Макеева В. Н.: История создания "Российской грамматики" М. В. Ломоносова
Глава IV. Разработка категории имени

ГЛАВА IV

РАЗРАБОТКА КАТЕГОРИИ ИМЕНИ

ИМЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ

Подготовительные материалы к «Российской грамматике», относящиеся к грамматической категории имени, разнообразны по своему характеру и весьма обильны. Многочисленные одиночные записи перемежаются то с отдельными, то с объединенными в различные главы и разделы правилами о грамматических формах. Черновые записи во много раз превосходят «Грамматику» по количеству фактического материала и зачастую содержат два или несколько вариантов формулировок будущих параграфов или глав «Грамматики».

Примеры из художественных и научных сочинений, а также из служебной переписки Ломоносова, привлекаемые в качестве иллюстраций грамматических норм «Российской грамматики», говорят о колебаниях ученого, отразившихся в подготовительных материалах, или утверждают окончательно зафиксированную норму. Грамматические нормы «Российской грамматики» сопоставляются с нормами грамматик, принадлежавших перу Смотрицкого и Адодурова, предшественников Ломоносова. Как и другие доломоносовские грамматики, «Славянская грамматика» Смотрицкого, как известно, отразила в основном нормы церковнославянского языка; не были свободны от церковнославянских форм и «Первые основания российского языка» Адодурова.

Художественные и научные произведения того времени содержали много дублетных форм, среди которых часты архаические церковнославянские и древнерусские формы. Их употребление не было стилистически дифференцировано.

Данная глава рассматривает историю создания Ломоносовым учения о грамматической категории имени. Привлечение черновых материалов и данных из литературной практики свидетельствует о тернистом пути ученого, разрабатывавшего нормы русского литературного языка с учетом их стилистической дифференциации.

При рассмотрении вопроса о грамматических категориях и формах русского языка Ломоносов пользовался неизвестным до него методом сравнительного анализа, что является величайшей его заслугой.

Род

Исходя из понимания специфических особенностей отдельных языков, прежде всего русского, впервые в истории языка пользуясь методом сравнительного анализа, Ломоносов приходит к выводу о том, что грамматические категории русского языка далеко не являются присущими другим языкам. Ломоносов был одним из первых грамматистов, кто отчетливо понимал, что «языки не меньше разнятся свойствами, нежели словами» (7, 622), т. е. грамматический строй языков не менее различен, чем их словарный состав.

В отличие от других универсальных грамматик того времени, в которых делалась попытка построить на логической основе грамматическую систему для всех языков, Ломоносов дает грамматическую систему русского языка со всеми его особенностями, отличную от грамматической системы других языков.

В соответствии с расположением материала в «Российской грамматике» рассмотрим прежде всего грамматическую категорию рода. Вопрос о ней освещен в §§ 60—62 I наставления и §§ 138—145, 239—245, 248 III наставления «Грамматики». В § 62 подчеркнуто, что в отличие от русского языка «многие языки только мужеский и женский род имеют, как италиянский и французский», а «в некоторых язы́ках весьма мало отмены или отнюд нет никакого родов разделения. Так, в аглинском языке роды едва различаются и то в некоторых местоимениях; у турков и персов имена все одного общего рода».

Как и в грамматике Адодурова, в «Российской грамматике» существительные делятся на 4 рода: мужской, женский, средний, общий (§ 139), в отличие от славянской грамматики Смотрицкого, наметившей семь родов: мужской, женский, средний, общий, всякий, недоуменный, преобщий.¹¹⁴

Ломоносов отмечает правильность подразделения существительных, обозначающих человека и животных, на два рода — мужской и женский, соответственно полу, и констатирует, что «часто безрассудно» это подразделение применяется и «к вещам бездушным». Указывает он и на то, что средний род, которым следовало бы обозначить «бездушные вещи», употребляется «беспорядочно» и обозначает иногда животных. По сравнению со своими предшественниками, которые указывали на некоторую немотивированность грамматического рода, Ломоносов сделал более тонкие замечания об употреблении грамматической категории рода в русском языке. Акад. В. В. Виноградов в 1947 г. подтвердил эти наблюдения Ломоносова, отметив, что «у подавляющего большинства имен существительных, у тех, которые не обозначают лиц и животных, форма рода нам представляется немотивированной, бессодержательной».¹¹⁵

Впервые в истории языкознания в лаконичной и отчетливой форме на основании длительного наблюдения над фактами языка Ломоносов сформулировал все основные выводы о грамматической категории рода, совпадающие в основном с современным учением об этом: разрешил вопрос о принадлежности имени существительного к тому или иному роду в зависимости от грамматического оформления (главным образом от окончания, а не характера основы), а также частично в зависимости от семантики слова; показал способы выражения различия между женским и мужским родом в названиях животных посредством слов, образованных от разных основ; отметил возможные случаи обозначения животных разных родов посредством одного слова; прозорливо подметил, что́ очень важно в теоретическом отношении, наличие в русском языке некоторых имен, происходящих от «глаголов», которые «суть рода общего»: плакса и др. (§ 139).

В §§ 138—145 дается родовая классификация имен по грамматическому оформлению, сохранившаяся в основных чертах до настоящего времени: 1) к женскому роду относится большинство существительных, «кончащихся на -а (-я)», и существительные на -ь (с основой на мягкую согласную). К мужскому роду относятся существительные, оканчивающиеся на -ъ (твердую согласную), -ь (мягкую согласную) и на -й (йот) (§§ 141—143). К среднему роду относятся существительные, «на -о кончащиеся» (§ 142), и «речения на мя», «которые значат молодых животных» (§ 144).

Родовая классификация имен по значению, в основных чертах верно намеченная Ломоносовым, получила в настоящее время свое дальнейшее развитие. К мужскому роду Ломоносов относит: 1) «имена, мужеский пол значащие» (§ 139): а) с окончанием на -а (-я) (§§ 139 и 144); б) с окончанием на -ь: повелитель, избавитель, строитель, бобыль (§ 143); 2) существительные с увеличительным суффиксом -ще, «от мужеских имен происходящие»: столище, домище, детинище (§ 140). «Увеличительные» «от женских» (§ 140): бабище, избище, силище отнесены Ломоносовым по их употреблению к среднему роду: великое домище, дурное бабище, что воспринимается сейчас как архаизм.

Классификация существительных по грамматическому оформлению и семантическим данным основывалась на анализе обильного фактического материала. Помимо многочисленных записей отдельных слов, разбросанных среди других записей, встречаются целые страницы существительных женского рода на -а (-я) и -ьбадья, баня, ба́рда, баржа, басня, бахрома, бедра, белка, библея, бирюлька и т. д., всего 252 слова (7, 672—673, 478, 481).

и т. д., всего 811 слов, расположенных столбцами в алфавитном порядке (7, 719—728₈₀₈).

Существительные мужского рода на твердую согласную: Алтынъ, алмазъ, багоръ, бугоръ, <бадьянъ>, <баканъ>, бакланъ, барышъ, баранъ и т. д., всего 41 слово (7, 637); Мохъ, моху, мху, мхи; ротъ, рта; зовъ, зва; ровъ, рва; сонъ, сна и т. д., всего 62 слова (7

и т. д., всего 873 слова, расположенных столбцами в алфавитном порядке (7, 709—719).

Существительные среднего рода на -о:

и т. д., всего 95 слов, данных столбцом, но без алфавита (7, 678—679).

В разработанной Ломоносовым категории рода нашел отражение вопрос о родовом различии одушевленных имен существительных, где «категория рода имеет лексико-грамматическое значение, и в родовых различиях не только выражаются морфологические свойства имен существительных, но и раскрывается определенное конкретно-материальное содержание, связанное со значением пола».¹¹⁶

Рассмотрению вопроса об образовании имен «женских, от мужеских происходящих» (§ 239), Ломоносов посвящает пять параграфов своей грамматики. Речь идет здесь об образовании одушевленных существительных женского рода, обозначающих названия лиц, от существительных мужского рода посредством суффиксов. При этом следует помнить, что ни в черновых материалах, ни в грамматике Ломоносов не различает суффикс как отдельную структурную часть слова и не употребляет термин суффикс. Термин окончание употребляется Ломоносовым не в смысле обозначения конечной морфемы, изменяющейся по падежам, а для обозначения чисто внешнего признака слова — его конца. После рассмотрения имен «женских, от мужеских происходящих», которые «по большой части кончатся на ка, ха, ца, ша, ня» (§ 239), Ломоносов отмечает аналогичную, но немногочисленную, по его мнению, группу слов, обозначающих животных. Он показывает случаи выражения родовых различий некоторых животных посредством словообразования от одной и той же основы: орелъ, орлица; волкъ, волчица; левъ, львица; медведь, медведица; змей, змея. Здесь же он правильно отмечает и другой способ выражения родовых различий «отменными именованиями», т. е. словами, образованными от разных основ, как: етухъ, курица; кобель, сука» (§ 244).

Верно подмечает также Ломоносов и те случаи, когда названия животных совсем не отражают половых различий, а определяют их только морфологически, когда «под одним мужеским или под одним женским родом оба пола разумеются: лебядь, грачь, соколъ, ястребъ, ласточка, сорока, муха, воробей, щука, окунь, паукъ» (§ 245). В этом перечне слов Ломоносов дает существительные как мужского, так и женского родов.

Указанные Ломоносовым способы выражения родовых различий одушевленных существительных в основных своих чертах дошли до настоящего времени и получили свое дальнейшее развитие и обоснование: установлено, например, что «наиболее распространенные домашние животные (хозяйственно эксплуатируемые) имеют различные названия для самца и самки» и что «одна грамматическая форма сохраняется для животных обоего пола, в случае отсутствия их практического значения для хозяйства».¹¹⁷

Из системы родовых соотношений имен существительных Ломоносов особо выделяет категорию имен существительных общего рода, оканчивающихся, так же как существительные женского и мужского рода, на -а.

Вопрос об общем роде до «Грамматики» Ломоносова не получил правильного освещения: в качестве примеров существительных общего рода у Смотрицкого приводятся такие слова, как человек, судия, воин, вождь, ужика, свидетель, воевода, тать; Адодуров считает, что «Omnis Generis sind alle Substantiva, welche nur einen Pluralem allein haben, wie nicht weniger die Zahlen von drei bis auf hundert, als [Bce существительные, которые имеют только одно множественное число и обозначают числа от 3 до 100, — общего рода]: штаны, вилы etc».¹¹⁸

Не разрешенный предшественниками вопрос об общем роде очень интересовал Ломоносова, так же как и вопрос о колебаниях рода некоторых существительных. Свидетельством этого является неоднократное возвращение Ломоносова к занимавшим его вопросам. В «Материалах», например, он записывает: «De genere communi, dubio [Относительно рода общего, сомнительного]. Свидетель, лошадь» (7, 644); «NB. <Средьня[го])> Общего рода <нп>: пьяница, свидетель» (7, 673). По-видимому, первоначально Ломоносов колебался в выборе термина для существительных, обозначающих лиц мужского и женского пола, и в отнесении существительных к этой категории рода. В «Российской грамматике» эти колебания не получили отражения, и в качестве примеров существительных общего рода Ломоносов приводит лишь слова с эмоциональной окраской, употребляющиеся преимущественно в разговорной речи: (§ 139).

Подмеченная Ломоносовым категория слов общего рода, которые могут употребляться как для обозначения существительных мужского, так и для обозначения существительных женского рода, представляет собою в настоящий момент многочисленную группу слов.

Из поля зрения Ломоносова не ускользнули также колебания в роде при употреблении некоторых существительных, о чем свидетельствует запись в «Материалах»: «Сомнительнаго: лебядь, киноварь, степень» (7, 673₄₈₀).

В научной практике самого Ломоносова тоже наблюдаются колебания при употреблении слова степень: в «Российской грамматике» оно появляется то в мужском роде — «вторый степень» (§ 52), «превосходный степень» (§§ 215, 499), «в превосходном степени» (§ 254), то склоняется как существительное женского рода с окончанием на мягкую согласную, кроме творительного падежа, — степенем (§ 214) и один раз родительного падежа единственного числа — степеня (§ 252), хотя в §§ 53, 215, 226 — степени. В «Риторике» 1748 г. степень употребляется как существительное мужского рода: на высочайшем степени (§ 6), на самый высочайший степень § 6).

Слово лебядь в «Грамматике» (§ 245) встречается в числе тех слов, где «под одним мужеским или под одним женским родом оба пола разумеются», т. е. отнесено к существительным общего рода. В «Материалах» в другом написании — лебедь — встречается среди перечня слов мужского рода: лебедь (7, 665), лебедь, я (7, 713), где я — окончание родительного падежа. Слово киноварь дано среди существительных женского рода — киноварь, и (7, 721), где и — окончание родительного падежа. В «Слове о пользе химии», написанном в 1751 г., оно употребляется в мужском роде (2, 352—353: «Например, через химию известно, что в киноваре есть ртуть и в квасцах»).

Таким образом, впервые в истории русской грамматической науки Ломоносов разработал основные теоретические положения о грамматической категории рода существительных: 1) о принадлежности имен существительных к тому или иному роду, в зависимости от их грамматического оформления или семантики; 2) о способах выражения различия между женским и мужским родом в названиях животных посредством слов, образованных от разных основ; 3) выделил из системы родовых соотношений имен существительных категорию общего рода, состоящую в основном из слов, эмоционально окрашенных.

велись наблюдения.

Число и склонение

В «Российской грамматике» грамматическая категория числа рассматривается совместно с вопросом о склонении имен существительных. Этот вопрос будет освещен более подробно ниже. Первоначально разберем общие вопросы, касающиеся категории числа, и, в частности, как их рассматривали предшественники Ломоносова — Смотрицкий и Адодуров.

В славянской грамматике Смотрицкого содержится краткое определение категории числа: «Число есть множества или малости изъявление» и дано указание на наличие в славянском языке трех чисел: единственного, которое «едину вещь знаменует», двойственного — «о двею вещю повествует» и множественного — «многие вещи представляет».¹¹⁹

В грамматике Адодурова указано на наличие в русском языке двух чисел: единственного и множественного. Что касается двойственного числа, то оно, по мнению Адодурова, употреблялось в славянском языке по примеру греческого; в русском языке оно неупотребительно.¹²⁰

В «Материалах к „Российской грамматике“» правильная мысль Адодурова получила дальнейшее развитие и научное обоснование. Понимая своеобразие грамматической системы русского языка, Ломоносов категорически протестовал против подражания грамматикам других языков, о чем свидетельствует следующая запись: «NB. Погрешаютъ многiе, делая грамматики, понуждаютъ на другiе языки. Graecisantes [Подражающие всему греческому]» (7, 691). Высказанная здесь мысль перекликается с развитой и конкретизированной в §§ 54—55 «Грамматики» мыслью о грамматической категории числа. Здесь Ломоносов утверждает наличие в русском языке двух чисел, единственного и множественного, и указывает, что «у еврей и греков» двойственное число «особливые от множественного числа в буквах... имеет перемены». Целесообразность двойственного числа не только в русском, но даже и в славянском языке вызывает у Ломоносова сомнение. Он пишет: «В славенском язы́ке двойственное число его ли есть свойственное или с греческого насильно введенное, о том еще исследовать должно» (§ 55).

В «Российской грамматике» очень подробно рассматривается вопрос об изменении существительных по падежам и числам. Попытка дать определение падежа была сделана еще Смотрицким. Он отмечал, что «падеж есть окончения в склонениях измена»,¹²¹ а «склонение есть речение падежьми и числы».¹²² Ломоносов идет значительно дальше Смотрицкого, рассматривая изменение слова в контексте. Сохранившаяся в «Материалах» запись — «Падежемъ называется перемена окончанiя именъ, по разным действiямъ или страданiямъ сочиненных съ ними глаголовъ определенная» (7, 634₂₉₃) — свидетельствует о попытке Ломоносова дать определение падежа как категории, характеризуемой изменением окончания и показывающей отношение имени к другим словам предложения и связь этого имени с другими словами.

Прямое определение падежа отсутствует в «Российской грамматике». Однако этот пробел вполне восполняется тем, что Ломоносов уделяет большое внимание значению грамматических форм русского языка, прежде всего, значению различных падежных форм в контексте, отмечая различное отношение имени к другим словам. Он пишет: «Деяния и вещи относятся к вещам разным образом, и оттуда происходят в именах следующие отмены» (§ 56). В зависимости от выражаемого в формах («переменах») слов значения существительные могут принимать 7 падежей: 1) именительный, 2) родительный, 3) дательный, 4) винительный, 5) звательный, 6) творительный, 7) предложный. Ломоносов выделяет звательный падеж как особую форму под влиянием античной традиции или церковно-славянской грамматики, несмотря на отсутствие в русском языке особой формы звательного падежа, о чем сам он упоминает в §§ 148—149 «Грамматики» («звательные падежи в обоих числах подобны именительным» — § 148, «звательные подобны именительным» — § 149).

