ищут славы, почто не ищут сих дел добрых? А как не знают славы, хотят прославитися, крепко раззоряюще земли и проливающе кровь человеческую.

Мантор показует на лице своем великую радость, видя Телемака победами не тщеславна в таком возрасте, когда природно своею славою возгордиться можно.

Потом Мантор говорит: Правда, все, что ты здесь видишь, добро и приятно; но знай, что еще можно лутче того сделать. Идоменей страсти свои умаляет и начинает людьми своими владети правдою; но еще погрешает, следуя прежним своим погрешениям. Когда человек оставляет зло, тогда зло еще за ним гонится. Злое обыкновение не скоро оставляет, природа слаба, погрешение престарело и тщеславие неисцельно. Блажен, иже никогда не заблуждал, может больше добра сделати. Боги, о Телемаче, более от тебя взыщут, нежели от Идоменея, понеже ты в юности своей познал истину и великих благополучиев еще причастен не был.

Идоменей премудр и разумен, но к добрым делам много прилежен и о всех делах немного рассуждает, дабы всем положити намерение. Сан царя, который над людьми поставлен, не в том состоит, чтоб все самому делать. Се грубое тщеславие, чтоб окончать дела или показатися людям, что может все сделати. Царю надобно владети, выбрав помощников себе, и повелевати ими. Не должен все делати собою. Сия работа и должность подчиненных его; а он должен на них взыскивать, и добре знати, чтоб взыскивати с рассуждением. Лутчее владение, чтоб выбрав людей и вручить им дела по их талантам; а вышнее и совершенное владение есть, чтоб своими помощниками владети. Должен их усматривать, воздерживати, исправляти, поощряти, возвышати, низити, переменяти места и всегда держати их в руках. А чтоб все свидетельствовать самому, то уже стало неверность и недостойность. Се предати себя в ненависть, малого ради дела, теряти время и теснити умы свободные, к великим делам годные. Ради великих дел надобно иметь ум свободен и покоен; надобно помыслити в покое, оставя другие дела. Ум, малыми делами утружденный, подобен винным дрождям, которые не имеют ни силы, ни уксусу. И кто делает всякие малые дела, смотрит только на настоящее, а будущего не видит, прилежит к делу сегодняшнему и в том едином деле упражняется, и непрестанно о нем мыслит, то ум их помрачается. Ибо дело рассуждается здраво, когда все дела собраны и когда порядочно уставлены, чтоб друг за другом следовали и имели между собою размер. Кто сему правилу не следует, подобен музыканту, который нашел согласные голосы и не соединяет их и не слагает ими песни сладкие и приятные. Также подобен и архитектору, который чает, что уже все сделано, только бы поставил столпы великие и камение тесаное собрал, несмотря на порядок, ни на размер красоты своего здания. Когда строит великую палату, не видит, что нет единой лестницы приличной, а когда строит все здание, тогда не мыслит ни о дворе, ни о вратах. Все дело его смешано.^2* Работа сия не приносит ему чести, но вечный стыд его показует; ибо ясно кажет, что пространно о нем не мыслил и единого намерения всему делу не положил. Сей смысл ума недалекого и невысокого. Кто с таким смыслом рожден к делам мелким, может делать под властию иного. Не сумневайся, о драгий мой Телемаче, государственное правление требует некоего согласия, яко музыка, и правого размеру, яко архитектура.

Ежели хочешь, чтоб я еще сим художествам уподобил, покажу тебе: которые дела делают в розницу, те люди ума посреднего. Кто в концерте хотя нечто подает и поет изрядно и совершенно, тот певчей; а кто весь концерт правит и все части в нем уставляет, тот мастер музыки. Такожде кто высекает столпы и кто кладет стену, тот каменщик, а кто строит все здания и весь размер в своей голове имеет, тот архитектор. Также и кто работает, отправляет и все дела делает, невелику силу имеет, но работник подчиненный. Истинный разум, кто государством управляет, ничего сам ни делает, ни повелевает метить, изобретает, предусматривает, размеривает, готовит заблаговременно, благополучию не покоряется, но противится, как плавающий в быстроте водной. День и нощь смотрит и наудачу ничего не делает.

Или ты чаешь, Телемаче, что искусный живописец работает при том от утра до вечера, чтоб дело свое окончати скорее? Никак. Сия прилежность и сия работа рабская погасает огнь его мыслей; уже не работает ум. Все будет непорядочно и местами, как ум его наставляет и мысль его побуждает. Или чаешь, что он стирает краски и готовит кисти? Никак. То дело учеников его. Он только мыслит и думает, как водить кистью, чтоб было явно, благочестно, живо. И все страсти на образах его показаны ясно. В главе своей имеет мысль свою и мнение того, кого хощет написати. Имеет в памяти его время и все слагает дни его. К сему глубокому мнению надобна премудрость, дабы его укрепляла, чтоб все было правдиво, исправно и между собою размерно. Или ты чаешь, Телемаче, что надобно меньше смысла и мысли великому царю, как доброму живописцу? Того ради знай, что дело царское есть, чтоб мыслити и делати великие уставы и избирати людей годных, чтоб под его властию исполняли.

