Кулябко Е. С., Бешенковский Е. Б.: Судьба библиотеки и архива М. В. Ломоносова
Судьба архива. Страница 3

С известной осторожностью следует отнестись и к тем сведениям о неразысканных до настоящего времени рукописях Ломоносова, которые мы встречаем в его так называемых сводных от четах о трудах и упражнениях.

Таких сводных отчетов было написано два: один в 1756 г. и охватывал труды Ломоносова за 1751 —1756 гг.,¹⁸² другой, со ставленный в 3764 г., состоял из перечня сочиненных и сочиняю щихся трудов.¹⁸³

Оба отчета сохранились в бумагах И. И. Шувалова и М. И. Воронцова и предоставлялись, по-видимому, в первом случае императрице, а во втором — в Болонскую академию. Таким образом, перед нами «торжественные документы », составленные в практических целях. Это впечатление торжественности и приглаженности отчетов не оставляет нас и при рассмотрении их содержания.

Возьмем, к примеру, сведения отчета 1756 г. о трудах и упражнениях Ломоносова по русской истории.

Согласно сводному отчету, в 1751 г. Ломоносов «читал книги для собрания материй к сочинению „Российской истории"; Не стора, законы Ярославле, большой летописец, Татищева первый том, Крамера, Вейселя, Гелмолда, Арнолда и другие, из которых брал нужные экцерпты или выписки и примечания, всех числом 653 статьи на 15 листах».¹⁸⁴

Эти сведения явно противоречат журналам выдачи книг из Академической библиотеки, которые свидетельствуют о том, что Кенигсбергский список Повести временных лет (Нестор) был по лучен Ломоносовым лишь 3 декабря 1753 г.,¹⁸⁵ «30 книг о происхождении и деяниях поляков» М. Кромера — 25 февраля 1754 г.,¹⁸⁶ «Славянская хроника» Гельмольда, продолженная Арнольдом из Любека, — в январе 1754 г.¹⁸⁷ В том же 1754 г. Ло моносов получил «Хронику древней прусской, лифляндской и курляндской истории» М. Вайоеля.¹⁸⁸

Аналогичное же несоответствие продолжается и с данными Отчета за 1752 г. Это приводит к выводу, что Ломоносов равно мерно распределил на более ранние годы работу, осуществленную в 1753—1754 гг., и дает основание с большой осторожностью относиться к показаниям отчетов, тем более что в них не всегда ясно отделяются уже созданные произведения от сочиняющихся и за думанных.

«Роспись» 1764 г. перечисляет значительное количество сочинений Ломоносова, которые не обнаружены в сохранившихся рукописях: метеорологические наблюдения, проведенные Ломоносовым во время солнечного затмения, сочиняющаяся «новая и верно доказанная система всея физики», «подлинная пространная теория северных сияний».

Говоря о своих литературных работах, Ломоносов указывает, что он «собрал великую часть рифмологии российской, читал лекции стихотворческие, и по ним обучался поэзии студент Поповский», «собрал лексикон первообразных слов российских», «собрал лутчия российския пословицы», собрал «речи разных языков между собою сходные», написал «рассуждение о разделениях и сходствах языков».

Большинство упомянутых сочинений названы Ломоносовым сочиняющимися, и нет особых оснований считать, что он успел их закончить. Относительно сведений о законченных трудах следует заметить, что они также интерпретируются пе совсем однозначно. Так, «пространной теории северных сияний» было написано всего два листа, которые сохранились в составе Свиньинского сборника; метеорологические наблюдения хотя и указываются Ломоносовым как напечатанные в «Комментариях», но ни в «Комментариях», ни в других изданиях Академии наук опубликованы не были. О намерении Ломоносова составить лексикон указывается еще в рапорте К. А. Кондратовича от 1750 г.¹⁸⁹ Упоминание о «Лексиконе» встречается и в черновых записях Ломоносова, где есть заметка: «Положить проект, как сочинять Лексикон».¹⁹⁰ Возникает вопрос, был ли этот проект лексикона, который предполагал собрать сам Ломоносов, или это был проект усовершенствования словаря К. Кондратовича. Сохранившиеся сви детельства позволяют склониться в пользу второго предположе ния. В рапорте о проделанной работе за майскую треть 1749 г. Ломоносов писал, что он «в сочинении „Российского лексикона» при вспоможении г. Кондратовича дошел до письмены П с производными без сложенных».¹⁹¹ Кондратович же в декабре 1750 г. сообщал, что его лексикон переделан «по данным... от господина химии профессора Ломоносова правилам».¹⁹² Вряд ли стоит предполагать, что здесь говорится о двух самостоятельных лексиконах, один из которых делался Кондратовичем по правилам Ломоносова, другой Ломоносовым «при вспоможении» Кондратовича. Совер шенно очевидно, что имеется в виду один и тот же лексикон, причем роль каждым из соавторов понималась довольно своеобразно: каждый считал, что именно он проделал основную работу по со ставлению лексикона, а его соавтор — вспомогательную. Это в дальнейшем привело к разрыву, о котором достаточно определенно говорится в доношении Кондратовича 1757 г.¹⁹³ Неудовлет воренность Ломоносова работой Кондратовича в дальнейшем при вела к тому, что лексикон так и не был напечатан. Но поскольку лексикон находился в Академии наук, его вряд ли следует считать утраченным из архива Ломоносова. На этом известные данные с лексикографической работе Ломоносова не заканчиваются. 17 ноября 1757 г. он предложил Канцелярии «зделать для Гимназии лексиконец первообразных немецких слов, выписав на Т Лтейнбахова лексикона и присовокупив российский перевод».^{194 195} и, следовательно, не мог оставаться в архиве Ломоносова.

«Речи разных языков между собою сходные» и «Рассуждение» на ту же тему неоднократно упоминаются Ломоносовым. Эта тема указана в «Филологических исследованиях к дополнению грамматики надлежащих».¹⁹⁶ И в рапорте о трудах за 1755 г. Ломоносов пишет: «Сочинил письмо о сходстве и переменах языков».¹⁹⁷ Употребление термина «письмо» позволяет считать, что это сочинение было оформлено в виде письма к И. И. Шувалову аналогично письму «О сохранении и размножении российского народа» и «Письму о пользе стекла». В таком случае оно должно было бы храниться в архиве адресата, и поиски его в архиве Ломоносова вряд ли оправданы. Что же касается до «собрания речей различных языков между собою сходные», т. е. подготовительных материалов к «Письму», то они должны были храниться в архиве Ломоносова и сохранились в составе сборника материалов к «Российской грамматике».¹⁹⁸ Но эта рукопись является лишь частью работы, которая непосредствепно предшествовала созданию «Письма о сходстве и переменах языков». Какова была судьба более раннего текста этого сочинения? Где первоначальные наброски новой теории физики или продолжение «Риторики», о котором Ломоносов упоминал в сводном отчете 1756 г.¹⁹⁹ Вопрос о сохранности и существовании черновых набросков в архиве Ломоносова неразрывно связан с лабораторией его творчества, с методикой его работы над книгами и приемами систе матизации фактов.