Не останавливаясь на характеристике других падежей, Ломоносов обращает внимание на последний, предложный падеж, как на специфический для русского языка и употребляемый всегда с предлогами (§ 58). Отсюда и ведет свое начало название этого падежа — «предложный», введенное Ломоносовым взамен установленного Смотрицким названия «сказательный». Как всегда, так и в этом случае, идя от многочисленных фактов к обобщениям, Ломоносов неоднократно обращает внимание на употребление предложного падежа, помечая такие случаи значком NB: «NB. на яву, въ яве, яве» (7«NB. По́логъ, въ пологу́. Пирогъ, въ пироге. NB. Моръ, мору, мору, моръ, мор[ъ], моромъ. Narrativo caret [сказательного нет]» (7, 633); «Порогъ, на пороге; солодъ, въ солоду; <зъ голоду> голодъ. Narrat[ivo] caret [сказательного нет]: огородъ, огороде; поводъ, о поводе, на поводу; на волосу, о волосе; о стокане, въ стокане» (7, 633).

Здесь же нашел отражение интерес Ломоносова к варьированию падежных окончаний.

«Материалах» и «Грамматике» (§ 58), убеждают нас в том, что предложный падеж воспринимался сознанием Ломоносова как падеж, имеющий в основном пространственное значение, что являлось преобладающим для старого местного падежа, из которого развился предложный падеж.

Как и в вопросе о грамматической категории рода, Ломоносов подчеркивает отличие грамматического строя русского языка от грамматического строя других языков и в отношении категории падежа. В этом он не имеет предшественников: описательные грамматики Смотрицкого, Адодурова и других умалчивают об этом. Ломоносов же указывает, что различные языки имеют различное количество падежей, например латинский — 6, греческий — 5. Объяснение этому он находит в различных способах выражения грамматических отношений между словами в разных языках: в одних — посредством окончаний, в других — посредством предлогов и артиклей, благодаря чему в некоторых языках «один падеж вместо двух служит» (§ 57); греки, например, употребляют «дательный купно с творительным» (§ 57).

Склонению существительных посвящены 2-я и 3-я главы III наставления. Они построены на многообразном лексическом материале, взятом в основном из общенародной живой разговорной речи. В черновиках Ломоносова материал для этих глав особенно обилен (он будет показан в ходе освещения вопроса о грамматических формах отдельных падежей). Грамматические наблюдения, за редким исключением, проводились над русским словарным материалом. Ломоносов исходил при этом из основной задачи, стоявшей перед ним: на основании наблюдений над «повседневным употреблением» дать нормы русского литературного языка. По количеству примеров, приведенных в «Грамматике», ломоносовский труд занимает совершенно исключительное место и не имеет себе равных среди грамматических трудов предшественников. Только в четырех главах третьего наставления насчитывается 532 примера. Большая часть слов относится к основному словарному фонду русского языка; количество церковнославянизмов незначительно.

В плане исторической грамматики русского языка интересна черновая запись: «Правила дать, какъ чужестранныя слова пороссiйски переменять и склонять» (7, 612).

Вопрос о склонении существительных Ломоносов предполагал рассмотреть в историческом плане на протяжении истории родственных языков, как об этом показывает одна из записей: «Перемены деклинацiи и конъюгацiи» (7, 657). Она находится среди ряда заметок, относящихся к области сравнительного исторического языкознания. Эти материалы, сохранившиеся лишь отчасти, были заготовлены, по-видимому, для не дошедших до нас исследований.

Подготовительные черновые записи Ломоносова и его «Филологические исследования и показания, к дополнению „Грамматики“ надлежащие», показывают, что ученый планировал написание работ по сравнительно-историческому языкознанию («Рассужденiе о европейскихъ языкахъ и о сходстве ихъ и разности», «О сходстве и переменах языков» и «О сродных языках российскому») (7, 606, 763).

Предполагавшиеся исследования Ломоносов, по всей вероятности, выполнил. В его отчетах о законченных работах встречаем «Письмо о сходстве и переменах языков» (или «Рассуждение о разделениях и сходствах языков») и «Речи разных языков, между собою сходные».

Фактический материал и отдельные записи, представляющие собою незначительную часть того, чем располагал Ломоносов, позволяют утверждать, что он стоял на верном пути в деле сравнительно-исторического изучения языков. Он сделал ряд правильных, иногда научно подтвержденных, иногда чисто интуитивных наблюдений о родстве европейской части индоевропейских языков (русского, греческого, латинского и немецкого). Ломоносов указал также на родство славянских языков и предпринял попытку, как об этом свидетельствуют «Материалы к „Российской грамматике“», показать пути возникновения этого родства языков. По его мнению, родство языков можно объяснить происхождением их от одного языка путем длительного процесса распада. Он записывает: «NB. Представимъ долготу времени, которою сiи языки разделились. NB. Въ конце письма заключить о перемене языковъ». Еще ниже: «NB. Польской и россiйской языкъ коль давно разделились» (7, 658).

Отказавшись от различного рода присовокуплений, предполагавшихся первоначально по плану, Ломоносов отказался также и от различного рода исторических экскурсов, что отвлекло бы его от основной цели составления «Грамматики». Однако он не отверг полностью замыслов, связанных с историей языка и сравнительным языкознанием. Они должны были составить содержание других работ.

В «Грамматике» Ломоносов подробно рассматривает вопросы изменения существительных, устанавливая нормы русского литературного языка, причем в отдельных случаях указывает на стилистическую обусловленность тех или иных окончаний существительных, останавливает внимание на особенностях склонения некоторых существительных в отдельных падежах; большой материал собирает о существительных, употребляющихся только во множественном числе (Pluralia tantum), о существительных, образующих множественное число от других основ, сочетаниях существительных с числительными, об образовании существительных посредством суффиксов и ряде других вопросов.

«Российская грамматика» содержит почти исключительно русский материал.

Исходя из церковнославянского материала, а также опираясь на латинские и греческие грамматики, Смотрицкий, вместо описания стройной и цельной грамматической системы церковнославянского языка, дает мертвые схемы. Он насчитывает пять склонений: четыре для существительных и одно для прилагательных, учитывая при этом прежде всего окончания, а затем род существительных. К первому склонению он относит существительные на -а всех родов (дева, воевода, судiя) и женского рода на -ѧ (лодiѧ) и -и, сюда же он относит иностранные слова на -ас и -ис. Последовательно проводит Смотрицкий закон чередования заднеязычных согласных со свистящими перед -ь. Поэтому наряду с формами рука, сноха, влага — руки, снохи, влаги в дательном и сказательном падежах единственного числа он дает формы руце, сносе, влазе. Слова, заимствованные из греческого и латинского языков, даны с сохранением окончаний этих языков: парадигма, парадигмати.

К пяти типам склонений относятся имена (существительные и прилагательные) и в грамматике Адодурова. К первому склонению Адодуров относит существительные на -а, -я, не указывая принадлежности их к тому или иному роду. В парадигмах в качестве образца он приводит существительные исключительно женского рода — евка, указывая при этом, что все остальные существительные первого склонения изменяются по образцу этих существительных. Особо выделяет Адодуров существительные отроча и дитя среднего рода, которые, имея то же окончание первого склонения, принадлежат к среднему роду и склоняются иначе.

Грамматика Адодурова, в отличие от церковнославянской грамматики Смотрицкого, отражает отдельные факты живой системы основных форм словоизменения русского языка: в ней мы не находим перехода заднеязычных согласных в свистящие, что наблюдали у Смотрицкого. Приведенные примеры существительных — руке, о руке, девке, о девке, руки, девки, роги, пороги, орехи и др. — свидетельствуют об отражении в грамматике действительного состояния общенародного русского языка того времени.

I склонение

Подобно своим предшественникам, Ломоносов насчитывает в «российском» языке пять склонений: четыре для существительных и одно для прилагательных. Грани между склонениями существительных проведены очень отчетливо. В основу подразделения существительных положен род существительных и их окончание. Дана всеобъемлющая характеристика особенностей склонения. В отличие от Адодурова, Ломоносов указывает, что к I склонению относятся существительные на -а и -я мужского и женского рода. В черновиках содержится большой фактический материал — перечень слов на -а и -я преимущественно женского рода: в т. 7 на стр. 672—673_473—481 — 252 слова. Два существительных — пьяница, ханьжа, встретившихся в этом перечне, были отнесены Ломоносовым в «Российской грамматике» к общему роду (§ 139). В «Материалах», помимо упоминания в общем списке слов, слово пьяница выделено в особую рубрику как существительное общего рода. Отдельно приводится выборка нескольких слов из этого большого перечня (7

Столбцами и в алфавитном порядке расположены существительные, написанные рукой помощника Ломоносова (7, 719—728₈₀₈). По-видимому, они были выбраны из какого-то словаря по указанию самого Ломоносова и просмотрены им. Под названием «Существительныя женскаго рода, кончащiяся на а и я и ь», приведено 811 слов, из них 669 оканчиваются на -а и -я. Они относятся преимущественно к русской бытовой лексике. К некоторым из них в скобках приводятся параллели из церковнославянской лексики, например: дочь, чери (дщерь); наряду с русскими словами с полногласной огласовкой даны церковнославянизмы с неполногласием, например мережа, и (мрежа), корова, вы (крава), сторона, ы (страна).

В «Материалах», помимо огромного количества лексических примеров, собранных для первого склонения, сохранились некоторые варианты сформулированных правил, не вошедшие в «Грамматику», например: «Родительный <подобенъ> единственный подобенъ множественному etc.». Рядом с этой формулировкой заметка для памяти: «О подобiи падежей и акцентовъ» (7, 644₄₁₃). Эта запись перекликается с правилами из грамматики Адодурова: «... der Genitiuus Singularis allemahl dem Nominatiuo Pluralis gleich, nur kommt dieser unterscheid dabey vor, das nehml. der Accent welcher in Genitiuo Singularis auf der letzten Silbe beruhet, in Plurali auf derjenigen haffte, welche vor der letzten Silbe hergehet [Родительный падеж единственного числа всегда тождествен именительному падежу множественного числа; отличие состоит в том, что ударение, которое падает в родительном падеже единственного числа на последний слог, во множественном числе падает на предшествующий слог]».¹²³

Правило о форме звательного падежа: «Звательной падежъ единственнаго числа подобенъ именительному, кроме слова владыка, когда значитъ бога, <владыко, кото>, где а переменяется на о по старинному славенскому обыкновенiю — владыко» (7, 673—674₄₈₂) — в «Грамматике» сформулировано иначе, без оглядки на славянский язык: «Звательные падежи в обоих числах подобны именительным» (§ 148).

Приведенные Ломоносовым в §§ 148—149 окончания существительных первого склонения совпадают с современной нормой существительных с твердой и мягкой основой.

Однако обильный материал, накопленный и зарегистрированный в черновиках, а также собственная литературная практика Ломоносова подсказывали ему, что формы имен существительных первого склонения не могут быть уложены в рамки нескольких парадигм. Поэтому Ломоносов вводит в «Грамматику» целую главу, посвященную «особливым» правилам склонений. В §§ 162—170 этой главы освещаются существенные вопросы первого склонения существительных: в § 162 формулируется правило о существительных, оканчивающихся на -га, -ка, -ха, которые в родительном падеже единственного числа и в именительном множественного «принимают и вместо ы: нога, ноги́, но́ги; рука, руки́, ру́ки; блоха, блохи́, бло́хи». В первоначальном черновом варианте в это правило были включены также существительные, основа которых оканчивается на шипящие: «на га, ка, ха, ча, ша, ща въ родит. имеютъ и и во множ. им.: пища, пищи» (7«Грамматике» Ломоносов дифференцировал это правило. Формулировка правила была возможна благодаря материалу, собранному в большом количестве, как об этом свидетельствуют черновики.

и т. д., всего 37 (7, 730—731).

и т. д., всего 70 (7, 731—733).

и т. д., всего 25 (7, 734).

Окончание -и, обозначенное против каждого существительного, может быть как окончанием родительного падежа единственного числа, так и окончанием именительного множественного.

В следующих восьми параграфах 3-й главы (§§ 163—170), относящихся к характеристике I склонения, освещается вопрос о беглых гласных о и е, появляющихся в родительном падеже множественного числа существительных этого склонения — §§ 163—166, 170 (термин беглые гласные у Ломоносова отсутствует), об образовании родительного падежа от существительных на -жа, -ча, -ша (§ 167) и от существительных, основа которых оканчивается на -ј (§§ 168—169).

Предшественник Ломоносова Адодуров также рассматривал особенности изменения существительных I склонения. Он отмечал факты появления гласных о и е в родительном падеже множественного числа некоторых существительных.¹²⁴ Однако впервые в истории языкознания Ломоносов детально рассмотрел этот вопрос, выявил многие случаи появления гласных о и е в корнях слов при склонении. Этому предшествовала кропотливая работа по накоплению и систематизации материала. См., например, следующие записи: «<зоря> кровля, кровель; мошня, мошонъ; жена, жонъ; тоня, тонь; афоня, щеня, таможня, таможенъ; оглобля, оглобель; часовня, часовенъ; колокольня; мыльня; квашня, квашонъ; долбня, долбней» (7, 612₉₇); «Земля, земель» (7, 631₂₇₂, 634₂₉₆); «Земля, земель; кровля, кровель. Колокольня, колоколенъ, часовня» (7, 642₃₇₃); «Земель, кровель, <тонь> тиновъ [?], таможенъ, оглобель, часовенъ, колоколенъ, мыленъ, долбней, квашонъ» (7, 674₄₈₃). «Бедра, дiо̂ръ; игла, иголъ; гривна, венъ; денегъ, игоръ, икоръ, плюсенъ, пашенъ» (7, 674₄₈₅). «Бедра, бедiо̂ръ; игла, иголъ; гривна, денга; игра, игоръ; игла, икра, плюсна, полушка, полушекъ; гривна, гривенъ; почка, почекъ; пашня, пашенъ; <мошн> семга» (7, 674₄₉₄«Обечейка, екъ, сайка, саек» (7, 674₄₉₆).

Первоначальные варианты некоторых правил (7, 644—645₄₁₄), сохранившихся в «Материалах», имеют сходство с одноименными правилами адодуровской грамматики:

У Адодурова

«Kömmt bey dem Genitiuo Plurali ferner zu observiren vor 1) das bei den Wörtern, welche von der Termination a und я zween Consonantes vorher haben, und unter selbigen der letztere ein л, м, н, ц oder ч ist, in Gen. Plur. zwischen beiden Consonantibus е gesetzet werde, als [В родительном падеже множественного числа наблюдаем, что 1) в словах, которые перед окончанием -а и -я две согласные имеют, из которых последняя а или я, вставляется между двумя согласными ь, например]: земля die Erde, Gen. Pl. земель; тма zehntausend, Gen. Pl. темъ; сотня das Hundert, Gen. Pl. ; овца das Schaf, Gen. Pl. овецъ; епанча der Mantel, Gen. Pl. епанечъ. Ist aber der letztere Consonans ein к so kömt an statt e das о in die Stelle, als [Но если последняя согласная к, то вместо е вставляется о, например]: палка der Stock, Gen. Pl. палокъ; тетка die Muhme, Gen. Pl. тетокъ; дирка das Loch, Gen. Pl. дирокъ und s. w. Hievon aber werden wieder ausgenommen die Wörter, so vor dem к die Buchstaben ж, ч, ш und щ о das erstgemeldete e wieder annehmen, als [Но отсюда исключаются слова, которые перед к имеют буквы ж, ч, ш и щ и которые вместо вышеупомянутого о принимают е, например]: ложка der Löffel, Gen. Pl. ложекъ; мочка die Spindel, Gen. Pl. мочекъ; свечка ein kleines Licht, Gen. Pl. свечекъ; рубашка das Hembde, Gen. Pl. рубашекъ und s. w. 2) Wörter, welche zwischen beiden Consonantibus oder vor der Termination a und я das ь haben verwechseln in Genitiuo Plurali dieses ь mit dem e, als [Слова, которые между двумя согласными или перед окончанием а и я ь, чередуют это ь в род. множ. с е, например]: нянька die Kindermagd, Gen. Pl. нянекъ; дядька der Hosemeister, Gen. Pl. дядекъ; люлька die Wiege, Gen. Pl. люлекъ; свинья das Schwein, Gen. Pl. свиней».¹²⁵

У Ломоносова

«Где два согласныхъ во второмъ спряженiи перед а и я, тутъ <пред> прокладывается межъ ними письмя е, ежели послел, м, н, ц, ч: земель, темъ, сотенъ, овецъ, епанечь; ежели последнее к, то вместо е будь [?] о: палка, палокъ, тетка, тетокъ; ежели перед к стоитъ ж, ш, ч — ложекъ, кошекъ, точекъ».

«Ежели перед к ъ, клади е: дядьки, дядекъ; няньки, нянекъ».

На стр. 672 эту же запись Ломоносов дает в сокращении: «земля, земель; тма, темъ; сотня, сотенъ; овца, овецъ; епанча, епанча, а ежели к, то опалка, палокъ; тетка, тетокъ; дирка, дирокъ; <ножъ, ножомъ> ехiре si ante к procedunt ж, ч ш [за исключением случаев, когда букве к предшествует ж, ч, ш]: ложка, ложекъ, мочка, мочекъ, плошка, плошекъ; ь на е: нянька, нянекъ; дядька, дядекъ; люлька, люлекъ; пожьня, поженъ».