Телемак ему отвещает: Все твои слова разумею. Но когда все будет так делатися, часто будет царь оболган, не знающе всего подробно. Се ты сам себя облыгаешь, говорит Мантор. Знание о всем правлении не попустит. Кто не знает основания дел и кто не знает разности умов, всегда ходят, как слепые. Удачею^3* не погрешают. Сами подлинно не знают, чего ищут, и не ведают, к чему делают. Только не верят людям добрым, кто им прекословит, так же как обманщикам, кто льстит им. А кто знает основание и знает промысл человеческий, тот знает, как что делати и как окончати. Довольно знает, годны ли люди к делам его и разумеют ли его мнение, чтоб благополучно окончати. Еще в розницу никаких дел не делает, ради того имеет разум свободный и видит все дела вместе, и знает, к своему ли концу идут. Хотя и погрешит, но не в больших делах. К тому ж зависти не имеет нимало, как скудоумные и малодушные имеют; разумеет, что в великих делах невозможно быть без погрешения. Потом, что надобно к тому употребити людей, которые бывают некогда обманщики. Больше теряют неверством, что никому не верят, нежели обманом. Блажен, кто только в посредних делах оболган. Великие люди погрешают, и того всяк человек боятися должен. Обманство надобно жестоко наказать, когда сыщется; иных обманщиков надобно остерегатися, кто не хощет больше обманут быти. Художник в своей лавке все, что видит своими очми,^4* делает своими руками. А царь в государстве великом всего делати не может, должен делати такие дела, чего никто без него сделати не может; должен смотрети и видеть великим делам решение.

По сем Мантор говорит Телемаку: Боги тебя любят и готовят тебе царствование премудрое. Все, что здесь видишь, не в славу Идоменееву сделано, но тебе в научение. Все сии премудрые уставы, которым здесь в Саланте удивляешься, суть тень тому, что ты сделаешь в Итаке, ежели твои добродетели соединены будут твоим высоким участкам. Время нам отсюда отъехать. Идоменей ради нашего отъезду корабль приготовит.

Тогда Телемак открыл сердце своему другу, но с трудом, что не хочет оставити Саланта. Может быть, что станешь меня бранити, что я скоро привыкаю к местам, где немного поживу, но совесть моя будет мучити непрестанно, ежели тебе не открою, что я люблю Антиопу, дщерь Идоменееву. Нет, драгий мой Манторе. Се не страсть слепая; не такая, от какой ты меня исцелил во острове Калипсином. Добре знаю глубокую язву, которою уязвил меня амур к Эхарисе. Еще не могу забыть^5* ее имени. Время и отлучение не могли загладити. Сие искусство бедственное научило меня самого себя боятися. Но Антиопу не такою любовию люблю. Се не любовь пристрастна, се благоразумие, почтение и склонность. Блажен бы был, когда бы с нею живот мой скончал, когда дадут мне боги отца моего видети и повелит мне женитися! То всего мне приятнее, что она молчалива, целомудренна, трудолюбива, любит уединение, умеет ткати волну и шити златом и сребром. После смерти матери своей управляет домом отца своего. Лишнего украшения не любит, красоту свою забывает и не помнит. Когда Идоменей велит ей танцевать под флейтою критские танцы, тогда танцует, как веселая и приятная Венус. Когда берет ее с собою на ловитву¹ главе своей освещенные вещи на блюде, тогда яко богиня, живущая в храме. С каким страхом и с каким почтением приносит жертву, гнев божий отвращает, отпущения грехов просит и бедственное пророчество отводит. Когда же сидит с иными женами и шьет златою иглою, тогда видится яко сама Минерва, которая во образе человеческом на землю пришла и учит людей добрым художествам. Возбуждает к трудам, труды их услаждает и пением своим всю скуку прогоняет, когда поет чудную историю о всех богах. Превосходит всех живописцев своим шитием чудным. Блажен человек, кто с нею сочетается браком, только будет боятися, чтоб прежде ее не умереть.