И если мы обратимся для исследования этой темы к книгам Ломоносова, то обнаружим, что они сохранили на себе значительную часть искомого архива творческой деятельности Ломоносова, в том числе набросков сочинений, упомянутых в отчетах и не ра зысканных до сих пор. Примечательную особенность книг, принадлежавших Ломоносову, составляют маргиналии — его собственноручные пометы и приписки пером и карандашом против текста, привлекавшего его внимание.

Большую и трудоемкую работу по выявлению читательских помет Ломоносова на исторических рукописях из собрания Акаде мической библиотеки осуществила Г. Н. Моисеева.²⁰⁰ Ныне обнаружен несравненно более значительный корпус помет и приписок Ломоносова, характеризующий самые разнообразные стороны его научной и литературной деятельности. Читательские пометы Ломоносова выявляют его отношение к крупнейшим представителям естествознания, литературы н истории.

В диссертациях по химии Ломоносов неоднократно цитирует выдающихся немецких химиков своего времени: Германа Бургава, Иоганна Потта, Георга Эрнеста Шталя, Иоганна Юнкера. Изучение трудов этих авторов давало Ломоносову необходимые понятия об уровне современной ему европейской науки, способствовало созданию собственных его теорий. Уже в плане к курсу физической химии он высказывает намерение писать о химической терминологии, поскольку видит ее несовершенство у своих предшественников: «Авторы трудов по химии неправильно пользуются терминами, так как иногда разным вещам (сера, соль) придают одно и то же название, а часто одну вещь обозначают многими названиями».²⁰¹ Эта неудовлетворенность химической терминологией подтверждается пометами на обнаруженных книгах ломоносовской библиотеки. Принадлежавший Ломоносову учебник «Основания догматической и экспериментальной химии» одного из основоположников теории флогистона Георга Эрнеста Шталя²⁰² яспещрен многочисленными приписками Ломоносова, свидетельствующими о глубоком изучении им химической символики, применявшейся Шталем.

Много карандашных помет, N3, отчеркиваний, подчеркиваний и других обозначений важности читаемого текста обнаружено в книге последователя Г. Э. Шталя Иоганна Генриха Потта «Химические исследования»,²⁰³особенно в разделах «Щелочные, гипсовые и глинистые земли». Интересны пометы Ломоносова на «Конспекте теоретической и практической химии, представленной в форме таблиц» Иоганна Юнкера,²⁰⁴ ученика Г. Э. Шталя. На полях книги имеются реплики, отчетливо характеризующие отношение Ломоносова к воз можности изобретения элексира жизни, о котором мечтали алхимики. Юнкер пишет на с. 28: «Ja Arthepbius soll vermittelst sei- ner Tinktur tausend Jahr errichet haben» (Говорят, что Арте- фпус благодаря своей тинктуре достиг 1000 лет). Против этой фразы на поле приписка Ломоносова: «Vix credo!» (Весьма со мнительно!).

В 27-й таблице, где говорится о кальцинировании золота с помощью ртути, Ломоносов замечает: «Der beste Calcination des О ist diese Art» (Это лучший способ кальцинирования золота). Много помет Ломоносова и на принадлежавшем ему экземпляре «Рассуждения о тяжести эфира» швейцарского физика Якоба Бервулли.²⁰⁵

Эта книга ломоносовской библиотеки задолго до ее находки была известна в ломоносововедческой литературе и привлекала к себе внимание ученых. В заметках «О сцеплении корпускул» Ломоносов неоднократно ссылается на эту книгу, на зывая ее автора «знаменитый Бернулли», «знатный между учеными людьми Бернулли».²⁰⁶

Пометы Ломоносова свидетельствуют о внимательном изучении им этой книги и использовании ее не только для разрешения теоретических вопросов физики, но и для конкретных опытов. На с. 128 упомянутой книги мы находим на полях выписанные Ломоносовым компоненты сплава, описанного Бернулли, к которым добавлены отсутствующие у него пропорции каждого компонента.

Внимание Ломоносова привлекает изложенная Бернулли теория движения корабля при помощи парусов, и он отчеркивает для себя два положения, приведенных Бернулли:

«1. Угол между линией движения описываемого сопротивления всегда должен быть тупым.

2. Паруса должны быть расположены таким образом, чтобы их плоскость была посредине между направлением, куда обращен нос корабля».

На обороте последнего листа книги нарисован скачущий пегас. Такие рисунки, сделанные во время раздумья, поисков вдох новенья и вроде бы совершенно не относящиеся к тематике со чинения, встречаются и на известных уже рукописях Ломоносова, как например профиль мужчины в восточном головном уборе, внезапно являющийся на подготовительных записках к последованию о теории цвета,²⁰⁷рисунок головы в покрывале — в материалах к «Российской грамматике».²⁰⁸

Можно упомянуть еще два наброска, сделанные коричневым карандашом, изображающие мужскую голову в профиль и фигуру воина с мечом, обнаруженные на внутренней стороне задней крышки переплета книги Квипта Курция «О деяниях Александра Великого, царя Македонского» (De rebus gestis Alexandri Magni regis Macédonien).