Этот вариант из «Материалов» представляет собою, по-видимому, одну из наиболее ранних формулировок правил о появлении беглых гласных о и е. Об этом свидетельствует, во-первых, употребляемая Ломоносовым терминология («спряжение» применительно к изменению существительного) и отнесение существительных на -а и -я ко второму «спряжению», от чего в «Грамматике» Ломоносов отказался; во-вторых, близость ломоносовских формулировок к формулировкам адодуровской грамматики и приведение тех же примеров. Последнее обстоятельство говорит о том, что Ломоносов внимательно просматривал грамматику своего предшественника и конспектировал отдельные ее места в процессе собирания материалов для своего труда.

В «Российской грамматике» вопрос об образовании форм родительного падежа множественного числах беглым гласным е и о от существительных, у которых конечному согласному основы предшествует согласный й или ъ, освещен детально и обстоятельно; дана иная разбивка слов на группы в зависимости от предшествующей согласной: 1) в § 163 говорится о появлении беглой гласной о у существительных с основой на к е в том случае, когда к предшествуют буквы ж, ч, ш; 2) в § 164 формулируется правило о появлении беглого е перед согласным, если ему предшествуют й или ь: райна, раенъ; серьга, серегъ; люлька, люлекъ; 3) §§ 164, 170 содержат правила о появлении беглой гласной е у существительных с основой на сонорные л, м, н при предшествующем твердом или мягком согласном; 4) в § 166 формулируется правило о появлении беглой гласной о у существительных с основой на согласную с предшествующими заднеязычными г, к, х. Повсюду правила сопровождаются большим количеством примеров.

Вопрос о беглых гласных, появляющихся в родительном падеже множественного числа у существительных первого склонения, в таком же плане рассматривается и современной академической грамматикой.¹²⁶

Помимо вопроса о беглых гласных, появляющихся в родительном падеже, Ломоносов собирал материал для установления нормы родительного падежа множественного числа от существительных на -жа, -ша, -ча, -ща. Об этом свидетельствует ряд записей в т. 7: например, на стр. 645 слово епанча приведено в той же форме, что и у Адодурова (),¹²⁷ на стр. 674₄₉₅, 676₅₂₅ — каланьча, каланчей; парча, парчей; пища, пищей; щы, щей; праща, пращей, причем слово щы, щей, относящееся к разряду Pluralia tantum, попало в эту рубрику, вероятно, только на основании сходства с другими существительными в образовании формы родительного падежа. Перечни слов на -жа, -ча, -ша, -ща приведены в «Материалах» на стр. 731 (13 слов), 734—735₈₁₁ (21 слово).

Иллюстрируя правило об окончании родительного падежа множественного числа от существительных на -жа, -ча, -ща в «Российской грамматике», Ломоносов вносит некоторые коррективы в примеры из «Материалов»: от слова епанча наряду с формой епанечъ дает форму епанчей (§ 167) и исключает форму щей от щы, относящуюся к разряду Pluralia tantum.

юноша в родительном падеже множественного числа юношей (8, 206, 1748 г.; 7, 291, 300, 1748 г.; 3, 19, 1753 г.) и юнош (8, 129, 1745 г.; 8, 789, 1764 г.); существительное туча — тучей (8, 560, 1754 г.; 8, 724, 728, 1761 г.) и тучь (8, 704, 746, 1761 г.); тысяча — тысящей (7, 272, 1748 г.) и тысячь (3, 321, 1756 г.). В то же время некоторые существительные, употребляемые предшественниками Ломоносова в двух формах, употребляются Ломоносовым в одной — вельможей (6, 222, 223, 1758 г.). От слова пища пищей (7, 456, 1755 г.; 2, 357, 1751 г.; 8, 609, 1755 г.; 6, 232, 273, 1758 г.); ср., однако, у Ломоносова форму родительного падежа множественного числа на -ей от существительного с исходной согласной основы — ц — мышцей (2, 352, 1751 г.), не свойственную литературному языку и употребляемую лишь в некоторых диалектах.

Академик С. П. Обнорский справедливо отмечает, что «с ломоносовской поры» «наблюдается» рост форм на -ей.¹²⁸

В §§ 168—169 Ломоносов формулирует правила об окончании родительного падежа множественного числа женского рода существительных, основа которых оканчивается на -ј.

В «Грамматике» Адодурова о существительных с основой на -ј содержится правило, объединяющее существительные на -iя, -оя, -ья, оканчивающиеся в родительном падеже множественного числа на -iй (игумений), -ой (портомой) и -ей (свиней).¹²⁹

Черновые материалы, на основании которых Ломоносовым были сформулированы правила в указанных параграфах, находятся в т. 7 на стр. 627₂₂₄ — затеей; ворожей; 7, 631₂₇₂ — лядвеи, лядвей; 7, 634₃₀₁ — Галатея. Шея. Шей; 7, 642₃₆₁ — затеи, затей; 7, 634₂₉₅ — скуфья, скуфей, лодья, лодей, семья, семей. Ряд существительных с основой на -ј, оканчивающихся на -ая, -ея и -ея, -оя и -уя, -ья и -iя, расположен на стр. 735₈₁₉:

Отдельно выделены «иностранныя: коллегiя, имперiя etc.» (7, 672₄₆₉, 674₄₈₇, 676₅₄₂).

В «Российской грамматике» Ломоносов отходит от записей «Материалов», объединяя существительные на -ея, -ая и -уя (§ 168) в одном правиле с существительными на -iя, по общности окончания -ей в родительном падеже множественного числа: «Кончащиеся на я, имея перед собою самогласную, также на ей в родительном множественном кончатся: библея, библей; верея, верей; свая, свай; лядвея, лядвей; шея, шей; шлея, шлей; струя, струй; коллегiя, коллегiй». При формулировке, как видно, была допущена ошибка.

Об окончаниях существительных с основой на сонорный (с предыдущим согласным и ј) и появлении беглой гласной е говорится в § 170.

Фактический материал для § 170 находится на тех же страницах, которые уже были указаны при рассмотрении вопроса о беглых гласных выше (стр. 75). К ним можно добавить столбцы слов на -ля, -ня, -ря:

В упоминавшихся уже (стр. 74) примерах существительных на -ня в «Материалах» встречается форма родительного множественного на -н твердое: мошня, мошонъ; таможня, таможенъ; часовня, часовенъ; квашня, квашонъ (7, 612₉₇); мыленъ (7, 674₄₈₃), пашенъ (7, 674₄₉₄). Форма на -н мягкое отсутствует. В «Российской грамматике» Ломоносов рекомендует форму на -н твердое в качестве нормы, хотя в литературной практике в этой форме долгое время наряду с -н твердым встречалось и мягкое -н. Ломоносов предугадал тенденцию развития русского литературного языка: он смело отверг мягкое окончание в родительном падеже множественного числа, принятое в его время, и установил нормус нормой современного русского языка: лютня, лютенъ; сотня, сотенъ; башня, башенъ; вишня, вишенъ.

В отличие от «Материалов» «Грамматика» допускает также употребление форм на -ей от некоторых существительных: лютней, башней, вишней, каплей, цаплей (§ 170).

Литературная практика Ломоносова отразила его колебания в употреблении форм на -н твердое и на -ей в соответствии с грамматическим правилом § 170, например: басней (8, 100, 1742 г.; 8, 618, 1753 г.; 8, 697, 1761 г.) и басен (8, 658, 1759 г.). Формы на -ей встречаются у Ломоносова и от существительных с основами на согласный плюс мягкое л или мягкое р от таких существительных, как пуля, буря, заря. Это не покрывается принципами ломоносовской нормы о том, что существительные, «кончащиеся на ля и ня л и н самогласную е» (и имеют твердое окончание) и что «некоторые равномерно употребляются и на -ей» (§ 170).

В качестве нормы для дательного и предложного падежей существительных, мягкого различия Ломоносов рекомендует формы на ъ (§ 148).

Адодуров тоже отмечал тождественность форм Dat. Sing. и Narrat Sing.: «Nachgehends ist im Singulari der Narratiuus dem Datiuo allemahl gleich, und dessen Endigung е [Предложный падеж единственного числа всегда тождествен дательному, окончание которого е]».¹³⁰

В подготовительных черновиках к «Российской грамматике» материалов по вопросу о норме в дательном и предложном падежах и отступлений от нее не имеется.

Как правило, в своей литературной практике как дограмматической, так и послеграмматической поры Ломоносов следовал указанной норме русского языка. Исключений из этого правила в литературной практике Ломоносова немного, и они относятся преимущественно к употребляемой им, так же как и его предшественниками и современниками, архаической форме на -и от слова земля. В произведениях Ломоносова дограмматического периода она встречается реже, чем в произведениях его современников; еще более редко она наблюдается в произведениях послеграмматического периода (ср. 8, 196, 1747 г.; 8, 242, 256, 1749 г.; 2, 350, 356, 360, 1751 г.; 2, 371, 1761 г.). Однако от других существительных на -а в литературной практике Ломоносова встречаются, правда, очень редко формы на -и (безударные) и от других существительных, а не только от слова земля, например: (10, 273, 1764 г.); обучались математики и физики (10, 275, 1764 г.); академический стат поправить и рассмотреть по идеи асессора Тауберта (10, 289, 1761 г.). Акад. С. П. Обнорский рассматривает подобные формы как архаические.¹³¹

Примеры подобных отступлений от установленных грамматических норм незначительны по количеству и являются отражением встречающихся в языке того времени дублетных форм.

В «Российской грамматике» окончания творительного падежа единственного числа -ою, -ею и -ой, -ей приведены как равноправные (§§ 148, 149, 160).

В подготовительных черновиках к «Российской грамматике» материалов по вопросу о флексии творительного падежа нет.

В грамматиках Смотрицкого и Адодурова для существительных I склонения приводится одно окончание -ою для твердого различия и одно окончание -ею для мягкого различия; окончания -ой и -ей отсутствуют.

Вводя флексии -ой, -ей в литературный язык из народно-разговорной речи и нормализуя их в «Грамматике» как равноправные флексиям , Ломоносов исходил из стремления сблизить литературный язык с разговорной речью. В своей литературной и научной практике он стилистически дифференцировал употребление этих окончаний.

Ломоносов сделал значительный шаг вперед по сравнению с предшествующими грамматиками и современной ему литературной практикой, впервые введя в «Грамматику» и художественные произведения формы на -ой (-ей) наряду с бытовавшими формами на -ою (-ею).

В научном языке Ломоносова, в том числе в языке «Российской грамматики», флексии -ой, -ей отсутствуют.

II склонение

Ко II склонению Смотрицкий относит существительные на -ъ мужского рода и существительные на -о, -ѧ и -е среднего рода. Он различает во II склонении «вещи одушевленные и бездушные» и указывает, что винительный одушевленных сходен с родительным, а «бездушных всяко именительному подобен», т. е. различает категорию одушевленности и неодушевленности. В творительном и сказательном падежах множественного числа приводятся двоякие формы: от клеврет — клевретами и клевреты, о клевретах и -тех, от древо — древами и древы, о древех и древех; пророк — и пророки, о пророцех и пророцех; друг — другами и други, друзех и друзех; существительные среднего рода имя, слово в творительном множественного числа имеют только одну форму: имены, словесы; сказательный падеж — именех, словесех.

В существительных мужского рода, основа которых оканчивается на заднеязычные согласные -г, -к, -х, последовательно соблюдается их чередование со свистящими (перед е, е, и из е): «... на г, к и х кончащаѧсѧ имена пременѧти въ звателномъ единственномъ г на ж, к на ч, х на ш. Въ сказателномъ же единственномъ, в именителномъ, звателномъ и сказателномъ множественомъ г на з, к на ц, х на с. Кончащаѧ же сѧ на ц въ звателномъ единственомъ ц на ч».¹³² Примеры: зв. друже, сказ. друзе, им. -зв. мн. друзи, сказ. о друзехъ — друзехъ; зват. пророче, сказ. пророце, им. -зв. мн. пророцио пророцехъ — пророцехъ и т. д.

Адодуров ко II склонению относит существительные мужского рода на -ъ (столъ) и среднего рода на -е (лице), -о (тело) и -мя (имя). Подобно Смотрицкому, Адодуров подчеркивает, что существительные мужского рода на ъ «formiren bei Nahmen lebendiger Sachen den Accusatiuum dem Genitiuo; in leblosen Sachen aber dem den Accusatiuum dem Nominatiuo gleich, und daß so wohl in Singulari als Plurali [образуют от одушевленных существительных винительный падеж, тождественный родительному, от неодушевленных — винительный падеж, тождественный именительному — как в единственном, так и во множественном числе]».¹³³

Адодуров ссылается на случаи выпадения гласных о и е при склонении, приводя примеры родительного падежа единственного числа: лда, орла, осла, овса, лна, отца, стрельца, огурца, лба, рва, песка, сверчка, угла, посла, пса, сна, и, наоборот, на случаи появления беглых гласных при склонении, приводя в качестве примера родительный падеж множественного числа: окно — окон, седло — седел, число — чисел, писмо — писем, белмо — белем, сердца — сердец. Он отмечает также наличие в некоторых падежах дублетных форм, например в родительном падеже единственного числа дому, полону и и др., причем никакого обоснования тому или иному окончанию не дает. Двойственные формы приводятся и для ряда других существительных, например от слова друг: N. други и друзья; G. другов и друзей и т. д.; от слова батог: N. батоги и батожья; G. батогов и батожей и т. д.; от слова лист: N. листы и листья; G. листов и листей и т. д. От слова человек во множественном числе как равноправные приведены две формы: человеки и люди, причем в склонении слова люди допущены существенные ошибки и сохранены в некоторых падежах архаические формы: N. и люди; G. человеков или человек и людей; D. человекам и людям; Acc. человеков или человек и людей; Voc. человеки и люди; Inst. человеками и людьми; Voc. человеках и людех.

Дублетные формы без указания на возможность употребления той или иной приводятся и для существительных среднего рода, например от существительного яблоко: Nom. Pl. яблока и яблоки, Gen. Pl. яблок и ; от существительного судно: Nom. Pl. суда и суды, Gen. Pl. суд и судов, Dat. судами, Inst. судами, Narrat. судах.

Формы склонения существительных среднего рода на -ле и -ре — поле, море и существительных небо, чудо, приведенные Адодуровым, не имеют расхождений с современным русским языком.

Некоторые формы существительного дитя, отнесенного ко II склонению, существенно отличаются от форм современного русского языка: Inst. ед. ч. и дат. п. мн. ч. дитятемъ.

Особо выделяет Адодуров из II склонения существительные, имеющие только единственное число (солнце, серебро, золотоуста, дрова, ворота).

В грамматике Адодурова в отличие от грамматики Смотрицкого в творительном падеже множественного числа существительных мужского и среднего рода приводится одна форма на -ами, -ями, -ьми (очами, очьми); архаичные формы на -ы, -и отсутствуют, в сказательном падеже множественного числа дается лишь одна форма на -ах (очах, ушах). Во втором склонении, так же как и в первом, в отличие от грамматики Смотрицкого, смягчение заднеязычных согласных перед е, е, и отсутствует.

Ломоносов относит ко второму склонению существительные мужского рода на -ь, -й, -ъ и среднего на -е, -iе и -о. В §§ 151—156 приводятся парадигмы существительных и их окончания, которые не имеют расхождений с современным русским языком. В главе, «содержащей особливые правила склонений», §§ 171—204 посвящены освещению особенностей существительных второго склонения.

Рассмотрим вопрос об установлении именных форм второго склонения с привлечением фактов и отдельных формулировок из черновых материалов.

Наибольшее внимание Ломоносов уделил рассмотрению вопроса о двойственности флексий в родительном падеже единственного числа.

Как уже упоминалось выше, Адодуров приводил примеры с двоякого рода флексиями, не делая, однако, никакой попытки дать объяснение употреблению того или иного вида форм.

«Материалы к „Российской грамматике“» позволяют проследить отдельные этапы работы над формулировками, касающимися употребления того или иного типа форм родительного падежа. В двух сохранившихся отрезках главы, «содержащей особливые правила склонений», имеются варианты формулировок, в основу которых положен семантический принцип употребления окончаний -а и -у.

«Имена, происходящiя отъ глаголовъ, простыя и сложенныя, значащiе действiе, а не вещь, употребительнее въ родительномъ на -у, нежели на -а: визгъ, визгу; пропускъ, пропуску; ловъ, лову; наемъ, найму; плескъ, плеску; махъ, маху; размахъ, размаху. Вычитай вещь знаменующiя простыя и сложенныя глагольныя имена, <лутче> въ родительномъ <на> а <и на у, но если> <равно употребительныя списокъ, списка и списку, подарокъ, подарка> на а употребительнее, нежели на у: списокъ, списка, подарокъ, подарка; <уродъ> загонъ, загона» (7, 669₄₅₆).

Ниже Ломоносов сокращает формулировку, допуская употребление той и другой флексии: «Действiе и вещь знаменующiя а и у имеютъ: соборъ, собора и собору; и поводу» (7, 670₄₅₇).