Представляю тебе, драгий Манторе, всех богов во свидетели, что готов отъехати отсюду, а Антиопу буду любити по мою смерть, но ради ее отъездом моим во Итаку не замедлю. Буде же кто иной на ней женится, буду остаток дней моих жити в печали и горести; но оставляю ее, хотя знаю, что отлучением забуду ее. Не буду о любви моей ни ей говорити, ни отцу ее, тебе единому должен сказати, дондеже Улисс, вшедше на престол свой, даст мне на то позволение. Посему можешь разумети, драгий мой Манторе, как сия любовь от страсти отдалена, которою к Эхарисе ослеплен был.

Мантор отвещает: Разности сей согласуются, о Телемаче. Антиопа тиха, проста, постоянна, трудолюбива, предусмотрительна, о всем старается. Знает, когда молчати и делати без принуждения. Всегда в трудах, в делах смешения не имеет, понеже все делает во-время. Добрым порядком в доме отца своего прославляется и тем больше украшена, нежели своею красотою. О всем печется, всех исправляет, возбраняет, не дает излишнего, за что прочих жен ненавидит, но ее весь дом любит, ибо никакой страсти не имеет. Не упряма, не труслива, не нравна, как иные жены. Единым взором всех учит, и все боятся прогневати. Повелевает имянно; только повелевает, сколько возможно сделати. Наказует с милостию и, наказав, исправляет. Сердце отца ее на ней почивает, как путешественник от солнечного зноя под сению древа. Добре делаешь, Телемаче. Антиопа есть сокровище, но которого должно в дальных землях искати. Ум и тело ее суетным украшением не украшается. Мысль ее хотя остра, но воздержна, говорит по нужде и, когда надлежит, говорит. Сладость и приятность от уст ее исходит. Когда говорит, все молчат, а сама стыдится; едва может, что выговорить, когда ее прилежно слушают; и при нас говорила немало.

Помнишь ли, Телемаче, когда отец ее к себе призвал, ни на кого не заглядывается, накрыта покровом великим; и говорила только, чтоб унять гнев Идоменеев, когда хотел единого невольника своего жестоко наказывать. Сперва говорила с отцовой стороны, потом утишила его и приложила оправдение с стороны бедного невольника. И царь, забывши гнев свой, рассудил праведно и пощадил. Тетиса, когда ласкает старого Нерея, с такою тихостью волн морских не укрощает. Так Антиопа, не имея власти и не го[р]дяся своею приятностию, будет некогда владети сердцем мужа своего, как ныне владеет рылями,2 когда их приводит в согласие. Любовь твоя к ней, Телемаче, праведна. Боги ее тебе готовят; любишь ее любовию разумною, но пожди, когда ее Улисс тебе отдаст. Похваляю, что ты ей с любовию разумною своего мнения не открыл; и знай, когда бы ты какими словами свое намерение объявил, она бы то не прияла и тебя почитати престала. Никому обещатися не будет, но кому ее отец отдаст. Изберет себе мужа богобоязливого. Присмотрел ли ты, что не так часто к нам выходит и не так много на нас смотрит, как ты с войны возвратился? Все благополучие твое знает, ведает твою природу, твои случаи и все тебе от богов данное; сего ради молчаливее и тише показуется. Пойдем, Телемаче, во Итаку, только мне осталось привести тебя ко отцу твоему и учинить тебя достойна пояти жену златого века. Хотя будет студеной Алфиды пастушка вместо дщери царя Салантийского, но ты блажен будешь, ежели такую жену поймешь.

Конец 22 книги.

а народными враждами не обременяйся; зело много будут к тебе приходити. Ты будешь всего народа един судия, а протчие судии по тебе не потребны будут. Отягчен будешь зело, и малые дела не допустят до великих, и невозможно будет исправити малых дел. Того ради бегай сего смятения, повели народные вражды судити судиям, на то определенным, а сам делай, чего без тебя никто сделати не может.

Еще принуждают меня, говорит Идоменей,^6* высокородные люди, которые на всех войнах мне служили и много своих пожитков, служа мне, прожили, желают себе некоего награждения, чтоб им женитися на девицах богатых, только мне едино слово сказать, и богаты будут.

Правда, отвещает Мантор, только тебе едино слово сказать; но слово то недешево тебе будет. Хощешь отнять волю отцам и матерям и утешение их, чтоб не выбирать зятей и наследников. Весь народ хощешь сделати невольниками. За все беды домашние людей твоих будешь ты ответствовать. Без того довольно в браках терния, не прибавляй им горести сей. Когда хощешь верных слуг своих наградити, дай им пустые земли, повысь честию и чином по мере службы^7*

Идоменей еще вопрошает: Сибариты жалуются, что мы собственную их землю отняли и отдали чужестранным людям, к нам пришедшим. Уступить ли народу сему? Буде уступлю, всем можно будет на мне взыскивать.