В предварительных заметках к работе «Испытание причины северного сияния и других подобных явлений» Ломоносов сделал запись: «Меран о солнечной атмосфере».²⁰⁹

На этом основании считается, что Ломоносов был знаком с известной книгой французского физика и астронома Жана Жака д’Орту де Мерана «Физический и исторический трактат о северном сиянии»,²¹⁰в котором он доказывал связь явлений северного сияния и зодиакального света с солнечной атмосферой, что было отвергнуто Ломоносовым, обосновавшим электрическую природу этих явлений. В настоящее время можно говорить о знакомстве Ломоносова еще с одной книгой Ж. Ж. д’Орту де Мерана— о льдах.²¹¹

Здесь внимание Ломоносова привлекает описанная Мераном пещера Eissgrube (ледяная яма), находящаяся в Бургундии, в 5 милях от Безаисона. Дно этой пещеры всегда покрыто льдом, который не тает даже летом. Меран объясняет это явление тем, что в окружающей почве, особенно под сводами пещеры, много азотно-аммиачной соли, которая, смешиваясь с водой, проникающей через расщелины, образует лед. На поле этой страницы Ломоносов записывает свои сомнения: « No. Где больше соли, как в море, однако зимою ветры с моря оттепель приносят. Солончаки в Астрахани в Перу, в Ишпании».²¹²

Из лабораторного журнала Ломоносова мы знаем, что он получал при помощи окисей меди и других металлов стекло «превосходное зеленое, травяного цвета, весьма похожее на настоящий изумруд», «зеленое, приближающееся по цвету к аквамарину», «красивое берилловое», «очень похожее на превосходную бирюзу», «цвета черпой печени», «бледно-пурпуровое», «замеча тельное кобальтовое темно-синее стекло». Окись железа дала Ло моносову в стекле желтые тона, золото — рубиновое стекло.²¹³ Не удивительно поэтому, что Ломоносова привлекла изданная в Париже книга «Способ стеклоделания», особенно глава о способе окраски топаза. Однако против абзаца, излагающего способ изменения окраски этого камня, Ломоносов запальчиво замечает: «Враки!»^{. 214}

В своих сочинениях по физике и химии Ломоносов неодно кратно ссылается на труды голландского физика П. Мушенбрека. Исследователи указывали, что Ломоносова интересовали наблю дения Мушенбрека за упругостью воздуха, опыты над смесями различных жидкостей и по искусственному замораживанию, описанные в первой части книги.²¹⁵

Как показывают пометы на имевшейся в библиотеке Ломоносова книге П. Мушенбрека «Физические наставления»,²¹⁶ русский ученый обращает особое внимание на описанные Мушенбреком свойства материи, отмечая § 48, в котором говорится, что «многие тела могут быть разделены до удивительной малости, которая превосходит человеческое воображение, как это станет ясно из немногих примеров».²¹⁷ Ломоносов отмечает абзац, где приводится опыт Роберта Бойля с разделением меди, и делает на полях цифровой расчет против описанного наблюдения за делением нити шелкового волокна.

В биографиях Ломоносова почти не говорится о его интересе к книгам по математике. Между тем они привлекали его внимание с ранних лет. Первой книгой, пробудившей в нем стремление к постижению математических знаний, был учебник арифметики Л. Магницкого, который Ломоносов назвал «вратами своей учености». В числе книг, купленных им в студенческие годы в Марбурге в 1738 г., были «Элементы всеобщей математики» Христиана Вольфа.²¹⁸

В студенческих диссертациях Ломоносова имеется большое число ссылок на этот труд, что свидетельствует о том, что он хорошо усвоил сочинение своего учителя. После 1744 г. эти ссылки становятся реже, а в позднейших работах Ломоносова, как установил Г. М. Коровин, мы встречаем всего лишь две ссылки на эту книгу.²¹⁹ В Марбурге Ломоносов приобрел и вторую книгу X. Вольфа «Таблицы синусов и тангенсов».²²⁰

В 1743 г. «для упражнения и дальнейшего происхождения в науках математических» Ломоносов просил выдать ему из Академической книжной лавки «Универсальную арифметику» Ньютона.²²¹

В дошедших до нас библиографических списках книг, составленных Ломоносовым,²²² «Элементы алгебры» А. Клеро, «Введение в анализ бесконечно малых» Л. Эйлера, «Элементарные уроки математики, или элементы алгебры и геометрии» Н. Л. де Лакаиля, «Таблицы логарифмов» В. Гардинера.

В последние годы жизни Ломоносов обращался к математическим «таблицам синусов, тангенсов и секансов» А. Бланка и к его книге «Логарифмическая арифметика».²²³

Логарифмические и тригонометрические таблицы А. Влакка были напечатаны «во употребление и знание математико-навигационным ученикам», и это дает основание думать, что они понадобились Ломоносову в связи с подготовкой им «инструкции морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на Восток северным Сибирским океаном».

«Элементы всеобщей математики» X. Вольфа, по-видимому, служили Ломоносову учебным пособием. Это подтверждают отмеченные им места книги: «Разность 2-ух кубических чисел, корни которых отличаются на единицу, есть сумма из квадратов корней большого числа и удвоенного квадрата меньшего числа + корень из меньшего».²²⁴

Можно добавить, что Ломоносов старательно изучал раздел астрономии, включенный в третий том «Элементов всеобщей математики» Вольфа. Об этом свидетельствуют составленная им выписка содержания данной части с указанием соответствующих страниц каждого раздела, а также отдельные пометы против не которых задач и их доказательств. На с. 486 рукой Ломоносова сделана приписка: «N3. Таблицы Кассиновы, Дела Гировы, Галлеевы, Манфредовы».²²⁵

О пользовании этими таблицами Ломоносов неоднократно упоминает в своих сочинениях.

Из-за отсутствия в те времена единой международной системы меры и веса ученые пользовались мерами и весами своей собственной страны, что создавало большие неудобства в количественной характеристике. Не случайна поэтому приписка Ломо носова на с. 123: «Английский квадратный фут воды 70 фунтов».²²⁶ Несомненный интерес представляют читательские пометы Ломоносова на обнаруженном в его библиотеке учебнике алгебры французского математика Алексиса Клода Клеро.²²⁷

В конце книги мы паходим такую его запись:

Среди изданий, приобретенных Ломоносовым в Марбурге, была книга немецкого философа Л. Ф,‘ Тюммига «Наставления вольфианскои философии» ²²⁸

Она представляет собой сокращенное изложение экспериментальной и теоретической физики X. Вольфа. Ломоносов высоко оценивал книгу Тюммига как учебное пособие и по возвращении в Россию перевел VI ее раздел, озаглавленный «Наставления экспериментальной философии». Характер помет на страницах книга Тюммига свидетельствует о том, что именно этот экземпляр является оригиналом, с которого Ломоносов осуществил свой перевод. Так, в § 22 на с. 251 Ломоносов исправил ошибку Тюммига, зачеркнув в тексте слово argenti (серебро) и вписав вместо него на поле stani (олово).