Тот же смысл вложен во второй вариант формулировки, которая звучит более четко: «<Бездушныя> Отъ глаголовъ происходящiя имеютъ родительной на а и на у, только значащiя действiе больше на у и значащiе вещь обыкновеннее на а въ родительномъ кончатся: пропускъ, ску; ловъ, ву; наемъ, найму и найма; плескъ, плеска; соборъ, ру и ра; поводъ, да и ду; подарокъ, рка; списокъ, ска; загонъ, загона» (7, 647₄₂₆).

Следует признать, однако, что оба варианта звучат недостаточно убедительно и четко. Автор устраняет это путем внесения стилистической мотивировки, благодаря чему употребление той или иной формы родительного падежа определяется более точно. Он указывает, что из обозначенных выше «больше на а склонять должно» те, которые «къ славенскому дiалекту больше склоняются и въ <пис> обыкновенномъ языке <не> россiйскомъ нестолько употребляются, какъ въ писме и важномъ штиле: напр. . Особливо когда важныя прилагательныя съ ними сочиняются: божественнаго залога, солнечнаго восхода» (7, 648₄₃₀). Тот же самый смысл, но в более лаконичной формулировке правила содержится и в печатном тексте: «Происшедшие от глаголов употребительнее имеют в родительном у и тем больше оное принимают, чем далее от славенского отходят, а славенские, в разговорах мало употребляемые, лучше удерживают а» (§ 172). Таким образом, в качестве нормы для высокого стиля, одним из характерных признаков которого является преобладание церковнославянской лексики, Ломоносов рекомендовал для обозначения «важности знаменуемых вещей» (§ 173) употребление флексии -а в противоположность просторечию, для которого свойственно употребление флексии -у.

Лаконичная и в то же время всеобъемлющая характеристика § 172, дополненная пояснениями § 173, основана на соединении семантического и стилистического принципов: она явилась плодом длительных размышлений Ломоносова над одним из животрепещущих вопросов русской грамматики.

Употребление родительного падежа единственного числа на -у в XVIII в. было широко распространено, поэтому стремление Ломоносова дать исчерпывающую классификацию обширного фактического материала вполне закономерно. В §§ 174—175 он приводит семантическое обоснование употребления форм родительного падежа с флексией -у, тем самым дополняя стилистическую мотивировку употребления этих форм, данную в §§ 172—173. Формы на -у предпочтительны, по мнению Ломоносова, 1) для «имен собирательных и тех вещей, которые по мере, числу или по весу разделяются», например: анису, бархату и др. (§ 174), 2) для имен, означающих «время и место»: базару, берегу и др.

В черновых материалах сохранился один из вариантов формулировки § 174, в котором в отличие от окончательного грамматического правила отсутствует указание на собирательное значение существительных, объединяемых этим правилом:

Примеры, иллюстрирующие правило, в том и другом случае приводятся одни и те же.

Созданию первого варианта формулировки предшествовало собирание лексического материала и разбивка его по значению. В рукописи сохранилась запись слов под названием «Матерiи» (670—671₄₅₈), часть которых и была впоследствии использована для иллюстрации правила. Среди неиспользованных слов существительное овесъ, неоднократно встречающееся среди черновых материалов (7, 610₈₈, 642₃₆₉, 649₄₃₄, 675₅₁₉) и в § 178 «Грамматики», и существительное голубецъ, повторенное дважды, — в одном случае с обозначением окончания -у, в другом — окончания -а в родительном падеже и переводом этих слов-омонимов: в первом случае краска, во втором — конь«Грамматику» были введены те из существительных, которые, по мнению автора, безусловно должны были иметь в родительном падеже окончание -у.

В черновых материалах сохранился один из вариантов правила § 175, имеющего отношение к существительным, обозначающим место. Сопоставим рукописный текст и соответствующий ему печатный текст:

Правило § 175, как видно, было дополнено ссылкой на существительные, обозначающие время, в соответствии с чем изменился и перечень лексических примеров: прибавились слова вечеръ и векъ с обозначением их форм в родительном падеже: и вечера; веку и века. По сравнению с первоначальным вариантом формулировка правила § 175 дана в более осторожной форме: «по большей части в родительном единственном на у склоняются» вместо категорической: «в родительном кончатся на у».

Большая часть иллюстрирующих правило примеров находится среди черновых материалов под рубрикой: «место и время» (7, 670). В рукописи приведено 35 слов (в том числе существительные, обозначающие место и время) без разбивки по значению с указанием на то, что они «въ родительномъ имеютъ у обыкновеннее, нежели на а» (7, 648₄₃₂).

Семантическим принципом пользуется Ломоносов и при выделении группы существительных, оканчивающихся в родительном падеже преимущественно на -а. Это существительные, которыми обозначаются «снасти, платье, строение и посуда» (§ 176). В черновых записях по этому вопросу мало сохранилось материалов: варианты формулировок отсутствуют, лексические записи даны без разбивки по значению, однако их соседство с существительными, данными в форме именительного и родительного падежа единственного числа, позволяет отнести их к записям, имеющим отношение к данной теме (7, 643₃₉₃). На стр. 632₂₇₉ приведен ряд существительных без разбивки их по значению. Среди них можно выделить существительные, обозначающие, по терминологии Ломоносова, инструменты (колъ, кола; ломъ, лома; ножъ, ножа), строения (домъ, дома; подъ, пода; полъ, пола, но мостъ, мосту), посуду (). Лишь на стр. 670 перечислены 8 существительных, расположенных столбцом, под заголовком: «Инструменты и строен[iя]. Платье, посуда», перекликающимся с определением значений существительных, данных в § 176: «снасти, платье, строение и посуда».

Семантико-стилистический принцип, положенный Ломоносовым в основу определения окончаний -а и -у в родительном падеже, подкреплен синтаксическим принципом (§ 179 — сочетание существительных с числительными два, три, четыре), не противоречащим основам ломоносовской классификации, и частично структурным (§ 177 и § 200, п. 1), не укладывающимся в рамки основного, семантико-стилистического принципа. Существительные, «сочиняющиеся» с числительными два, три, четыре, по словам Ломоносова, «родительного на у отнюдь не терпят», однако, делает оговорку Ломоносов, «иногда и у в других случаях не отметывают» (§179). Для иллюстрации правила в § 179 примеры существительных с -у не приводятся.

В «Материалах» Ломоносов сопоставляет одиночные существительные родительного падежа единственного числа с теми же существительными, имеющими при себе числительные:

«У моста и у мосту. Sed [но] два моста, а не два мосту» (7«Два моста, а не два мосту, у мосту» (7, 643), подчеркивая невозможность флексии у у существительных, встречающихся в сочетании с числительными.

Сохранился вариант правила об употреблении существительного с числительными в родительном падеже: «При числительныхъ два, три, четыре родительныя падежи именъ на ъ, несмотря на все показанныя правила, кончатся на а: два пропуска, два найма, два берега, два бока, три дома <два>, четыре наслега, четыре голоса. При которыхъ числительныя свойственно употреблены быть не могутъ, те сему правилу не подвержены: <гневъ и употреби> гневъ, ву; голодъ, ду; зудъ, <жу> ду; жиръ, ру; лоскъ, ку. <Ибо> Не говорится: два гне и протчая» (7, 648₄₃₁).

Ломоносов подчеркивает в данном варианте обязательность употребления флексии а в случае сочетания существительного с числительным, а также невозможность сочетания некоторых существительных с числительными, причем в числе примеров — существительные с абстрактным значением.

Положенный в основу классификации существительных в родительном падеже семантико-стилистический принцип, по-видимому, казался Ломоносову недостаточно всеобъемлющим. Об этом свидетельствуют неоднократно записанные в черновых материалах два слова с приведением форм родительного падежа: овесъ, овса (7, 610₈₈, 642₃₆₉, 649₄₃₄, 675₅₁₉), перецъ, перцу (7, 629₂₄₆). Относя существительное овесъ по значению к словам, обозначающим материю (7, 670), Ломоносов в «Грамматике» не вводит это слово в состав вещей, которые «по числу или по мере разделяются» (§ 174). Флексию -у в родительном падеже он считает для этого существительного неподходящей. Пытаясь обосновать флексию -а у подобного рода существительных, Ломоносов вводит небольшой корректив в семантико-стилистическую классификацию, опирающийся на структурные моменты: в § 177 он говорит о том, что «имена, выключающие в родительном из окончания самогласные и соединяющие согласные, больше на -а кончатся». В числе примеров встречается и существительное овесъ, овса. В § 178 Ломоносов отмечает, что «нередко одно правило отнимает силу другого. Овесъ по § 174 должен бы иметь в родительном овсу, однако по § 177 имеет овса. Напротив сего, невзирая на § 177, песокъ, песку; перецъ, перцу удерживают у § 174».

Выше мы делали попытку сопоставить сохранившиеся в черновиках лексические материалы и формулировки, имеющие отношение к родительному падежу единственного числа, с окончательным текстом «Грамматики». Большинство подобранных материалов было использовано при написании «Грамматики», и отдельные формулировки вошли в нее либо полностью, либо с мало существенными изменениями. Все они интересны, так как раскрывают творческий процесс работы Ломоносова, пути и методы создания грамматических правил, отражающих процесс перехода от фактов к абстрагированию, к обобщениям.

Отдельные формулировки, заготовленные в черновом виде, в окончательный текст «Грамматики» не вошли, например: «Иностранныя имена на ъ <всегда удобнее> употребительнее въ родительномъ на а: <адъ, ада>; алмазъ, за; алтынъ, на; аршинъ, на; мартъ, марта; амвонъ, на; кафтанъ, на». «Это правило находится рядом с другими, вошедшими в состав черновой главы, «содержащей особливые правила склоненiй» (7, 647₄₂₈).

Другой вариант этой же главы содержит начало фразы, относящейся к «иностранным» словам «татарскаго и персидскаго происхожденiя» (7, 670), что является отражением большого интереса, проявляемого Ломоносовым к вопросам заимствования из других языков. Об этом свидетельствует также запись, содержащая указания о том, откуда «пришли» слова в русский язык (7, 607₄₈). В числе других пунктов имеются ссылки на заимствование из татарского языка («3. Отъ владенiя татарскаго») и персидского («4. Отъ купечества съ пограничн[ыми] персами, китайцами...»). По-видимому, не располагая достаточным фактическим материалом по данному вопросу, Ломоносов решил не включать в окончательный текст «Грамматики» обобщение о флексиях родительного падежа слов иностранного происхождения.

В отличие от Адодурова, который не привел никакого объяснения употреблению форм родительного падежа, Ломоносов дал исключительно тонкую семантико-стилистическую «характеристику употребления одного и другого типа форм, научное значение которой сохраняется до настоящего времени».¹³⁴

В своей литературной и научной практике Ломоносов в основном придерживался установленных им норм употребления флексий родительного падежа -а и -у. Отступления от них относятся в основном к фактам более широкого употребления флексий -у. Так, Т. А. Шаповалова установила, что в произведениях Ломоносова, относящихся к высокому стилю, наблюдается, «большое количество форм на -у (около ¹/₃ всех форм родительного падежа), наряду с формами на -а-а».¹³⁵ В научных трудах Ломоносова формы на -у также занимают большое место, в особенности у существительных, по своему значению являющихся понятиями отвлеченными или собирательными и вещественными, например в «Волфианской экспериментальной физике» (1741): в воде, в пиве и проч. содержится много воздуху, в водке больше воздуху, нежели в воде, — 1, 514; часть своего весу потеряет; столько в воде весу прибудет; тела... поровну своего весу в воде терять станут — 1, 431; 432; 433; из красного воску сделанный, шар из воску — 1, 434; не останется воздуху больше — 1, 444; часть воздуху — 1, 456 и др. Из «Слова о пользе химии» (1751): из противного на языке свинцу и из острого уксусу — 2, 356; из селитры, которая духу никакого и вкусу сильного не имеет — 2, 357. Существительные со значением места и времени в «Волфианской экспериментальной физике»: во время великого морозу — 1, 455; из нижнего отрезу — 1, 517. Из «Российской грамматики»: для выговору, от чистого выговору — 7, 399, 430, 1755 г. Из «Предисловия о пользе книг церковных»: «От рассудительного употребления и сих трех родов речений рождаются три штиля» — 7, 589, 1758 г.

Широко распространенная в XVIII в. флексия -у в родительном падеже смело вводилась Ломоносовым из разговорной речи в произведения высокого стиля и в научную речь и нашла теоретическое обоснование в его «Российской грамматике». Проведенное Ломоносовым семантико-стилистическое разграничение в употреблении флексий -а и -у в родительном падеже, несколько видоизмененное А. Х. Востоковым в его «Русской грамматике» (§ 28), в основных своих чертах дошло и до настоящего времени.

Итак, исключительно большой фактический материал, собранный Ломоносовым по вопросу о родительном падеже единственного числа, проведенная им семантико-стилистическая дифференциация флексий, переход от отдельных разрозненных фактов к обобщениям, тщательная работа над создаваемыми правилами, о чем свидетельствуют сохранившиеся в черновых материалах варианты формулировок, позволили Ломоносову детально разработать вопрос о значении и флексиях родительного падежа. Установленная Ломоносовым норма флексий родительного падежа служит живой основой и современного русского языка.

В черновиках содержится значительный по объему лексический материал, относящийся к теме о выпадении гласных о и е в падежных формах некоторых существительных мужского рода единственного и множественного числа, имеющих в своей основе суффикс -ец- или оканчивающихся на -евъ, -овъ, -екъ, -окъ, -ель, -елъ, -олъ, -омъ, -енъ, -онъ, -еръ, -есъ-, ецъ. Против, большинства слов (7, 662—669₄₅₄) обозначены корневые гласные о или е и один конечный согласный основы, например:

и т. д., а иногда два:

и т. д., или три:

и т. д., всего 232 слова.

На стр. 648—649 для той же цели подобраны 32 существительных. Там же записаны не только конечные согласные основы, а также сочетания звуков (гласная плюс согласная), на которые оканчиваются слова: -евъ, -овъ, -екъ, -окъ, -елъ, -олъ, -омъ, -енъ, -онъ, -еръ, -есъ, -ецъ.

Кроме лексических записей по разбираемому вопросу, в «Материалах» зафиксированы формулировки правил о выпадении гласных о, е в существительных мужского рода, оканчивающихся на -ел, -ен, -ер, -ес, -ом, -ов, -ев, -он, -ок (7, 649₄₃₄): «Многiя имена мужескiя, кончащiяся на ъ, въ родительномъ наращенiя не имеютъ, <выклю> теряя слогное е или о, стоящее передъ последнею согласною: дятелъ, шла; игуменъ, мна; костеръ, стра; котелъ, тла; овесъ, вса; псаломъ, лма; ровъ; рва; левъ, лва; рожонъ, жна; ротъ, рта; рынокъ, нку; сверчокъ, рчка; хохолъ, хла; чулокъ, лка и протч.».

О существительных, оканчивающихся на -ец, говорится ниже, в особом абзаце: «Кончащiяся [на] ецъ все наращенiя лишаются: , кроме техъ, который больше одного согласнаго писмени передъ е имеютъ: устрецъ, устреца; мертвецъ, веца; жрецъ, жреца».

Заканчивается часть главы о выпадении гласных указанием об «умалительных» существительных: «Умалительныя на окъ и екъ о и е теряютъ: волчокъ, волчка; волчонокъ, волчонка».

Сопоставление указанных выше перечней слов и формулировок правил, сохранившихся в «Материалах», с §§ 180—184 «Грамматики» свидетельствует о более широком замысле Ломоносова: он предполагал осветить вопрос о выпадении гласных о и е в падежных формах не только существительных на -ец, -ок, а и ряда других существительных на -ев, -ек, -ел и др.

В «Грамматике» (§§ 180—184) Ломоносов осветил вопрос о выпадении гласных о и е лишь в существительных, оканчивающихся на -ец и -ок, в том числе уменьшительно-ласкательных существительных с суффиксом -ок-. Вопрос о существительных на -ец рассмотрен более детально, чем в «Материалах», в §§ 180—182, с указанием возможных случаев выпадения гласной -е §§ 180—182) или сохранения ее (§ 181). Исчерпывающее правило и исключения из него, сформулированные Ломоносовым, дошли без изменений до настоящего времени.

В первоначальную формулировку о существительных на -ок, -ек Ломоносов ввел существенную поправку, расширил ее и детализировал. Он совершенно выбросил указание на существительные, оканчивающиеся на -ек (их нет и в перечнях существительных на стр. 648—649 и 662—669), и расширил рамки группы существительных на -ок, введя в нее не только существительные с уменьшительно-ласкательным суффиксом («умалительные», по терминологии Ломоносова), а также непроизводные существительные с корневым -ок (§ 183) и те, «которые умалительных силу потеряли», но «бывали некогда умалительными»: горшокъ, горшка; сверчокъ, сверчка; мешокъ, мешка» (§ 184).