Не надобно, отвещает Мантор, сибаритам верити в деле их, ни тебе в твоем деле. Кому верити? — говорит Идоменей. Обоим невозможно верити, отвещает Мантор. Но надлежит взять в посредники единого соседа, который бы обоим странам подозрителен не был. Таковы силонтяне. Они тебе ничем не противны. Должен ли, отвещает Идоменей, самодержец в своем владении покоритися чужестранным?

Мантор начал рассуждати тако: Понеже ты стоишь так крепко, чаешь ты, что прав. Сибариты такожде не отступят, надеются, что они правы. В такой причине надобен посредник, кто б вас рассудил, или оружием развестися; иной середины нет. Когда бы ты пришел в некую республику, где б не было никакой власти, ни суда, но всякий дом имеет право своим соседям силою противитися, то бы плакал о бедности народа того и нестроению сему дивился, что всякий дом друг на друга вооружается. Или ты чаешь, что боги без печали видят всю вселенную, которая есть всенародная республика, когда всякий народ, как всякий дом, будет с своими соседями оружием судитися. Всяк человек, кто имеет едино поле, от родителей своих наследственное, владеет им властию закона и судом начальников своих. Будет наказан жестоко, ежели будет владети силою.^8* Или ты чаешь, что цари скоро могут силою своею требования искати, а не мерою человеколюбия? Или правда и суд^9* себе л[ь]стил, и ослепляется в малых делах подлых людей, не надлежит ли боятися лести и ослепления в великих делах государственных? Себе ли верить в таком деле, где всяк себе л[ь]стит? Не возможно ли в таких случаях погрешити, где единого человека погрешения многую беду учинят? Погрешение едино царя, который в желании своем себе л[ь]стит, чинит разорение, глад, убивство, мор, злонравие, и сие зло доходит до отдаленных веков. Царь, который собирает себе ласкателей, не будет ли в таком случае лестию наполнен?^10*

Примечания

Печатается по тексту, написанному рукой Ломоносова, вплетенному в рукопись, состоящую из 186 листов (ЛО ААН СССР, разр. II, оп. 1, № 91, л. 169—174).

Впервые напечатано без указания фамилий переводчиков в 1747 г. («Похождения Телемака, сына Улиссова. Сочинено господином Фенелоном, учителем детей короля французского, бывшего потом архиепископом Камбрийским и князем Римския империи... СПб., при имп. Академии наук. 1747»).

«Неизвестные страницы Ломоносова (перевод глав из романа Франсуа Фенелона „Похождения Телемака“)» (см.: Русская литература, 1974, № 4); здесь же был напечатан и текст перевода по автографу Ломоносова с указанием отдельных вариантов.

Время и обстоятельства перевода устанавливаются на основании бумаг Канцелярии Академии наук. Сохранилось дело об издании романа, озаглавленное: «Дело по ордеру Академии наук президента графа Кириллы Григорьевича Разумовскова, которому объявлен от ее императорского величества именной указ о напечатании книги Телемака сына Улиссова» (ЛО ААН СССР, ф. 3, оп. 1, № 110, л. 348). Из этого дела видно, что перевод романа был поручен Г. Н. Теплову. Из-за спешного печатания романа Теплов не имел возможности выполнить порученный ему перевод, а потому книга была «расплетена» и раздана по частям для перевода разным лицам, в том числе и Ломоносову, о чем и свидетельствует публикуемый автограф.

Рукопись Ломоносова писана на кремовой бумаге, отличающейся по цвету от других листов. На рукописи видны обильные следы типографской краски и отпечатки пальцев наборщиков, свидетельствующие о том, что она служила оригиналом в типографии.

Судя по документам, работа над переводом была начата 8 октября 1747 г., а печатание книги — 20 октября (см.: ЛО ААН СССР, ф. 3, оп. 1, № 110, л. 356—359).

Интерес Ломоносова к Фенелону общеизвестен. Еще будучи студентом Марбургского университета, он приобрел французское издание «Похождений Телемака». В 1738 г. к отчету о своих занятиях, посланному в Петербург, Ломоносов приложил перевод оды Фенелона («Горы толь что дерзновенно взносите верьхи к звездам...»).

Высоко ценя книгу Фенелона «Похождения Телемака», Ломоносов рекомендовал гимназистам при изучении французского языка «читать и толковать в прозе Телемака» (ПСС, т. IX, с. 459, 495).

Можно предположить, что Ломоносов ввиду срочности работы обратился к существовавшему ранее переводу этого романа, сделав целый ряд исправлений и сокращений (см.: Бабкин Д. С. Указ. соч., с. 104).

царь соблюдает законы.

Автограф Ломоносова представляет значительный интерес для характеристики его социально-политических воззрений.

¹ — лов, ловля, охота.

² С. 160. Рыля — искаженное «лира», музыкальный инструмент.