В переводе эта поправка учтена: «Олова 38 ¹⁸/₉₁²²⁹ В § 76 на с. 246 Ломоносов зачеркивает слово gravior (тяжелее) и пишет на поле levior (легче). И это исправление учтено в переводе: «Напротив того, жидкая материя опускается, когда воздух становится легче».²³⁰

Установление источника перевода, облегчающее характеристику творческой работы Ломоносова как переводчика, имеет особенно важное значепне для литературных переводов великого ученого.

Историки русской литературы XVIII в. уже давно выясаили, какую большую роль играли для Ломоносова и других русских поэтов его времени греческие и римские классики. Однако отсутствие точных свидетельств об изданиях, принадлежавших Ломоносову, доставляло немало затруднений исследователям переводной литературы, не всегда приходившим к единодушному мнению о языке оригинала, с которого был осуществлен перевод. Сейчас мы можем установить несколько источников переводов Ломоносова, среди которых бесспорно выдающийся интерес представляет «Илиада» Гомера. Давний спор о том, с какого языка были сделаны Ломоносовым помещенные в «Риторике» переводы из Гомера, можно теперь считать решенным. И А. С. Будилович, утверждавший, что Ломоносов переводил с латинского,²³¹ и А. Н. Егунов, доказывавший, что Ломоносов пользовался греческим оригиналом,²³² оказывается, были правы: в библиотеке Ломоносова была «Илиада» в двух томах на греческом языке с параллельным латинским переводом.²³³

Находка экземпляра «Илиады», принадлежавшего Ломоносову и сохранившего на себе его маргиналии, позволяет значительно расширить наши представления о характере интереса Ломоносова к одному из величайших созданий мировой культуры. Известные ранее переводы из «Илиады» были помещены в «Риторике» и имели здесь вспомогательное значение, иллюстрируя то или иное риторическое правило. При этом трудно было выявить отношение Ломоносова к поэтической индивидуальности Гомера, поскольку в «Риторике» наряду с примерами из «Илиады» на ходим столь же высоко оцененные Ломоносовым выдержки из произведений таких мастеров ораторского искусства, как Демосфен и Цицерон. Интересы Ломоносова — читателя Гомера—более широки. В песне второй он отчеркивает стихи 455—459. Это привлекавшая его в различных воплощениях тема огня:

Словно огонь истребительный, вспыхнув на горных вершинах,
Лес беспредельный палит и далеко заревом светит, —
Так при движении воинств от пышной их меди чудесной
Блеск лучезарный кругом восходил по эфиру до неба.²³⁴

Гомеровские строки, сохранившие следы читательского восприятия Ломоносова, переносятся из классической древности в Россию XVIII в. и становятся элементами мировоззрения русского ученого и поэта.

Словно как пчелы из горных пещер вылетая роями
Мчатся густые, всечасно за купою новая купа,

Или то здесь несчетной толпой, то таи пролетают, —
Так аргивян племена от своих кораблей и от кущей
Вкруг по безмерному брегу, несчетные, к сонму тянулись.
Песнь II, стихи 87-92

Ломоносовские No стоят против привлекших его внимание эпитетов: «Диких гусей иль стада лебедей долговыйных», «с блистательных высей Олимпа», «блеск лучезарный», «луга многотравные»,Пометы Ломоносова на полях «Илиады» невольно вызывают в памяти слова Ромена Роллана о маргиналиях Бетховена: «Не поймешь, говорит ли это Гомер, Гердер, Кант, Шиллер или сам Бетховен. Создается впечатление, что одна рука создала эти аккорды, ибо все в целом образует единую гармоническую основу. Этот человек, родным языком которого является не слово, а звук, заимствует зачастую свои выражения у других; однако он всегда берет у них то, что уже выношено им самим. Можно поклясться, что иные из этих мыслей, притом наиболее яркие, выкованы им самим, они носят печать его индивидуальности. То, что у цитируемых писателей было порой лишь благородной фразой, общеизвестной и абстрактной истиной, наполняется жизнью и кровью, трепещет под пером Бетховена».²³⁵

Так и у Ломоносова: строки, отмеченные им у других авторов, неотделимы от собственных высказываний ученого. Они становятся как бы частицами его мировоззрения. Большое значение латинского языка в творчестве Ломоносова отмечает Я. М. Боровский: «Мы видим два источника, питавшие латинский стиль Ломоносова. С одной стороны, это международный язык новой, научной литературы, с другой — традиция античной художественной и по преимуществу ораторской прозы, воспринятой Ломоносовым в греко-латинской академии».²³⁶

В этой связи особенно выразительны приписка Ломоносова — «О, добрая латынь!» — на книге «Физических наставлений» П. Мушенбрека²³⁷ и наличие в библиотеке Ломоносова значительного числа сочинений классиков римской литературы и историографии. Обучая в Академическом университете студентов «красноречию и пиитике», Ломоносов обращал их внимание на необходимость изучения латинских авторов в качестве образца для подражания. Примерами из них наполнены страницы ломоносовской «Риторики». Следы же подготовки к этим занятиям, внимательного чтения, подчеркиваний, отчеркиваний и других помет видны на принадлежавших Ломоносову книгах Овидия, Марциала и Ювенала.²³⁸ Обнаружены пометы Ломоносова и на книгах, рекомендованных им для гимназистов старших классов в «Регламенте академической гимназии». Это сочинения историков древнего Рима: Тита Ливия, Квинта Курция, Флора и Юстина.²³⁹

Среди них интерес представляет двухтомная «История» Тита Ливия, бывшая настольной книгой Ломоносова. Знаменитый римский историк привлекает его в самых различных аспектах. Ссылки на «Историю» Тита Ливия встречаем не только в литературных и исторических трудах Ломоносова, но и в его сочинениях по физике. В 1753 г. в «Изъяснениях, надлежащих к Слову о электрических воздушных явлениях» он цитирует свидетельство Ливия о грозовых явлениях в древности и тут же на внутренней стороне задней крышки переплета записывает сведения о сравнительной высоте соборов в Риме и Лондоне, выписанные из «Гамбургского корреспондента». Эта выписка не была использована в сочинениях Ломоносова и публикуется здесь впервые:

Гамбургский корреспондент, Л' 80, 82, 1753».