В «Российской грамматике» Ломоносов теоретически обосновал двойственность окончания предложного падежа единственного числа существительных мужского рода (§§ 188—190), так же как и родительного падежа. Адодуровская грамматика лишь указывала, помимо основного окончания -е в Narrat. падеже, возможность окончания -у для некоторых существительных, объединяя в одной формулировке родительный и Narrat. падежи: «Nachgehends lassen sich auch in dieser Declination einige Wörter linden, welche den Genitiuum und Narratiuum in у formiren, dergleichen sind nun домъ das Haus, Gen. und Narrat. дому; полонъ die Gelangenschafft, Gen. und Narrat. полону».¹³⁶

Черновые материалы, немногочисленные по данной теме, дают возможность только частично проследить творческий процесс зарождения отдельных формулировок. Вопрос о сходстве окончаний родительного и предложного падежей отмечен и в черновиках: сохранилась обрывочная запись «animata non habent Genit. in у -у]: нельзя у сыну» (7, 632). Вслед за этим Ломоносов переходит к предложному падежу, записывая: «De casu praepositionis nominum masculini generis, quae desinunt in ъ [О предложном падеже существительных мужского рода, которые кончаются на -ъ]».

Первоначально при рассмотрении вопроса об окончаниях предложного падежа он разделил существительные на одушевленные и неодушевленные, отметив, что «1. Animata habent in hoc casu е [Одушевленные имеют в этом падеже е]: на быке, въ слоне, о Петре, о сыне. 2. Inanimata habent у [Неодушевленные имеют у]: на лугу, на полу». Затем приведены исключения: «на столе, во сне, въ озерее, на коже, о холсте, въ клоче [?], щотъ, щоте. NB. По́логъ, въ пологу́. Пирогъ, въ пироге» (7, 633).

Подобного рода формулировка с исключениями дана и далее: «Animalia habent habent е, inanimata у [Животные имеют е, неодушевленные -у]: при Петре, о сыне, на лугу, на полу. Ехiре [За исключением]: на столе, въ море, въ пологу; въ пироге. е» (7, 643—644).

Кроме формулировки правил приведен ряд примеров употребления неодушевленных существительных с различными предлогами — в, на, о: «Поро́гъ, на пороге; солодъ, въ солоду; <зъ голоду> голодъ. Narrat[ivo] caret [Сказательного нет]: огородъ, огороде, поводъ, о поводе, на поводу; на волосу, о волосе; о стокане, въ стокане». «Въ праз[д]никъ, о празднике, о свад[ь]бе, въ похороны, на похоронахъ, въ моровое поветрiе, въ Петровъ день, о Петрове дни...» (7

Все эти записи относятся к первоначальной стадии работы по собиранию материалов. Однако, несмотря на неупорядоченность лексических примеров и абстрактный характер некоторых формулировок правил об окончаниях предложного падежа, «Материалы» и в этом вопросе имеют известное значение: они показывают, как посредством экспериментальных данных, под влиянием практики и путем сопоставления Ломоносов шел по пути установления существующих в языке закономерностей. Разрабатывая этот сложный вопрос в «Российской грамматике», Ломоносов выделил из группы неодушевленных существительных существительные, обозначающие место и время, которые в предложном падеже имеют окончание -у, за исключением существительных иностранного происхождения (§ 188), указав при этом на употребление указанных существительных с предлогами в и на. Литературная и научная практика помогли ему при дифференциации окончаний опереться на стилистическую основу.

Как и при освещении вопроса о двойственности окончаний родительного падежа, принцип сематической классификации Ломоносов дополняет моментами стилистическими, подчеркивая, «что в штиле высоком, где российский язык к славенскому клонится, окончание на е преимуществует», что «те же слова в простом слоге или в обыкновенных разговорах больше в предложном у любят» (§ 190; ср.: § 172).

Ломоносов впервые тонко подметил правильную стилистическую дифференциацию грамматических форм предложного падежа в отличие от предшествующих грамматик, где грамматические нормы даны без учета различных стилей речи. Акад. С. П. Обнорский считал «это, замечательное по своей тонкости, разграничение одного и другого ряда форм» правильным и «исторически и фактически» применимым «к литературному языку».¹³⁷

Указание на сходство окончаний родительного и местного падежей определенной категории существительных весьма существенно и свидетельствует об исключительной наблюдательности Ломоносова над большим фактическим материалом. Акад. С. П. Обнорский в 1927 г., отмечая это тонко подмеченное Ломоносовым обстоятельство и выражая свое полное согласие с автором «Российской грамматики», отмечал, что «изучение форм род. ед. на -у и принципиально и методологически должно вестись параллельно с изучением форм м. ед. на -у».¹³⁸

Исследование языка художественных произведений Ломоносова показывает, что в них (в частности, в текстах бытового характера) употребляется предложный падеж с флексией -у при обозначении места с предлогами в и на — см., например, в свету (8, 46, 54, 1741 г.); в градском шуму (8, 207, 1747 г.), в бегу (7, 130, 1748 г.); (8, 306, 1750 г.), на стану (8, 300, 1750 г.); на Дону (7, 574, 1755 г.); на скоку (6, 187, 1758 г.); в украшенном строю (6, 242, 1758 г.). При обозначении времени с предлогом в Ломоносов тоже употребляет окончание -у: в двенадцатом веку (7, 116, 1747 г.; 2, 355, 1751 г.). С другими предлогами Ломоносов согласно § 189 употребляет предложный падеж с окончанием -е.

Предложный падеж, оканчивающийся на -у, Ломоносов вводит также и в научный язык, и в язык деловой прозы, но с большей осторожностью, чем в поэзию, см., например, «Российскую грамматику»: на ряду числиться не должны (7, 422); в азбуке на ряду 7, 422); на последнем складу (7, 447, 459, 494).

Т. А. Шаповалова в своем исследовании указывает, что Ломоносов широко вводит окончание -у в предложный падеж в произведения высокого стиля, чем нарушает им же установленный стилистический принцип дифференциации окончаний.¹³⁹

Положение Ломоносова об употреблении существительных, обозначающих место и время, в предложном падеже с окончанием -у, если им предшествуют предлоги в и на, свойственно и современному языку.

По-новому освещается в «Российской грамматике» трудный и до сих пор теоретически не разрешенный вопрос об образовании форм на -а в именительном падеже множественного числа.

Адодуровым зарегистрирована лишь форма на -ы (-и): «Alle Wörter, deren Endigung ъ entweder г oder к auch х vorhergehet, an statt ы allemahl и annehmen, zu Ex. [Все слова, в которых окончанию ъ предшествует г или к х, вместо ы повсюду принимают и, например]: рогъ, роги и др.».¹⁴⁰ Указание на окончание -а совершенно отсутствует.

Черновые материалы свидетельствуют об упорном внимании Ломоносова к вопросам формы именительного падежа множественного числа. На стр. 602₁₈ значком NB он отмечает дублетность форм от слова брегъ — бреги и брега и ставит знак ударения над формами. На стр. 643₃₈₁ записывает: «Лесъ, леса и лесы etc.». Позже он снова возвращается к этой теме, подбирая ряд форм множественного числа: «жернова, колокола, <кусты> <неводы>, окорокъ, острова, снегъ, снега, стругъ, струга» (7, 678₅₅₁). Знаком NB отмечает: «берегъ, берега, лугъ, луга, ле́хи, цветы, цветы». Никакого правила об окончаниях именительного падежа множественного числа автор «Материалов» не формулирует.

В парадигмах §§ 151—152 «Российской грамматики» для твердой и мягкой разновидностей существительных именительного падежа, как и в грамматике Адодурова, приводятся лишь окончания -ы, -и (поводы, орехи, якори).

В главе, посвященной «Особливым правилам в склонении», Ломоносов вносит некоторые пояснения и существенные изменения, касающиеся форм именительного падежа. Он пишет: «Именительный множественный ы переменяет на и, если кончится в именительном единственном на гъ, къ, хъ» (§ 191). Последнее относится к § 195, которым Ломоносов впервые в грамматической науке утверждает частично наряду с окончанием -ы, -и, частично как единственно возможную для некоторых существительных форму на -а: «Некоторые вместо ы или и в окончании именительного множественного принимают а: берегъ, береги и берега; лугъ, луги и луга; лесъ, лесы и леса; островъ, островы и острова; снееги и снега; стругъ, струги и струга; колоколъ, колоколы и колокола; одно только а имеют: рогъ, рога; бокъ, бока; глазъ, глаза».

Как видно из сопоставления «Материалов» с § 195, большинство перечисленных в рукописи существительных было включено Ломоносовым в «Грамматику» в качестве иллюстративного материала для показа дублетности форм именительного падежа множественного числа. Позиция Ломоносова по поводу введения в литературный язык разговорных форм на -а в «Материалах» отличалась еще большей решительностью и демократичностью.

Заслуга Ломоносова состоит в том, что он первый из грамматистов подметил входившую в литературный язык из живой разговорной речи форму на -а, завоевавшую впоследствии большое место среди форм существительных именительного падежа множественного числа. Акад. С. П. Обнорский указывал, что «от Ломоносова до Востокова, от Востокова до нашего времени, и в наши дни идет очевидный рост форм на -а за счет старых форм на -ы, -и или окончательное возобладание форм на -а над старым колебанием форм на -ы, -и и на -а».¹⁴¹

В литературной практике Ломоносова встречаются обе формы именительного падежа множественного числа, причем в произведениях высокого стиля преобладают архаические формы на -ы (-и), которые в произведениях низкого стиля отсутствуют, см. примеры из «похвальных» слов: «Ужаснулись тогда вероломные Балтийские бреги» (8«ни горы, ни лесы закрыть не могут божественнаго Ея зрака, начертаннаго в душах наших» (8, 237, 1749 г.); «протекающие реки и гладкие снеги» (2, 362, 1751 г.); «пространные грады» (2, 363, 1751 г.); «через многие веки» (2, 364, 1751 г.).

В «Риторике» 1744 г., а также и в «Риторике» 1748 г. встречаются как те, так и другие формы (см., например, «Рит.» 1744 г.: «нынешние веки» — 7, 24); «летом обыкновенно бывают громы» (7, 35); «река иногда чрез свои берега переступает» (7, 37); «древа насаждают» (7, 36); «трава и лес растет, где были домы » (7, 54); «кто построил грады» (7, 58); «древа расцветают» (7, 44); «Рит.» 1748 г.: «в нынешние веки» (7, 91); домы (7, 102), лесы (7, 115); «старые люди не себе, но детям своим дерева насаждают» (7, 120); «упоенные тучным илом берега открываются» (7, 132) и т. д.

В «Письме о правилах российского стихотворства» (1739 г.) употреблены лишь формы на -а: бревна, острова (вин. п.).

Формы на -а «Рит.» 1748 г.: учители (§§ 32, 127), кесари (§ 100 и др.); Письма: учители (10, 492), профессоры (10, 496).

Приведенные материалы свидетельствуют о значительных новшествах, введенных Ломоносовым как в теорию грамматической науки, так и в практику литературной речи из живого разговорного языка. Эти новшества сыграли большую роль в дальнейшем развитии литературного языка от Ломоносова до Пушкина и наших дней.¹⁴²

В § 192 Ломоносов устанавливает в качестве нормы для существительных на -анин (-янин) форму именительного множественного на -е: «россiянинъ, россiяне; римлянинъ, римляне», в отличие от адодуровской грамматики, допускающей двоякое окончание: «Die Wörter, welche auf нинъ ausgehen,... in Plurali auf diese Weise decliniret werden, als: [Слова, которые оканчиваются на нинъ, во множественном числе будут склоняться как] дворянинъ, дворяне oder [или] дворяня».¹⁴³ Форма на -е, по словам акад. С. П. Обнорского, была сохранена, очевидно, «из старины по книжной традиции». Она была принята уже в славянской грамматике Смотрицкого: «римлянинъ, римляне»; также «коринфянинъ, египтянинъ, вологжанинъ, христианинъ». Разговорной речи и, в особенности, северному диалекту, по мнению акад. С. П. Обнорского, были издавна, еще «из старого актового языка» известны формы именительного множественного на -а.

В своей литературной практике, в особенности в дограмматический период, до утверждения нормы на -е, Ломоносов часто употреблял формы на -а наряду с формами на -е, см., например, «Рит.» 1748 г.: римляне (§ 105), колофоняна, хиана, саламиняна, смирняна (§ 109), узипияна, афинеана и афинеяне (§ 111), россияна (§ 184), (§§ 126, 228, 236), афинеане (§§ 231, 233, 241), лакедемоняне (§ 225), дворяне (§ 281); бактриане (§ 303). В черновых материалах к «Грамматике» имеется единственная запись, относящаяся к данной теме, в которой утверждается окончание -е (7, 645₄₁₈).

При установлении окончательной нормы Ломоносов, в отличие от Адодурова, который называет дублетные формы на -е и -а равноправными, отказывается от случайно «оброненных диалектизмов»¹⁴⁴ и утверждает норму на -е, свойственную и современному литературному языку.

В «Материалах» и «Грамматике» Ломоносов касается также вопроса о формах именительного множественного на -ы и -ья от существительных мужского рода на -ъ. Приведя на одной из первых страниц «Материалов» перечень существительных мужского рода на -ъ: «Брусъ, кусъ, парусъ, усъ, искусъ, гарусъ, ярусъ, трусъ» (7, 608₅₄крылы, дубы, дубья (7, 612₉₈), крылья, дубья (7, 675₅₂₁), причем неоднократно повторяет форму колья (7, 635₃₀₉, 644₃₉₉) и однажды называет форму кусья (7, 636₃₂₈).

В одной из наиболее развернутых записей наряду с неодушевленными существительными встречаются и одушевленные: «други, друзья; батоги, батожья; сыновья, деревья, прутья, колья, перья» (7, 645₄₁₉). Таким образом, в «Материалах» встречаем троякого рода формы именительного множественного: на -ья, -ье и -и.

В «Грамматике» (§ 194) автор справедливо не включил в перечень слов на -ья одушевленные существительные и привел в качестве иллюстрации лишь неодушевленные существительные: брусъ, брусья; лоскутъ, лоскутья; колъ, колья; листъ, листья; кусъ, кусья; клокъ, клочья; пень, пенья (наряду с формами листы и пни). В качестве вариантных образований к некоторым формам на -ья Ломоносов называет формы имен среднего рода на -ье, встретившиеся и в «Материалах», которые, по его мнению, имеют «силу множественного: брусье, колье, листье» (§ 194). Во времена Ломоносова часто употреблялись обычные формы множественного числа вместо собирательных, см., например, у него: «Древа листами помавают» (8

В современном литературном языке принято считать, что слова на -ья содержат оттенок не множественности, а «известной совокупности предметов, мыслимой как неделимое целое»; напротив, форма на -а — форма «собственно множественного числа», «известной совокупности мыслимых в отдельности предметов».¹⁴⁵Некоторые формы на -ье, приведенные Ломоносовым в качестве вариантов форм на -ья, по мнению акад. С. П. Обнорского, содержали отпечаток «резкой диалектности» и потому не были приняты в качестве нормы в литературный язык.¹⁴⁶

«Материалы к „Российской грамматике“» содержат значительные по содержанию, объему и количеству записи, относящиеся к вопросу о форме родительного падежа множественного числа существительных мужского рода на -ъ, -ь и -й: см., например, незаконченную запись — «Genit. Plur. [Родительный множественного числа] человекъ, салдатъ, члекъ вместо» (7, 603₂₂), в которой автор хотел сказать, по-видимому, о возможности двоякого употребления форм — без флексии и с флексией от некоторых слов. В соседней краткой записи «вольность пiитическая: отъ еврей, отъ турокъ» (7, 603₂₂), вероятно, содержится намек на возможность допущения форм без флексий в поэтических произведениях. В одной из записей зафиксирована форма родительного падежа множественного числа существительных на -анинъ, -инъ: «Персiянинъ, Gen. Pl. » (7, 603₂₃). В ряде мест перечислены существительные мужского рода с основой на шипящую, которые получают в родительном падеже множественного числа флексию -ей типа: «ножъ, ножей; рубежъ, рубежей; чертежъ, чертежей» (7, 624₁₈₈), то же смотри на стр. 641₃₄₈, 675₅₀₂, 676₅₂₆). Некоторые заметки отразили колебания Ломоносова в выборе формы родительного падежа множественного числа при сочетании ее с некоторыми числительными: «фунтъ. Пять фунтъ или 5 фунтовъ. Пять пудъ и пять пудовъ. Пять человекъ. Пятеро людей. Пять сыновъ. Пятеро сыновей» (7, 626_{213, 214}).

Некоторые сомнения нашли отражение в записях, относящихся к формам родительного падежа тех существительных, которые в именительном множественном оканчиваются на -ья. Таковы: «Сватъ, сватовей. Кумъ, кумовъ, вей; шуринъ, шурьевъ» (7, 628_{233, 234}, 676₅₃₁«Братъ, братей; отецъ, отцевъ; соседъ, соседей; сватъ, сватовей; кумъ, кумовей; шуринъ, шурьей» (7, 643₃₈₄).

Сопоставление перечисленных записей с парадигмами склонений (§§ 151, 152) и с соответствующими параграфами «Российской грамматики», содержащими дополнительные, «особливые правила склонений» (§§ 196—199), показывает, что Ломоносов, следуя поставленной цели — создать нормативную грамматику, — отказался от показа ряда колебаний, присущих «Материалам»: в отличие от последних в «Грамматике» отсутствуют формы без флексий (типа солдат, человек; ср.: соколовъ, ореховъ, поводовъ — § 151); при сочетаниях существительных с числительными формы существительных «подобны именительному единственному», — утверждает автор «Грамматики», т. е. в них отсутствуют флексии: «сорокъ алтынъ; десять аршинъ; сто пудъ» (ср. в «Материалах»: пять пудъ и пять пудовъ), «тысяча человекъ; десятеро салдатъ» (§ 197). Так же утвердительно говорит автор «Грамматики» о форме родительного множественного существительных, оканчивающихся в именительном множественном на -ья; они «кончатся в родительном множественном на -ьев: брусъ, брусьевъ; лоскутъ, лоскутьевъ; колъ, кольевъ; шуринъ, шуръевъ» (§ 198, ср. «Материалы»: шурьевъ и ).

Некоторые вопросы оказались не освещенными в «Грамматике», например опущена форма родительного падежа множественного числа от существительных, основа которых оканчивается на -ц (ср. в «Материалах» дважды встретившееся отецъ, отцевъ — 7, 627, 643₃₈₄); не отмечена форма существительных со значением племенных названий, встретившаяся в «Материалах».

В литературной практике автора «Материалов» и «Российской грамматики» нашли отражение не только нормы, но и отклонения от них и все те колебания, которые отмечены нами в рукописи, в частности архаичная форма с чистой основой слова, без флексии, встретившаяся в основном в произведениях высокого стиля и в трудах с историческим содержанием, см., например: сопостат (8, 728, 1761 г.; 8, 774, 1762 г.) и сопостатов (8, 283, 1750 г.); предел (8, 68, 1742 г.; 8, 119, 1743 г.; 6, 255, 1758 г.; 6, 315, 1759 г.) и пределов (8, 554, 1754 г.). Подобные формы встречаются не только среди слов церковнославянского происхождения, но и в словах исконно русских, где тоже замечаются колебания, например, у Ломоносова в форме родительного множественного от : солдат (общелитературное — 7, 198, 221, сноска, 1747 т.) и солдатов (8, 283, 1750 г.; 7, 170, 181, 1747 г.; 3, 111, 1753 г.). В сочинениях исторического содержания у Ломоносова целый ряд существительных со значением племенных названий встречается в родительном падеже без флексии: варяг (6, 220, 221, 1758 г.) и варягов (6, 209, 214, 226, 1758 г.; 6, 298, 1759 г.), сармат (6, 143, 1758 г.) и сарматов (8, 223, 1748 г.), козар (6, 237, 1758 г.) и козаров (6, 32, 1749 г.), алан (6, 210, 211, 1758 г.) и (6, 209, 1758 г.), роксоланов (6, 209, 1758 г.), турков (7, 413, 1755 г.; 6, 241, 298, 1759 г.).

Процесс разработки Ломоносовым вопроса о формах родительного падежа множественного числа и его литературная практика со всей очевидностью свидетельствуют о бережном отношении автора «Грамматики» к церковнославянской традиции и о внимании его к живой разговорной речи, из которой он вводил некоторые формы в литературный язык. Ломоносов подчас не был свободен и от воздействия родного поморского диалекта, на что указывают некоторые диалектизмы (например, формы шурьей, шурьев и братей, из которых две последние формы предложены в качестве норм).

Дважды встретившаяся в «Материалах» форма родительного падежа множественного числа существительных, основа которых оканчивается на -ц (отецъ, отцевъ — 7, 627, 643₃₈₄), в «Российской грамматике» вовсе опущена.

Выше указывалось, что установленные Ломоносовым в §§ 153—156 грамматические формы существительных среднего рода второго склонения на -о и -е не имеют расхождений. Характерным для «Материалов» и литературной практики Ломоносова является факт почти совершенного отсутствия форм на -ы от существительных среднего рода на -о (см., например, черновые записи: ̂овна, рј̂обра, сј̂ола, стј̂огна, вј̂осла, жорла, помј̂ола, сј̂одла — (7, 600; ср. также следующую запись в «Материалах»: «... у которыхъ множественныхъ среднихъ именъ ударенiе на последнемъ складу, те все имеютъ а: слово — слова, дрова» (7, 609₆₄); в научной практике встречается исключение — множественное число чуды: «Не соответствует ли царь морской Нептуну, чуды его тритонам?» (6, 253).

В литературной речи XVIII — начала XIX вв. формы на -ы были очень распространены.¹⁴⁷

Можно полагать также в числе исключений встречающуюся в произведениях Ломоносова форму им. п. мн. ч. облаки от облако (8, 175, из Овидия). В употреблении Ломоносовым форм им. п. мн. ч. от слова облако наблюдается парность: облаки и облакаоблака образована от облако, ср. рода, в то время как форма облаки образована от облак, м. рода.¹⁴⁸

В парадигмах в качестве примеров на -о, -е приведены существительные слово и лице или лицо (двоякое написание этого существительного наблюдается и в практике Ломоносова). В черновых материалах, помимо слова лицо, с двояким написанием встречаем также яйцо и яйце (см., например, 7, 676₅₃₃).

Для существительных на -ие Ломоносов без колебаний узаконивает форму множественного числа на -ия (§ 155 — зданiе) и категорически возражает против употребления в именительном множественном форм на -ии как неправильных, объясняя, что «употребление буквы и вместо я произошло от безрассудного старания, чтобы разделить родительный единственный от именительного множественного» (§ 119). В своей литературной практике Ломоносов не делал отступлений от утвержденной им грамматической нормы.

К числу особенностей образования именительного падежа множественного числа существительных среднего рода Ломоносов относит склонение существительных с изменением основы (термин наш, — В. М.): или крылье; полено, поленья (§ 202, п. 1). За исключением архаичной формы древеса и образования крыло — крылье все формы совпадают с нормой современного литературного языка.

В подготовительных материалах зарегистрированы также архаичные формы именительного множественного очеса и словеса (7, 626₂₁₇«Грамматику».

Немало размышлял Ломоносов над формой им. п. мн. ч. от солнце. Сомнения в образовании этой формы нашли отражение в т. 7 на стр. 609₆₄: «Рассудить о семъ: , pl. [множественное число] солнца или солнцы». В «Грамматике» упоминание о существительном отсутствует.

В «Материалах к „Российской грамматике“» в вопросе о форме родительного падежа множественного числа существительных среднего рода нашли отражение колебания Ломоносова, прежде чем грамматические исследования были облечены в четкую формулировку. См., например, запись, в которой зарегистрированы старые образования формы родительного падежа: море, морь; поле, поль. Горе, горей, солнце со[л]нцей (7, 631₂₆₈море, морей и морь; поле, поль; солнце<евъ и ей [?]> (7, 643). и поль (7, 676₅₃₄). На стр. 623₁₇₆ приведена форма, вошедшая в «Грамматику»: стекло, стеколъ; слово, словъ. Отражены также колебания в образовании формы родительного падежа от существительных на -ие«Познанiе, познанiй, познаней, познанiевъ» (7, 635₃₁₀).

Вероятно, к этому вопросу имеет отношение наблюдение, зафиксированное на стр. 644₄₁₃: «Родительный <подобенъ> единственный подобенъ множеств. etc.».

«Материалов» относится к группе существительных, у которых в родительном множественном в основе появляется гласная о или е: стекло, стеколъ; слово, словъ (7, 623₁₇₆), зернышко, зернышекъ и зернышковъ (7, 623₁₈₁), кольцо, колецъ (7, 631₂₆₉), «Genit. Pl. [Родительный падеж множественного числа]: » (7, 645₄₁₇).

В «Российской грамматике» в качестве нормы родительного падежа существительных среднего рода твердого различия дана форма без окончания, равная чистой основе: словъ, лицъ (§§ 153, 154), для мягкого различия — форма, образованная посредством -ий и -ей: (§ 155), копей (§ 156). Старые образования без флексий (типа морь, поль), встретившиеся в «Материалах», отсутствуют, что свидетельствует о стремлении Ломоносова приблизить литературную речь к живому разговорному языку.

«Материалах» существительных среднего рода в «Грамматику» не были включены существительные на -ко (ср. «Материалы» — зернышекъ и зернышковъ).

В литературной практике Ломоносова наблюдается употребление обеих форм, встретившихся в «Материалах»: морь (8морей (8, 61, 1742 г.), поль (8, 29, 1739 г.; 8, 61, 74, 1742 г.; 8, 160, 1747 г.; 8полей (8, 67, 1742 г.; 8, 321, 1750 г.), от существительного солнце встречается литературная форма на -ев«Толь много солнцев в них пылающих сияет» (8, 518, 1752 г.). Колебания в образовании формы родительного падежа от существительного око в соответствии с парным образованием именительного падежа множественного числа, встретившимся в «Материалах»: око, очи, очей, очесъ (7, 625₁₉₆).

Для существительных на -ие, -ы -ий, -ей. Первая форма совпадает с нормой современного русского литературного языка, вторая расходится. В литературной практике Ломоносов отходил подчас от указанных форм: вместо флексий -ий (зданий — § 156) и -ей (копей — § 156, — 8, 310, 1752 г.) употреблял флексию -ев под влиянием разговорного языка, см., например, форму окончаниев«Новым словам не надобно старых окончаниев давать, которые не употребительны».¹⁴⁹

В последующем развитии литературного языка эти формы исчезли.

Существительное Ломоносов употреблял в род. п. мн. ч. с флексией -ев: «Толь много солнцев в них пылающих сияет» (8

III склонение

В особое, III склонение Ломоносов выделяет существительные среднего рода на -я неодушевленные (семя и др.) и одушевленные, обозначающие детенышей животных ( и др., также и дитя).

Черновики не содержат материалов о формах существительных на -мя.

В «Грамматике» склонение существительных на -мя дано в косвенных падежах с суффиксом -ен семени, дат. семени, тв. семенемъ, предл. о семенисемена, род. семенъ или семянъ, дат. семенамъ, вин. и зв. семенао семенахъ (§ 159). В род. видим дублетную форму с -ян.

Несмотря на обилие в языке XVIII в. форм с опущением в косвенных падежах суффикса -ен, Ломоносов смело выдвигает новые формы с суффиксом -енсеменъ, приведенная Ломоносовым в качестве парной формы к семянъ. Колебание в выборе форм родительного падежа множественного числа нашло отражение и в литературной практике Ломоносова: письмян и письмен, семян и семен (7«Росс. гр.», § 159).

В отличие от Адодурова, который относит существительные, обозначающие детенышей животных, ко II склонению, производя множественное число жеребята, поросята и пр. от единственного жеребенок, поросенок «Материалах к „Российской грамматике“» две формы единственного числа указанных существительных. Особенно подробна и показательна в этом отношении следующая запись:

«Котя́, котенокъ, котята.
Теля, теленокъ, телята.
Щеня, щенокъ, щенј̂онокъ, щенята.
̂онокъ, поросята.
Утя, утј̂онокъ, утята.
Цыпля, цыплј̂онокъ, цыплята.
Жеребя, жеребј̂онокъ, жеребята.
Ягня, ягнј̂онокъ, ягнята.
̂онокъ, курята,
                             гусята,
                           щеглята» (7, 603—604₂₅);

см. также записи в т. 7 на стр. 636₃₁₈, 674₄₉₀, 675₅₁₂

В «Российской грамматике» Ломоносов дает пояснение употреблению парных форм единственного числа указанных существительных: включив в парадигму III склонения в качестве примера существительное жеребя, означающее «молодое животное» (жеребя, жеребяти, жеребята, жеребя, жеребя, жеребятемъ, о жеребяти«единственном употребительнее их (названий молодых животных, — В. М.) умалительные: щенокъ, щенка; цыпленокъ, цыпленка; жеребенокъ, жеребенка» (§ 205).

Формы множественного числа, приведенные в «Материалах» и «Российской грамматике», соответствуют формам современного литературного языка.

«особливых правил» встречается формулировка о склонении существительного дитя во множественном числе (§ 207). В отличие от Адодурова, который в дат. п. мн. ч. дает неверную форму дитятемъ, Ломоносов повсюду дал формы, сохранившиеся по сей день в литературном языке (см. в «Материалах» запись на стр. 642₃₇₉: «О именахъ, преходящихъ изъ одного склоненiя въ другое, как ети» и на стр. 674₄₉₂, где слово дитя, дети встречается, с одной стороны, среди существительных, обозначающих «молодых животных», с другой стороны, рядом со словами ).

IV склонение

К IV склонению Ломоносов относит существительные женского рода, оканчивающиеся на -ь, т. е. основа которых оканчивается на мягкую согласную (§§ 160, 208).

Лексический материал для освещения IV склонения разбросан на многих страницах рукописи (7, 610₈₇, 627₂₂₈, 642₃₆₈, 643₃₈₃, 675₅₁₈, 676₅₃₀, 729₈₀₉, 735₈₁₄₅₃₀: «Вошь, вши; ложь, лжи; кровь, крови; бровь, брови, соль, соли; любовь, любови» или на стр. 728—729₈₀₉, где столбцами расположены 109 слов, причем обозначен конец слова — на :

«Российская грамматика» дает те же формы родительного падежа: ложь, лжи; рожь, ржи с чередующейся основой, которые содержали в коренной или суффиксальной части редуцированный звук ъ или ь, перешедший в сильном положении в о или е и исчезнувший в слабом. Отсюда чередование полной исходной формы именительного падежа единственного числа с укороченной основой имени в родительном падеже и других падежах единственного и множественного числа («предкончаемая самогласная остается» в творительном падеже — § 208). Исключение составляет форма , которая расходится с приведенной в «Материалах» полной формой родительного падежа с сохранением гласной о: любовь, любови (7, 676₅₃₀). Эта форма извлечена, по-видимому, из народного языка, которому свойственна тенденция к распространению полных основ на все склонение.¹⁵⁰ любови зрит (8, 131, 1745 г.); ср. также существительные муж. р. с суффиксом -ен, сохранившие полный вид основы: род. п. (5, 208; 7, 135) и кореня (3, 61). Формы тв. п. ед. ч. на -ию «Российской грамматике»: обширностию (7, 391), надобностию (7, 392), (7, 393), краткостию (7, 396), то же в «Предисловии о пользе книг церковных»: осторожностию (7древностию (7, 592) и в художественных произведениях высокого стиля. Однако встречаются в них и формы на -ью, которые в произведениях низкого стиля преобладают над формами -ию. Ломоносов стремился к широкому употреблению форм на -ью периоду. Тенденция литературного языка к укороченным формам была правильно угадана автором «Грамматики» и отмечена в качестве нормы в § 208.

В «Материалах» встречаются дублетные формы творительного множественного (см., например, кость, костями и костьми; волость, волостями или волостьми — 7, 628₂₄₄; кость, костями, костьми — 7, 643₃₈₅; кости, костями или костьми; гость, волость — 7, 676₅₃₂).

Помимо форм на -ьми от существительных женского рода, равноправных формам на -ями, в «Материалах» приведены также как равноправные формы на -ями, -ьми от существительных муж. р. (см., например: — 7, 628₂₄₄, 643₃₈₅ и упомянутую выше запись на стр. 676₅₃₂, где рядом с существительными жен. р. кость и волость гость).

В «Российской грамматике» как равноправные приведены варианты флексий в тв. п. ед. и мн. ч.: в ед. ч. -iю, -ью — добродетелiю и добродетелью-ями, -ьми — добродетелями и добродетельми (§ 160).

-ьми в творительном падеже множественного числа от существительных мужского рода, встретившиеся в «Материалах», «Грамматикой» не предусмотрены.

Литературная практика Ломоносова отразила не только нормированную «Грамматикой» дублетность форм творительного падежа женского рода мягкого различия, но и проскользнувшие в черновых материалах записи относительно колебаний Ломоносова о форме творительного множественного существительных мужского рода. Архаические образования на -ьми женского рода, медленно уступавшие дорогу флексии -ами, очень многочисленны в сочетаниях Ломоносова: (8, 10, 1738 г.; 8, 130, 1745 г.), речьми (8, 78, 1742 г.), (8, 177, 1747 г.), челюстьми (8, 181, 1747 г.), площадьми, пристаньми (7слабостьми (8, 511, 1752 г.), сластьми (7, 350, 1747 г.), (7, 410, 1755 г.), вольностьми (3, 19, 1753 г.), мысльми (2с сольми (5, 342, 1757 г.), хитростьми (4, 175, 1759 г.). Они распространились и в различные другие категории существительных, вытеснив первоначальные флексии -ами-i (в черновых материалах — лось, гость). См.: гонительми (10зверьми (7, 211, 1747 г.), неприятельми (7, 307, 1747 т.), (7, 170, 1747 г.), писательми (6, 28, 1749 г.), приятельми (88, 609, 1755 г.), обладательми (8, 243, 1749 г.), любительми (2мореплавательми (4, 374, 1761 г.); ср. у него же: любителями наук (8

Формы на -ьми попадали и в другие типы склонений. В практике Ломоносова такие факты немногочисленны: сыновми (8, 716, 1761 г.), пехоты (6, 242, 1758 г.). Некоторые примеры обусловлены у Ломоносова метрикой стиха, см., например, удачьми (8, 37, 1741 г.).