Значительный интерес представляют маргиналии Ломоносова на имевшемся в его библиотеке экземпляре «Сатир» Ювенала. Особенно обильны подчеркивания и приписки на полях против текста 8 -й сатиры, содержание которой близко взглядам Ломоносова. В ней разбирается вопрос об истинном благородстве и доказывается, что одно знатное происхождение безличных нравственных качеств еще ничего не значит и что лучше иметь отцом Ферсита и походить на Ахилла, чем быть сыном Ахилла и походить на Ферсита.

Аналогичные темы привлекали внимание Ломоносова и в произведениях отечественной литературы. Так, в «Ежемесячных сочинениях» 1755 г. обнаруживаются пометы Ломоносова на анонимной эпистоле. Вот эти отчеркнутые строки с пометой NB на поле, которые по содержанию перекликаются с 8-й сатирой Ювенала:

Но честпою душой и славными делами.
Незнатного отца убогий может сын
Быть знатный человек и сильный господин.

Подобные идеи есть и в литературных трудах самого Ломоносова. Так, в трагедии «Тамира н Селим» мы находим строки: «Кто родом хвалится, тот хвастает чужим».

Известные сведения о филологических интересах Ломоносова можно теперь пополнить значительным числом помет и высказы ваний, в некоторых случаях исключительно важных по своему содержанию. Высказывание Ломоносова в «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» об «отменной красоте, изобилии, важности и силе эллинского слова» ²⁴¹ дополняется теперь пространной записью о значении греческого языка для научной терминологии, сделанной на авантитуле грамматики греческого языка Феофила Голия: «Для терминов во многих науках, в физике, в химии, в астрономии, а особливо в анатомии, в ботанике и во всей медицине, греческий язык весьма надобен».²⁴²

Говоря о Ломоносове как филологе, мы отмечаем всегда его замечательную по своим успехам работу над русским литератур ным языком. Давая высокую оценку русскому языку, Ломоносов подчеркивает вместе в тем, что особенная сила русского языка состоит в его родственной близости со старославянским. Ломоносов включал славянизмы в состав русского языка как его неотъемле мое достояние. Свою известную теорию трех стилей, открывшую, по словам Пушкина, пути к тому «счастливому слиянию» всех живых сил русского литературного языка, которое обеспечило расцвет великой русской литературы, Ломоносов построил по признаку наличия в каждом из них большего или меньшего процента славянских «речений». Свою точку зрения на вопрос о соотношении между русским и старославянским языками он обстоятельно изложил в рассуждении «О пользе книг церковных в российском языке».

«Предисловия о пользе книг церковных в российском языке», к изложенной там теории трех стилей непосредственное отношение имеет богослужебная книга «Октоих».²⁴³ На титульном листе ее есть запись: «Сия книга Октоих подарена мне от его превосходительства Василия Никитича Татищева 1749 года». Возможно, что Татищев сделал этот подарок Ломоносову, советуя ему заняться поэтическим переложением псалмов.²⁴⁴ В материалах к «Российской грамматике» встречаются выписки слов, выбранных Ломоносовым из псалмов и былин. Такие же слова Ломоносов выбирает из подаренной ему книги «Октоих», подчеркивая чрезвычайно выразительные прилагательные, интересные глагольные формы, фразеологические сочетания. Он обращает внимание на яркие эпитеты, многие из которых были использованы в его торжественных одах. Вот некоторые из них: «свирепая пучина», «приосененные чащи», «огнь нетерпимый», «сонм предлегный»,«доброта недомыслиная», «невечерний свет» и т. д. Против слов «знамения победы» Ломоносов приписывает по латыни: «Moiiumenta etiam vel troparium hoc vocabulo exprimentur» (Это слово обозначает также памятники и трофеи). Приписки и пометы, дающие материал для творческой истории сочинений Ломоносова, особенно важны на книгах, которые являются источниками незаконченных или ненаписанных его тру дов. К числу таких книг ломоносовской библиотеки следует от нести «Новый кандидат риторики» французского филолога Фран суа Антуана Помея,²⁴⁵ которая была одним из основных источников «Риторики» Ломоносова. По замыслу Ломоносова, его «Риторика» должна была состоять из трех частей: собственно риторики, т. е. учения о красноречии вообще, оратории, или наставления к со чинению речей в прозе, и третьей части — о стихотворстве. После выхода в свет «Риторики» он продолжал работать над второй и третьей частями. В рапорте о своих трудах в 1751 г. он писал, что «диктовал студентам сочиненное им начало третьей книги Красноречия о стихотворстве вообще», а в 1752 г. — «Оратории второй части Красноречия сочинил 10 листов».²⁴⁶

Эту работу Ломоносов не закончил, и никаких рукописей, относящихся к ней, не сохранилось. Таким образом, пометы на «Новом кандидате риторики» Ф. А. Помея в совокупности с известной ранее «Риторикой» Н. Коссена являются теперь единственными источниками для характеристики нереализованного замысла ученого. Находка значительного собрания книг и рукописей из библиотеки Ломоносова, явившихся источниками для его работы над историей России, имеет совершенно особое значение. Среди обнаруженных источников «Древней российской истории» уникальной по своему научному значению является рукопись первого тома второй редакции «Истории Российской» В. Н. Татищева. Рукопись содержит написанное несколькими почерками «Предизвешение» к «Истории Российской», где Татищев изложил свои взгляды на древнейшую историю славян. По описанию М. Виднэс ,²⁴⁷ к библиотеке И. И. Шувалова ²⁴⁸ и сохранила маргиналии Ломоносова. Это обстоятельство позволяет отнести время ее переписки к началу 50-х годов XVIII в., когда все четыре тома «Истории Российской» были переданы в распоряжение И. И. Шувалова.²⁴⁹ Сведения о работе Ломоносова над этой рукописью имеются в его переписке с И. И. Шуваловым. В письме Ломоносова от 7 октября 1753 г. есть фраза, непосредственно относящаяся к обнаруженной рукописи: «Ваше превосходительство, всепокорнейше прошу не забыть вашего милостивого обещания, чтобы меня доставить вторым томом Татищева Истории, затем, что он в первом много на второй ссылается».²⁵⁰