мать, дочь, осложняющиеся при склонении суффиксом -ер-, выделяя их в особый параграф (§ 209). Черновые материалы отражают значительный интерес автора к склонению этих существительных (7, 616₁₃₀, 632₂₇₇, 636₃₂₇, 642₃₇₈, 674₄₉₃, 676₆₂₄, 729₈₀₉). Повсюду форма родительного падежа в отличие от старого языка () дается по образцу существительных женского рода мягкого различия — матери. Форма винительного падежа, встретившаяся в «Материалах» один раз, дана с осложнением основы суффиксом -ер-: матерь (7, 616₁₃₀«Материалах» к склонению существительных мать и дочь, Ломоносов делает заметку: «Мать и дочь heteroclita [разносклоняемые] неправильные» (7, 642₃₇₈). Осложнение их суффиксом -ер- в падежных формах не давало возможности автору «Материалов» твердо отнести эти существительные к склонению существительных женского рода на -ьмати в качестве именительного и звательного падежей (8, 148, 1746 г.; 7, 145, 212, 1747 г.; 8, 250, 1749 г.).

«как дань писателей церковно-славянской стихии».¹⁵¹

Словообразование имен существительных

Как в рукописных «Материалах», так и в «Грамматике» Ломоносов проявил интерес к вопросам словообразования. На основании длительных наблюдений над фактами языка он сделал целый ряд правильных и тонких замечаний о составе слова и образовании имен существительных и глаголов. Следует отметить, однако, что теоретические обобщения ученого относительно состава слова не отличались четкостью: как особая морфема правильно выделялась лишь приставка, обозначаемая в «Грамматике» то как предлог, то как «слитный предлог» (т. е. приставка в нашем современном понимании слова), то как «раздельный» предлог (т. е. предлог в нашем современном понимании); суффикс как отдельная структурная часть слова не различался. Термином «окончание» обозначалась не конечная, изменяющаяся по падежам морфема, а конец слова, заключающий в себе иногда суффикс, иногда флексию, иногда суффикс и флексию или просто конечный звук, не представляющий собою структурной части слова.

По широте охвата лексических фактов языка и их систематизации в связи со словообразованием рукописные материалы имеют некоторые преимущества перед «Грамматикой». Среди рукописных материалов встречаются примеры, которые могли бы явиться иллюстрацией обобщений об образовании существительных различными способами. Наиболее многочисленны из них примеры суффиксального словообразования; примеры словосложения, в состав которых Ломоносов включал также приставочные и приставочно-суффиксальные образования, менее многочисленны, но тщательно подобраны: «Смотри сложение: 1. толсто-брюхой, 2. екъ, краснопевъ, водопой, водолазъ, кровососъ, молокососъ, людоедъ, самолюбъ, самохвалъ, самострелъ, самовластiе, чистоплюй, вертопрахъ, воротоглазъ, вертоголовъ, трясоголовъ, подзатыльникъ, <подстулье> самозванецъ. » (7, 621); «водолей, мукосей, бородобрей» (7, 626); «идолопоклонство» (7, 618), «чародейст[в]еянiе, чернокнижiе» (7, 624). Наряду с существительными в списке встречаются и прилагательные, образованные тем же способом основосложения.

Однако, несмотря на наличие подобранных материалов, способ словосложения не был разработан в «Грамматике». Иначе обстояло дело с рукописными материалами, относящимися к теме о наиболее распространенном морфологическом способе образования существительных — способе суффиксации: все они были использованы автором «Грамматики» для написания соответствующих ее разделов.

— первоначальное, более узкое «О произведенiи женскихъ существительныхъ отъ мужескихъ существительныхъ же» (7, 649); более позднее — обобщенное: «О произведенiи существительныхъ отъ существительныхъ же» (7, 649).

В соответствии с первоначальным названием в черновом варианте главы показано образование имен существительных, обозначающих лиц женского пола, от соотносительных с ними названий лиц мужского пола посредством суффиксов. Отдельные правила этого отрывка согласуются с §§ 239—243 «Грамматики». Судя по записи: «Существительныя отъ существительныхъ <треми образы> троякаго рода происходятъ: 1) женскiя отъ мужескихъ; 2) отечественныя; 3) увеличительныя и умалительныя» (7, 651₄₃₈) — автор предполагал осветить тот же круг вопросов, который был разработан в окончательном тексте «Грамматики» (§§ 227—248 и 255—256) в двух главах: «О произвождении притяжательных отечественных и отеческих имен и женских от мужских» и «О именах увеличительных и умалительных».

«Грамматики» шел к установлению закономерностей словообразования существительных.

Первоначально появляется список существительных женского рода, произведенных от существительных мужского рода, с обозначением против некоторых из них конечной согласной суффикса -к-, -х-, -ц-, -щ- или всего суффикса, например: «агница — ц, — х, бусорманка — к, гетманша — ш» и т. д. В список включены также названия животных, родовые различия которых выражены однокоренными словами, например голубка, львица, медведица, или различными, например боровъ, свинья; конь, кобыла

В результате просмотра списка появляются ненумерованные и нумерованные записи существительных с различными суффиксами, например: «Королева, госпожа <хвастунья>, хозяйка, львица, повариха, богиня, хвастунья, графиня, баронесса» (7, 644₄₀₉, ср. 641₃₄₃, 673₄₇₈).

Следующий этап — группировка собранных материалов, разбивка их по значению. Точка зрения автора при этом устанавливается не сразу; например, в одной из записей предполагалось, по-видимому, разделить существительные «1. Женск[ие] отъ муж[еских]» на 4 группы:

«1.  Пасынокъ, падчерица; племянники, племянницы.

 Царь, царица; князь, княгиня; бояринъ; дядя, дедъ; попъ, протопопъ, игуменъ.

3.  Враль, лья; хвастунъ, нья.

 Королева, госпожа, хозяйка, львица, повариха, богиня, графиня, баронесса».

Далее выделены предполагавшиеся значения групп (не в последовательном порядке): «Чины, родство, мастерства. Качества» (7, 646₄₂₄).

Дальнейший этап работы посвящен формулировке правил, охватывающих те или иные явления суффиксального словообразования существительных женского рода.

«чины, <искуство> мастерство, сродство и склонности»: «кончащiяся на икъ, въ женскомъ къ переменяютъ на ца» (7-ниц-а, соотносительные с названиями лиц мужского пола на -ник (начальникъ, начальница), и существительные женского рода с суффиксом (равное суффиксу современного русского языка на -щиц-а), соотносительные с названиями лиц мужского пола с суффиксом -шик (современное -щик — прапоршикъ, прапоршица). В числе исключений из правила приведены: «мужикъ, въ женскомъ бабастаруха» (7, 650).

Далее выделены существительные женского рода «на -ица», соотносительные с названиями лиц мужского пола на -ец и имеющие то же значение: «молодецъ, ица» (7, 650), и, с другой стороны, существительные женского рода «на чиха», обозначающие, что «она только жена его, а сама того жъ знаменованiя себе невключаетъ: «кузнецъ, ечиха» (7, 650), при этом Ломоносов отмечает, что «сiе окончанiе (речь идет о «чиха», — В. М.) употребительно больше въ нижнего состоянiя людяхъ».

Выделены существительные женского рода на -ья, обозначающие «склонности и страсти», и соотносительные с существительными мужского рода «на унъ и ль: плясунъ, плясунья; ».

Существительные женского рода с другими суффиксами, являющиеся названиями «знатныхъ чиновъ, ближнихъ родственниковъ», согласно заключению Ломоносова, большей частью «правиламъ не подвержены» (7, 650). В число исключений введены существительные женского рода с такими непродуктивными суффиксами, как -есс-а (), -ын-я (-ин-я) (боярыня, княгиня), -ш-а (воеводша), и существительные, образующие мужской и женский род от разных основ (дедъ, бабка; дядя, тетка) (7—651).

Анализ рукописных записей, относящихся к теме словообразования, свидетельствует об исключительной наблюдательности ученого, который смог выделить наиболее продуктивные способы словообразования, определить основные их правила и обратить внимание на стилистическое употребление некоторых суффиксальных образований. Конкретное рассмотрение рукописных записей подтверждает высказанное нами выше положение о том, что Ломоносов, к сожалению, не выделял суффикс как отдельную словообразовательную морфему, что сказалось на отсутствии достаточной четкости формулировок; например, как равноправные рассматриваются существительные с разными суффиксами, потому что они оканчиваются «на икъ» и «въ женскомъ къ переменяютъ на ца»: начальникъ, начальница и рассказшикъ, шица.

Собранные материалы охватывали бо́льший круг вопросов, чем это нашло отражение в обобщениях (не были использованы, например, материалы о словообразовании названий животных).

Рассматривавшийся нами первоначальный набросок главы об образовании существительных женского рода от существительных мужского рода был значительно переработан автором «Грамматики» в §§ 239—243. Различные исключения из правил, сосредоточенные в рукописном отрывке в одном месте, были разбиты по параграфам. При словообразовании существительных было учтено их происхождение, вследствие чего некоторые слова с одним и тем же суффиксом попали в разные рубрики, например: существительное в § 240, где говорится, что «имена, значащие чины российские, в женском кончатся на ца», попало в число исключений, в то время как в следующем параграфе о словах с тем же суффиксом — гофмейстерша, брегадирша, капитанша — говорится как о закономерном явлении: «Иностранные имена, чины значащие, кончатся в женском на ша».

Попытка положить в основу словообразования существительных семантический принцип не увенчалась успехом.

Отрицательно сказалось отсутствие четкого представления структуры слова, в частности, невыделение суффикса как особой структурной единицы слова. Некоторые формулировки в «Грамматике» не улучшились, и количество исключений из правил в целом не уменьшилось.

Переработка рукописной главы привела также и к некоторым положительным моментам. Так, например, правило § 242 приобрело исключительную лаконичность и меткость выражений при определении семантики словообразования, что особенно заметно при сопоставлении его с рукописной формулировкой: и в рукописных материалах и в «Грамматике» говорится, что имена существительные, обозначающие «мастерство», «кончатся на ца», и далее:

Существительные, обозначающие «жену мастерового», автор «Грамматики» тонко отделяет от существительных «на ха», которые, по его меткому выражению, «унизительное знаменование имеют и происходят по большой части от посмеятельных прозвищей: чесночиха, костылиха, волчиха, болваниха» (§ 243).

(§ 244).

Незаконченная рукописная глава содержит интересные замечания об образовании «отечественных» существительных, т. е. названий лиц по отчеству. Только здесь встречаем употребляемые Ломоносовым термины «имя собственное» и «имя нарицательное», отсутствующие в «Грамматике». «Отечественныя мужескiя на <чъ> вичъ, женскiя на вна и на <шня> шна», названные производными именами, автор справедливо образует «отъ именъ собственныхъ» (7, 651₄₃₉«Грамматики», где подобные образования произведены от притяжательных на -ов и -ев (§ 229).

Ломоносов подметил, что некоторые «нарицательныя имена, которыя какъ прозвище мущинамъ даются», «за собственныя почитаться должны». От них возможны образования женского рода, при этом, метко замечает он, что те и другие обозначают «больше презренiе и употребляются въ народномъ просторечiи: Гудокъ, Гудковичъ, Гудковна» (7, 651₄₄₀). Не исключена возможность, что данное положение не было введено в «Грамматику» как не относящееся к литературному языку.

К числу «отечественных» как в рукописи, так и в «Грамматике» отнесены производные существительные царевичъ, царевна (в рукописных материалах приведен ряд примеров). Разница состоит лишь в том, что в рукописной главе они названы нарицательными именами в отличие от собственных, в «Грамматике» же они стоят в одном ряду с названиями лиц по отчеству, т. е. с собственными именами.

«отечественных именах» с соответствующими параграфами «Грамматики» позволяет сделать предпочтение содержанию первых перед вторыми.

Теоретические положения рукописной главы полностью не сохранились: они обрываются на вопросе об употреблении некоторых нарицательных имен в значении собственных. В связи с этим при последующем изложении темы о суффиксальном словообразовании существительных будет использован лишь фактический материал, представленный в рукописи достаточно обильно.

Как показывают §§ 231—237, к числу «отечественных» существительных автор «Грамматики» относил «родину значащие имена», т. е. производные существительные, образованные посредством суффиксов от основ существительных — названий стран, городов или местностей и обозначающие название лица по принадлежности к стране, городу или местности.

В рукописных материалах приведен список существительных — названий лиц по принадлежности к тому или иному городу или местности (Москвитинъ, Москвичъ, Дмитровецъ, Серпуховецъ — 7, 638), большая часть которых имеет в своей основе суффиксы -ец или -анин (-янин); с суффиксом -итин встретились лишь два существительных (Москвитинъ, Костромитинъ), с -ич — одно (Москвичъ), с -як — одно (Тулякъ), с -ан — одно () и с -енин — одно (Вологженинъ).

Некоторые существительные даны с двумя суффиксами (). В конце списка приведены существительные — названия городов и мест, в параллель которым не приписаны производные существительные, по-видимому, в связи с их неизвестностью.

Обработав эти материалы, Ломоносов установил некоторые закономерности словообразования существительных — названий лиц по их принадлежности к тому или иному городу или месту. Он выделил отдельные продуктивные суффиксы, установив, что «родину значащие имена по большой части кончатся на ец» (§ 231). Этот суффикс и сейчас является продуктивным.

В §§ 232—233 и 235 к типу продуктивных словообразований отнесены «отечественные» «на инъ» — суффикс -итин-анин (-янин): Москва, Москвитинъ; Кострома, Костромитинъ; Вологда, Вологжанинъ и др.

По словам Ломоносова, Москва, Москвитинъ и и Костромичъ; Холмогоры, Холмогорецъ и Холмогоръ; Вага, Важенинъ и Ваганъ, «в отечественных избыточествуют» (§ 235). В настоящее время существительные с суффиксом -итин Москвитинъ, Костромитинъ, Тферитинъ вовсе не употребляются. Образования с суффиксом -анин (-янин) и сейчас являются продуктивными.

На образовании существительных с малопродуктивными суффиксами -ан и -як«Грамматики» не останавливается.

В рукописных материалах сохранился список названий лиц по их происхождению из страны, города, места или по принадлежности их к какой-нибудь национальности, образованных от основ существительных, обозначающих страну, город, место: Португалiя — ецъ, Ишпанiя — ецъ, Францiя — узъ и т. д., всего 33 существительных — 7, 640₃₄₁. Здесь встречаются существительные с различными суффиксами: -ец — ишпанецъ, сардинецъ, голландецъ; -анец (-янец) — перуанецъ, хилiянецъ; -итанец — неаполитанецъ; -ин — татаринъ, сиринъ; -янин — персiянинъ, египтянинъ; -як — и др. и целый ряд существительных без суффиксов (шведъ, якутъ, грекъ).

На основании наблюдения над подобными образованиями Ломоносов устанавливает типы наиболее продуктивных образований — на -ец и на -ин — § 237 (здесь, как и повсюду, он не выделяет суффикс, как отдельную структурную единицу слова, а лишь указывает конец слова, который представляет собою для одних слов суффикс, для других — часть суффикса).

Подводя итог раздела об отечественных именах и скромно оценивая свой труд в установлении правил об образовании «отечественных» существительных (§ 238), автор «Грамматики» указывает на многообразие этих способов и предлагает следовать «общему всех учителю — повседневному употреблению».

В рукописных материалах и «Грамматике» Ломоносов уделил внимание также суффиксальному образованию существительных, выражающих эмоциальную окраску. Теоретические обобщения по этому вопросу в рукописи не сохранились, лексические материалы немногочисленны: список уменьшительно-ласкательных существительных среднего рода с суффиксом -ц-о, -ик-о:

и существительные со значением увеличительности: бычища, становище, становища, у, емъ (7, 637₃₃₇). В «Грамматике» (§§ 246—248) правильно отмечены основные продуктивные образования со значением уменьшительности-ласкательности и пренебрежительности, презрительности (по терминологии Ломоносова, «ласкательные» и «презрительные» имена называются «умалительными» — § 247), а также со значением увеличительности. За исключением некоторых, они совпадают с образованиями современного литературного языка. Упомянутые в §§ 140 и 246 «увеличительные» имена «на инище» (столинище, доминище, ручинище), обозначающие «вещь грубую», ни в сочинениях самого автора «Грамматики», ни в сочинениях других авторов XVIII в. не встречаются.