Мы не располагаем сведениями о присылке Ломоносову второго тома «Истории Российской». Судьба остальных частей труда В. Н. Татищева, бывших у И. И. Шувалова, неизвестна до сих пор. Рукопись же первого тома, так и не вернувшаяся ни к своему первоначальному владельцу, ни в Библиотеку Академии наук, хранится в настоящее время в Хельсинкском университете. Обнаруженная рукопись представляет исключительный интерес. Прежде всего она важна для истории текста татищевского труда. Анализ ксерокопий листов этой рукописи, предоставленных в наше распоряжение, показывает, что она имеет чтения, от сутствующие в известных до настоящего времени списках и восходящие к протографу миллеровского издания «Истории Российской». В качестве примера можно привести фразу из 43-й главы, носящей название «О географии вообсче и о русской», где, говоря об иностранных географических описаниях России, Татищев указывает, что во многом эти «описания неправильны, многое нуждное пропусчено, а вместо того неизвестное внесено». Слово «многое», отчетливо читающееся во вновь обнаруженной рукописи, отсутствует в сохранившихся рукописях и вставлено по смыслу издателями академического издания «Истории Российской» из первого ее издания 1768 г.²⁵¹

Уже на этом основании рукопись можно считать уникальной. Но, кроме того, она имеет еще два слоя помет Ломоносова — чернилами и карандашом.

— «Не правда. Он зовет их сумью, как они сами звались» — стоит против истолкования Татищевым термина «варяги-россы»: «Можно думать, что Суома предел нынешний, пришед они от запада, от обстоятельства и именовали. Нестор их имяновал варяги русь (ч. II, и. 45 и 48), Иоаким просто варяги (гл. 4, н. 14), как они у русских долгое время имянованы».²⁵² Таким образом, рукопись Татищева, бывшая одним из основных источников «Древней российской истории», показывает, как складывалась созданная Ломоносовым теория славянского происхождения варягов-россов, оказавшая огромное воздействие на последующую русскую историографию. К истории создания этой теории имеет самое непосредственное отношение и никогда не упоминавшаяся Ломоносовым книга «Введение в грамматику детского языка» Г. Адольфи,²⁵³ характеризующая работу Ломоносова над доказательством близости латышского и русского языков.

Вторая весьма энергичная помета Ломоносова на рукописи Татищева — «дурак» — относится к словам Байера о том, что бог «старание имел о Пруссии».

Разнообразные пометы Ломоносова на страницах «Естественной истории» Плиния Старшего говорят о том, что Ломоносов добросовестно изучал этот труд и искал в свидетельствах Плиния подтверждение своим мыслям. Так, отмеченное им в 4-й книге утверждение Плиния о том, что с роксоланами соединяются аланы в один народ, он использует в своих возражениях на диссертацию Г. Ф. Миллера «О происхождении имени и народа российского», указывая, что «Плиний считает роксоланов и аланов единым племенем».²⁵⁴

«Естественную историю» Плиния сменяет рукопись, на титульном листе которой рукою Ломоносова написано: «Хроник из разных рукописных и печатных книг собранной». Она написана несколькими почерками начала XVIII в. и содержит выписки из «Синопсиса», «Нового летописца», «Казанской истории» и др. Это одна из тех рукописей, о которой Ломоносов упоминал в своем отчете о «трудах и упражнениях» с 1751 по 1756 г.: «Собранные мною в нынешнем году российские исторические манускрипты для моей библиотеки, пятнадцать книг, сличал между собою для наблюдения сходства в деяниях российских».²⁵⁵

Из числа рукописей, собранных Ломоносовым «собственным коштом», можно указать еще список «Русского временника», а также «Рассуждения» П. П. Шафирова, сохраняющие на себе многочисленные пометы и приписки Ломоносова, выходящие за хронологические рамки известного текста «Древней россий ской истории». В этой связи исторические рукописи библиотеки Ломоносова приобретают исключительное значение, позволяя ре конструировать отношение ученого к тем периодам и событиям русской истории, которые не нашли отражения в известных текстах его исторических трудов.

Находка на книгах из библиотеки Ломоносова значительного количества новых его автографов дает возможность вплотную подойти к решению загадки исчезновения научного архива Ломоносова. Обилие приписок на полях и среди текста книг позволяет высказать предположение, что черновиков (в традиционном смысле) многих трудов ученого не существовало. Этими черно виками являлись его записи на книгах, и, таким образом, библиотеку Ломоносова следует считать значительной частью его архива. В доказательство этого можно привести несколько характерных примеров. Так, в «Росписи сочинениям и другим трудам советника Ломоносова», составленной в 4764 г., в перечне работ, находящихся «в деле», упоминается сочинение, излагающее «систему всей физики».²⁵⁶

Заметки к этой работе сохранились в составе Свиньинского сборника и опубликованы в Полном собрании сочинений Ломоносова.²⁵⁷

«Физика

1. Козмология

2. Морфология

3. Астрография

5. Метеорология

6. Ботанография».

Седьмой пункт зачеркнут и не читается.

В совокупности со многими другими пометами на книгах по физике и сохранившимися рукописными заметками к «системе всей физики» получается значительный объем исследовательской работы, который и позволил Ломоносову говорить о ней в своем отчете.

«Собрания речей разных языков, между собою сходных» мы обнаруживаем не только во «Введении в грамматику детского языка» Г. Адольфи, страницы которой испещрены примерами, но и в других грамматиках и словарях.

В списке своих сочинений Ломоносов указывает, что «собрал лутчие российские пословицы».²⁵⁸

Сборник ломоносовских посло виц до нас не дошел, однако некоторые сведения об этом существуют. По сообщению историка литературы П. К. Симони, в сборнике Ломоносова содержалось 75 пословиц. Эту справку он дал, как указывает П. Н. Берков, запрашивавшему его об этом М. И. Шахвовичу.²⁵⁹

Возможно, что до Симони дошли сведения о каком-то фрагменте этой работы Ломоносова, который, как мы знаем, в «Риторике» ее только приводил и цитировал пословицы, но и пропагандировал их. Так, в «Риторике» 1744 г. он писал, что «вступление сочинить может ритор», отправляясь «от примеров, девизов и пословиц», и добавлял: «Течению слова» (т. е. его гладкости, плавности, изяществу) способствует «выбирание из книг хороших речений, пословий и пословиц».²⁶⁰

Послед нее указание обнадеживает нас, что выбранные им пословицы могут быть обнаружены на полях прочитанных книг или под черкнуты в текстах.

²⁶¹ и сохранившиеся в его архиве. Два перечня авторов и сочинений, обнаруженных на полях книги Корнелия Непота, использованы в проекте «Регламента академической гимназии»,²⁶² составленного Ломоносовым.

Таким образом, мы убеждаемся, что значительная часть черновой работы Ломоносова была осуществлена на книгах. Это не сомненно доказывает, что библиотека Ломоносова связана с его архивом не только исторически, но что она и сама является частью творческого архива великого ученого.

Восстановив неизвестную, необыкновенно трагичную судьбу библиотеки и тесно связанного с ней архива М. В. Ломоносова, попытаемся определить возможные пути поиска не дошедших до нас ломоносовских книг и рукописей.

что привело к порче и гибели некоторой ее части. Положение не улучшилось и после перевода книжного собрания в оборудованную библиотеку. Демонстрируя именитым гостям свои музейные коллекции и богатейшую библиотеку, беспечный хозяин щедро раздаривал редкие экспонаты и книги.

Таким образом, какая-то часть библиотечных книг еще при жизни Орлова попала к любителям-коллекционерам. Эти книги исчезли, и местонахождение их неизвестно. Неблагоприятными были и условия хранения библиотеки в Мраморном дворце. Рассмотрение деятельности библиотекаря Шредера показало, что часть собрания Г. Г. Орлова была расформирована и распределена по другим библиотекам Мраморного дворца, а также приобретена П. К. Александровым, Д. Д. Курутой и Ф. П. Опочининым.

При передаче в Гельсингфорсский университет в 1832 г. ломоносовскне книги не были опознаны и более 140 лет хранились безвестными во многих отделах Хельсинкской библиотеки. Не исключена возможность, что некоторые экземпляры книг, принад лежавших Ломоносову, испорченные условиями хранения в Штегельмаиовском доме, были изъяты и заменены новыми изданиями. Первоочередная и безусловно главная задача — детальное изучение хранящейся в Хельсинки библиотеки Г. Г. Орлова с вошедшими в нее книгами Ломоносова и просмотр юридических книг, поступивших в дар из Мраморного дворца в Дерптский (ныне Тартуский) университет с соответствующим каталогом, так как начатое по нашей просьбе И. В. Душечкиной выборочное вы явление было прервано из-за аварийного состояния книгохрани лища в Тарту.

Необходим также поиск книг из собраний Д. Д. Куруты и Ф. П. Опочинина.

Не менее трудная задача — нахождение книг, бывших в Усть- Рудице и попавших к потомкам Ломоносова. Безусловно снова следует обратить внимание на библиотеку Гатчинского дворца, принадлежавшего Г. Г. Орлову, и на отрадинское собрание Орловых—Давыдовых, поступившее в Государственную библиотеку СССР имени В. И. Ленина.

предположить, что некоторые ломоносовские книги находятся у наших современников.

Поиски рассеявшихся частей библиотеки Ломоносова сложны, но теперь, когда выяснена история библиотеки и обнаружено ее основное ядро, появилась реальная надежда на то, что и отдельные книги могут быть все-таки найдены.

Судьба архива Ломоносова во взаимосвязи с библиотекой представляется в новом свете. Как и книги, его рукописи хранились в Петербурге и в Усть-Рудице. Петербургский архив стал достоянием Г. Г, Орлова, а Усть-Рудицкий — потомков Ломоносова.

Большой комплекс документов, связанных с архивом Канцелярии и Конференции, был передал в Академию наук. Если автографы Ломоносова, поступившие в Академию наук, описаны Л. Б. Модзалевским, то копии разных документов, бывшие в архиве Ломоносова и изъятые Академией наук, с гораздо большим трудом поддаются выявлению в связи с рассредоточением их по делопроизводству ее канцелярии.

Достоянием потомков стали также документы, имевшие непосредственное отношение к имущественным делам Ломоносова, и служебные бумаги, которые представляли для них практический интерес. Кроме того, родственники получили дублеты и черновые документы научно-организационной деятельности Ломоносова в Академии наук, образовавшие Портфели его служебных бумаг.

обнаружения каких-либо значительных комплексов рукописей Ломоносова у его потомков и позволяет обратить самое серьезное внимание на поиски Орловского собрания рукописей Ломоносова, состав которого безу словно не исчерпывается Свиньинским сборником. Это доказывают хорошо известные в ломоносововедческой литературе черновые материалы к «Российской грамматике». Названный сборник рукописей Ломоносова имеет подокументную нумерацию XVIII в., идентичную таковой Свиньинского сборника, и на этом основании может быть возведен к коллекции рукописей Г. Г. Орлова.

Дальнейшее сопоставление этих сборников показывает, что документы в них явно сгруппированы по тематике (физика и химия в Свиньинском сборнике и грамматические записи в материалах к «Российской грамматике»). Поскольку практически невероятно, чтобы из всего разнообразия своих сочинений Ломоносов оставил в архиве только документы по физике, химии и грамматические записи, можно с очевидностью предполагать существование в собрании Орлова тематических сборников рукописей Ломоносова, характеризовавших и другие стороны его многообразной научной и литературной деятельности. Большое число автографов Ломоносова оказалось в руках отдельных лиц. Сведения о них то и дело проглядывают в переписке самого разного времени. Интересные указания содержатся в письме Д. С. Хвостова к В. М. Перевощикову от 17 октября 1822 г.: «Вы можете продержать выписку из Ломоносова стихов сколько Вам угодно и даже хоть навсегда ею завладеть. Даром, что в ней есть отрывок из поэмы земледелия».²⁶³

Это свидетельство пока что ждет своей интерпретации, и ответа на него мы не находим в переписке Д. С. Хвостова.²⁶⁴

Предположение, что Ломоносов уничтожил значительную часть своего архива, не находит пока документального подтверждения, но тем не менее оно достаточно вероятно. Имеющиеся в нашем распоряжении факты свидетельствуют о том, что продолжения Российской истории в архиве Ломоносова после его смерти не оказалось. Его не было в типографии, у потомков, а также у Г. Г. Орлова, собрание которого было вполне доступно Академии.

Вместе с тем мы убеждаемся, что значительная часть черновой работы Ломоносова была осуществлена на книгах. На их страницах, полях, в подстрочниках и нередко на форзаце мы находим наброски планов задуманных работ, фрагменты сочинений, упоминаемых в отчетах. Эта особенность творческой работы Ломоносова с книгой говорит о тесной связи библиотеки и архива Ломоносова и позволяет считать собранную им библиотеку зна чительной частью его архива.

при имеющихся данных определить их происхождение. Тем не менее данная работа, не решая окончательно многие вопросы, открывает путь для научного разыскания и изучения библиотеки и архива М. В. Ломоносова и дает реальную возмож ность для дальнейшей научной их реконструкции.

В этом авторы видят значение своей работы.

Примечания

182. Там же, т. 10, с. 388—393.

183 Там же, с. 396—404.

185. Коровин Г. М. Библиотека Ломоносова, с. 413.

186 Там же, с. 414.

187. Там же.

188. Там же. с. 413.

«Российской грамматики» М. В. Ломоносова. М.—Л., 1961, с. 29.

190. Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 7, с. 689.

191. Там же, т. 10, с. 381.

192. Сухомлинов М. И. Материалы для истории Академии наук, т. 10. СПб, 1900, с. 685.

193. [Билярский П.]. Материалы для биографии Ломоносова, с. 787 (Кондратович говорит, что работал вместе с Ломоносовым, но затем указом Академической канцелярии велено было Кондратовичу заканчивать работу одному).

195. Там же, с. 355-356.

196. Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 7, с. 763.

197. Там же, т. 10, с. 392.

198. AAН, ф. 20, п. 1, No 5, л. 50—54.

«Он (А. А. Шаховской,— Лвг.) сказывал, что, по свидетельству зятя Ломоно сова Алексея Алексеевича Константинова, библиотекаря Екатерины И, он (Ломоносов) написал Логику, доселе неизвестную; она занимала середину между Грамматиков и Риторикою» (Русский архив, 1902, ч. III, с. 17). Это сочинение не упомянуто ни в одном из отчетов Ломоносова, и све дения о нем следует отнести к числу легендарных свидетельств, созданных родственниками Ломоносова.

200. Моисеева Г. Н. Ломоносов в работе над древними рукописями. — Русская литература, 1962, No 1, с. 181—194; см. также: Моисеева Г. Н. Ломоносов и древнерусская литература. Л., 1971.

201. Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 1, с. 145.

202. Stahl G. E. Fundamenta chymiae dogmatioae et experimentalis., Norimbergiae, 1723.

203. Pоtt J. H. Chymische Untersuchungen. Potsdamm, 1746.

205. Bernoulli J. Dissertatio de gravitate Etheris. Amstelodami, 1683.

206. Ломоносов М. В. Полн. coq), соч., т. 1, с. 186—187.

207. ААН, ф. 20, оп. ,1, No 3, л. 264.

208. Там же, No 5, л. 50.

210. Mairan J. J. Traité physique et historique de l’aurore... Paris, 1754.

211. Mairan. Abhandlung von dem Eisse, ober physikalische Erklarung der Eülstehung des Eisses und der dabey verkommenden verschiedenen Erscbeinungen. Leipzig, 1752.

212. Там же, с. 40,

213. Ломоносов М. В. Поля. собр. соч., т. 9, с. 683.

’art de la verrerie par M. Haudiçuer de Blancourt. Paris, 1753.

215. Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 2, с. 156—157, 246—249 258—259; т. 3, с. 414-415.

216. Musschenbroeck P. Institutiones physicae conscriptae in usus academicos. Lugduni Batavorum, 1748.

217. Там же, с. 19.

218. Elementa Matheseos universae... Hallae Magdeburgicae, 1730—1738.

220. Там же, с. 68.

221. Ломоносов М. В. Поля. собр. соч., т. 9, с. 322.

222. Коровин Г. М. Библиотека Ломоносова, с. 66—67.

223 ААН, ф. 158, оп. 1, No 411, л. И.

&nta Matheseos universae....

225 Там же, с. 486.

226. Там же с 123.

227. Сlaiгaut А. С. Eléments d’algèbre... Paris, 1746.

228. Тhümmig L. Ph. Institutiones philosophiae Wolfianae... Francofurti et Lipsiae, 1725.

230. Там же, с. 454.

231. Будилович А. С. М. В. Ломоносов как натуралист и филолог. СПб., 1869, с. 102.

232. Егунов А. Н. Ломоносов — переводчик Гомера. — В кн.: Литературное творчество Ломоносова. М.—Л., 1962, с. 208.

233. Homeri Ilias graece et latine, ed. Hager. Chemnicii, 1745.

235. Роллан Р. Собр. соч., т. 12. М., 1957, с. 296—297.

236. Боровский Я. М. Латинский язык Ломоносова. — В кн.: Ломоносов. Сборник IV. М.—Л., 1960, с. 208.

237. Там же, помета против § 587.

238. Publii Ovidii Nasonis Heroides sive epistolae. Lipsiae, 1719; Metamorphoseon libri XV. Amstelodami, 1702; Valerii Martialis Epigrammata, Amstelodami, 1701; Horatii et Juvenalis, et Persis Satirae. Amstelodami, 1643.

romanarum libri IV. Lipsiae, 1718; Marcus JuDianus Justinus. Historiae... Parisiis, 1530.

240. Ежемесячные сочинения, 1755, ч. II, с. 270.

241. Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 7, с. 587.

242. GоIius Th. Educalionis puerilis linquae graecae. Strassbourg, 1684.

243. Октоих, или осьмогласник. СПб., 1745.

«Совет Вашего превосходительства о преложении псалмов мне весьма прият ей, и сам я давно к тому охоту имею» (ЛомоносовМ. В. Полн. собр. соч., т. 10, с. 462).

245. Pomey P. A. Novus candidatus rhetoricae. Lugduni, 1668.

246. Ломоносов М. В. Поли. собр. соч., т. 10, с. 389—390

247. Widnas М. La collection des manuscrits de la section slave de la bibliothèque universitaire de Helsinki. — Miscellanea bibliographica, XI. Helsinki, 1971, p. 132.

248. Там же.

250. Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 10, с. 490.

251. Татищев В. Н. История Российская, т. I. М.—JI., 1962, с. 346.

252. Там же, с. 250.

253. Adolphi H. Kurze Einleitung zur lettischen Sprache. Mitaii, 1685.

255. Там же, т. 10, с. 393

256. Там же, т. 10, с. 400.

257. Там же, т. 3, с. 492—501.

258. Там же, т. 10, с. 400.

260. ЛомоносовМ. В. Полн. собр. соч., т. 7, с. 66.

261. Коровин Г. М. Библиотека Ломоносова, с. 416—431.

262. Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 9, с. 494—495.

263. ЦГАЛИ, ф. 46, оп. 4, ед. хр. iO. л. 19 об.—20.