Образования с суффиксом -ищ-е, имеющие оттенок увеличительности, и с суффиксом , имеющие оттенок пренебрежительности, сохраняют род существительного, от которого они образовались, и в сочетании с прилагательными, согласно утверждению Ломоносова, употребляются в среднем роде: великое домище, дурное бабище (§ 140); дряхлое стариченцо; старое бабенцо § 248). Эти грамматические формы проникли в «Российскую грамматику» под влиянием «живой северно-русской стихии». По словам акад. С. П. Обнорского, «черты, которые должны были восприниматься как более или менее резкие местные, областные особенности, не могли ассимилироваться в общем литературном употреблении». К числу типично севернорусских форм могут быть отнесены вышеупомянутые образования увеличительных и «уничижительных» существительных.¹⁵²

Акад. С. П. Обнорский отмечает, что употребление увеличительных существительных с суффиксом -ищ-е как имен среднего рода, вероятно, под влиянием Ломоносова «было даже нормировано для литературного языка в известной грамматике (изд. 1780 г.) А. Барсова, рекомендовавшего говорить большое столище, страшное мужичище, толстое ручище, ужасное силище».¹⁵³

наша скатертишко (§ 248), являющиеся, по определению А. Грандилевского, «провинциализмами из области грамматических форм»,¹⁵⁴ не стали нормой современного русского литературного языка.

Анализ рукописных материалов, относящихся к теме словообразования существительных, и сопоставление их с «Грамматикой» показывают живой интерес ученого к этой теме. Ломоносов заложил основы учения о словообразовании, уделив большое внимание наиболее распространенному типу морфологического словообразования посредством суффиксов. Он сделал ряд правильных наблюдений, установив наиболее продуктивные типы словообразования.

литературной практикой, в которой встречается многообразное количество суффиксальных образований, он значительно содействовал пробуждению интереса к словообразованию у последующих грамматистов.

ИМЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ

В отличие от грамматической категории имени существительного категория имени прилагательного представлена в «Материалах к „Российской грамматике“» беднее: изредка встречающиеся теоретические обобщения лишь намечены, варианты отдельных параграфов и глав отсутствуют. Тем не менее анализ предварительной работы автора «Грамматики», пусть отражающей лишь некоторые вопросы, представляет собою известный интерес, потому что позволяет определить, какие сомнения возникали на пути ученого и как он пытался разрешить их. Целесообразность привлечения черновых материалов объясняется еще и тем, что отдельные грамматические вопросы были затронуты и получили отражение лишь в них.

Некоторые пробелы черновиков, относящихся к категории прилагательных, восполняются теоретической разработкой этих вопросов в работе Ломоносова «Примечания на предложение о множественном окончении прилагательных имен», написанной в дограмматический период (1746).

Адодуров вслед за Смотрицким рекомендовал для именительного падежа прилагательных мужского рода только церковнославянскую флексию -ый (-ий): .¹⁵⁵

Ломоносов еще в дограмматический период различал двоякого рода флексии: -ый (-ий) и -ой (-ей), причем обосновывал их следующим образом: «По-славенски единственные прилагательные мужеские именительные падежи кончатся на -ый и iй — богатый, старшiй, сiнийой и ей — богатой, старшей, синей».¹⁵⁶ Те же варианты флексий встречаются и в «Материалах»: (7, 620) и белой (7, 597), большой (7, 612, 642, 675), и т. д. (7, 603), прошлогодной, новоприсланной, чернопестрой, белобокой, горбоносой, широколицой, черноглазой (7—612₉₃). Флексии -ый, -ой, -ей приведены и в § 161 «Грамматики».

В своей литературной практике, в частности в художественных произведениях, Ломоносов допускал значительные отклонения от рекомендованных им флексий в «Примечаниях на предложение о множественном окончении прилагательных имен», «Материалах» и «Грамматике» и от теоретических разъяснений об употреблении той или иной флексии, приведенных в первой из названных работ: он широко вводил флексию -ой (-ей) даже в произведения высокого стиля.¹⁵⁷

«сумел при установлении форм русской грамматики охранить русский язык от включения в него славянщины и шел в этом случае даже впереди филологов дальнейшего времени, например, он устанавливал неударное окончание в прилагательных на -ой, -ей в простых стилях речи, чем так возмущался грамматически необразованный Сумароков».¹⁵⁸

В «Материалах к „Российской грамматике“» отсутствуют указания на флексии именительного падежа женского и среднего родов. В упоминавшейся дограмматической работе Ломоносов отмечает как исключение из правила прилагательное божей с флексиями -ья и -ье в женском и среднем роде, которые не попали в парадигму § 161. Согласно первоначальному наброску, в «Примечаниях...» Ломоносов предполагал подчеркнуть, что «множество... правильных прилагательных не могут преодолеть употребления и ему приказать», чтобы по такому же образцу склонялись и так называемые «неправильные прилагательные».

¹⁵⁹ и позднее ни в «Материалах», ни в самой «Российской грамматике» не встретилось. Деление прилагательных на «правильные» и «неправильные» (в основу чего были положены флексии), намеченное в дограмматический период, также нигде впоследствии не отмечалось.

Заслуживает внимания родительный падеж единственного числа прилагательных мужского и среднего рода. В «Материалах к „Российской грамматике“» сохранилась запись, свидетельствующая о стремлении автора преодолеть традиционное употребление флексии -аго и ввести формы из живой разговорной речи. Подчеркивая важность высказываемого положения знаком NB, он пишет: «Родительной падежъ прилагательныхъ кончится въ россiйскомъ языке всегда на огое въ писме святаго, славнаго, великаго» (7, 635₃₀₃). Возвращаясь к этой мысли, Ломоносов сопоставляет произношение прилагательных мужского рода с ударяемой флексией -ый (), употребляющихся в основном в книжных текстах, с теми же прилагательными, взятыми с другой флексией: свята́го, злата́го, честна́го; святово, великово, золотово (7, 635₃₀₆). Написание прилагательных с флексией -ова он сопровождает пометой: «NB трудно», свидетельствуя, что употребление подобных форм, свойственных живой разговорной речи, неприемлемо в книжных текстах, тем более от прилагательных с отвлеченной семантикой.

«Российской грамматики» Ломоносов намечал дифференцированное употребление флексий прилагательных в зависимости от стиля речи и рекомендовал флексию -ово как равноправную флексии -аго. Следует отметить, что влияние живой разговорной речи испытал на себе и Адодуров, допускавший употребление флексии -ово в родительном падеже («Gen. добраго доброво»).¹⁶⁰

Выдвинутое в «Материалах» положение о необходимости дифференциации флексий прилагательных нашло некоторый отзвук в § 102 «Грамматики»: «В родительных падежах, кончащихся на го, в простых российских словах и в разговорах произносят, как в: говорят моево, сильнаво». Хотя в § 161 «Грамматики» Ломоносов называет три флексии прилагательных родительного падежа единственного числа мужского и среднего рода — -аго, -ого, -яго-ой, -ей, он употребляет иногда флексию -ово, например: «Уже далече зрю в курении и мраке Нагово тела вид, не явственной в призраке» (8

Для родительного падежа прилагательных женского рода Адодуров рекомендует церковнославянскую флексию -ыя, -ия.

В «Материалах» Ломоносов не называет флексию родительного падежа женского рода. В «Российской грамматике» в отличие от Адодурова он указывает два варианта флексий: -ыя (-ия) и -ой (-ей), не говоря о стилистическом разграничении их употребления. В своей литературной практике Ломоносов стоит на демократических позициях, широко вводя флексию -ой (-ей

Значительного внимания заслуживает вопрос о флексиях именительного падежа множественного числа прилагательных всех родов.

В отличие от церковнославянской грамматики, в которой были приняты флексии -и для мужского рода, -я — для женского и среднего, Адодуров рекомендовал флексии -е -я для женского и среднего родов.¹⁶¹ В полном соответствии со взглядами Адодурова на этот вопрос находились орфографические правила 1733 г., введенные в практику Академической типографии. Не исключена возможность, как это отмечалось ранее, что автором упомянутых правил был именно Адодуров, уделявший в 1730-е годы большое внимание вопросам разработки грамматического строя русского языка.

В «Материалах к „Российской грамматике“» вопрос о флексиях именительного падежа множественного числа не получил никакого отражения. Последнее объясняется, возможно, тем, что Ломоносов, одержавший победу над В. К. Тредиаковским в остром грамматическом споре по этому вопросу, подробно осветил его в упоминавшемся дограмматическом труде «Примечания на предложение о множественном окончении прилагательных имен».¹⁶²

Взгляды Тредиаковского и Ломоносова на родовые окончания прилагательных резко разошлись. Непосредственным поводом к возникновению дискуссии по этому вопросу послужило поручение Академического собрания, данное Тредиаковскому, пересмотреть выпущенное в 1738 г. учебное пособие для гимназии («Colloquia scholastica») [«Школьные разговоры»],^{163 164}

Тредиаковский произвел орфографическую правку «Школьных разговоров», восстав главным образом против введенных в практику Академической типографии в 1733 г. упомянутых окончаний для полных имен прилагательных именительного падежа множественного числа: для мужского рода -е, для женского и среднего -я. Придерживаясь церковнославянской традиции и отступая от нее только для женского рода, он предлагал со своей стороны оканчивать прилагательные в мужском роде на -и, в женском на -е-я. 165 Взгляды Тредиаковского были изложены в его диссертации на латинском языке De plurali nominum adjectivorum integrorum Russica lingua scribendorum terminatione [О том, как писать по-русски окончания имен прилагательных во множественном числе].¹⁶⁶

В упоминавшемся корректурном экземпляре «Школьных разговоров» Тредиаковский, в соответствии со своими взглядами на окончания имен прилагательных мужского рода, исправил «многие способы» на «многии способы» (стр. 40), «богатые» (м. р.) на «богатыи» (стр. 72), «другие честные гости» на «другии честныи гости» (стр. 78)¹⁶⁷ и пр.

Ломоносов выразил несогласие со взглядами Тредиаковского сначала устно на заседании Академического собрания,¹⁶⁸ — письменно в «Примечаниях на предложение о множественном окончении прилагательных имен».

Здесь Ломоносов доказывает, что поднятый Тредиаковским вопрос о родовых окончаниях имен прилагательных во множественном числе не может быть разрешен ни посредством проведения аналогий с церковнославянским языком, на что особенно настойчиво пытался опереться Тредиаковский («славенский или церковный язык» «нашему славенороссийскому или гражданскому и источник, и отец, и точное подобие»), ни посредством нахождения сходства с «малороссийским диалектом» и другими, «от славенского» происшедшими;¹⁶⁹ нельзя также разрешить этот вопрос ссылками на окончания местоимений, имен существительных и усеченных прилагательных во множественном числе.

Вопрос о родовых окончаниях имен прилагательных во множественном числе, по мнению Ломоносова, невозможно обосновать теми или иными теоретическими доводами. «Как во всей грамматике, так и в сем случае одному употреблению повиноваться должно»,¹⁷⁰ заявлял Ломоносов. И он предлагал следовать за Академической типографией, опирающейся на правила 1733 г., согласно которым прилагательные мужского рода оканчиваются на -е-я. Ломоносов замечал при этом, что такое различие окончаний в зависимости от рода «хотя довольного основания не имеет, однако свойству нынешнего великороссийского языка не противно». Предложенное же Тредиаковским «в сих пунктах мужеское прилагательных множественных на и употреблению великороссийского языка противно».¹⁷¹

В дальнейшем Ломоносов предполагал руководствоваться в прозе правилами 1733 г., внедренными в практику Академической типографией, «а в стихах е и я во всех родах класть без разбору, смотря как потребует оных сложение».¹⁷² «в произношении прилагательных множественного числа в именительном падеже всяк у всех великороссиян, когда они громко говорят, и у всех увидит, которые, не думая о правилах, пишут, что оные кончатся на е или на я во всех родах без разбору, но больше на е, нежели на я, а на и ».¹⁷³

Несмотря на обоснованность точки зрения Ломоносова, разделившего взгляд автора правил 1733 г., Тредиаковский продолжал «упорствовать», что проявилось и в его литературной практике и в новом, еще более пространном, чем первое, рассуждении «Об окончании прилагательных имен целых, мужеского рода, множественного числа, и о двух некоторых разностях, до правописания принадлежащих» (1755).¹⁷⁴ Здесь он еще более настойчиво пытался утвердить окончание -ии для прилагательных, подчеркивая с еще большей убежденностью зависимость грамматического строя русского языка от церковнославянского. Он писал, что «наш язык сходственнейший всех прочих с славенским», он «первородный его сын и наследник».¹⁷⁵ Говоря об употреблении, он предлагал «следовать тому, что или большая или просвещеннейшая часть людей употребляет. Чрез большую часть , но учтивыи граждане, а чрез просвещеннейшую не простаки, но ученыи люди, чрез обе ж сии части не разные две, но одна и та ж по важности удостоверения, ибо надежнее верить чес[т]ным и просвещенным мужам, нежели безрассудной черни» (разрядка наша, — В. М.).¹⁷⁶

В «Российской грамматике» Ломоносов печатно дал отповедь и этому рассуждению Тредиаковского, подчеркнув два положения: 1) о независимости грамматического строя русского языка от церковнославянского и 2) о народной основе русского литературного языка. В § 119, направленном против упорствующего Тредиаковского, он заявлял, что «в окончании прилагательных множественного числа мужеского рода вместо е или я и, что употреблению и слуху весьма противно. Употребление букв е и я в прилагательных множественного числа всех родов в великороссийском языке от начала исторических и других писателей московских, а особливо от времен великого государя царя Иоанна Васильевича и до нынешнего времени непрерывно было... и ныне от знающих писателей содержится».

Ломоносов последовательно отстаивал мнение об отсутствии форм рода во множественном числе в своей «Российской грамматике», где он твердо заявил: «Е и я нередко заедино употребляются, особливо во множественном числе прилагательных пишут: и святыя. Сие различие букв е и я в родах имен прилагательных никакого разделения чувствительно не производит, следовательно, обоих букв е и я во всех родах употребление позволяется, хотя мне и кажется, что е я в женских и средних» (§ 116). Это мнение он подтвердил и всей своей последующей литературной практикой.

Подготовительные материалы к «Российской грамматике» отражают целеустремленное внимание Ломоносова к ряду вопросов, связанных с развитием в XVIII в. категории качества. Некоторые из вопросов в предшествующих грамматиках или совсем не поднимались, или не получали должного освещения. Заслуживает внимания попытка Ломоносова рассмотреть вопрос о делении прилагательных в зависимости от характера обозначаемого ими признака.

В «Материалах» содержится попытка отделить прилагательные, названные впоследствии качественными (см., например, запись на стр. 603, т. 7, сопровожденную знаком NB: «Вкусы. Сладкой. Горькой. Кислой. Прикрой. Пряной. Солоной. Тупой») от прилагательных, названных впоследствии относительными (см., например, запись на стр. 641₃₄₅: «Матерiальныя усеченiя не терпятъ...»). Выделена также группа притяжательных прилагательных (7, 637—638₃₃₈).

Правильно наметив основные группы прилагательных, ученый вполне закономерно ставит вопрос об образовании степеней сравнения прилагательных, отделяя их от форм субъективной оценки. В «Материалах к „Российской грамматике“» он выписывает прилагательные с суффиксами, придающими оттенок уменьшительности (7, 612₉₅, 642₃₇₁— уменьшительность или сравнение, например: «NB. Потемнее diminut[ivum] [умалительное]» (7, 677₅₄₇).

В «Российской грамматике» автор более четко отделяет прилагательные с оттенком уменьшительности и увеличительности, выписывая ряд прилагательных с суффиксом -оньк, -еньк, -оват, -еват, -охонек, -ехонек и др. (§§ 250—252), от форм прилагательных сравнительной степени.

«Материалах» и проведенное в «Грамматике», было оценено последующими грамматистами как положительное явление. Акад. В. В. Виноградов подчеркивает, что «русская грамматика к середине XIX в. в вопросе о формах субъективной оценки вернулась к правильной точке зрения Ломоносова».¹⁷⁷

В вопросе образования сравнительной степени Адодуров делает шаг вперед по сравнению со Смотрицким, который ввел формы с суффиксом -ш- типа драгший от драгий-ее и -е, причем чередование согласных кое-где отсутствует: онъ умнее меня, Петръ богатее Ивана, вино дороже ¹⁷⁸ Примеры образования степеней сравнения в «Материалах» сопровождаются интересными пометами и набросками плана работы, например: «Слабяе для кокофонiи только худо, а не неправильно, такъ же и ясняе» (7, 611₉₁«Писать о употребленiи comparativi [сравнительной степени] въ простыхъ разговорахъ и въ писме» (7, 623₁₇₅). В черновиках есть записи, свидетельствовавшие о том, что автор искал ответы на ряд вопросов, неясно представлявшихся ему в пору собирания материалов, например: «Для чего шире, слабее лучше, нежели ширее» (7, 611).

В «Материалах к „Российской грамматике“» содержатся многочисленные примеры образования простых форм сравнительной и превосходной степеней (первоначально встречаются одиночные примеры): «Густъ, гуще; пущеСладко, слаше» (7, 612₁₀₂). «Жи́же, тоне (7, 614₁₂₃«Гуще, чище, ближе, слабже. Слаше» (7, 642₃₇₆), потом алфавитные списки кратких прилагательных с приведением сравнительной степени, написанные рукой помощника Ломоносова (7, 757—759); последние были просмотрены ученым, записавшим на полях некоторые прилагательные в краткой форме и сравнительной степени: ее, благъ, глухъ, глуше, добръ, сухъ, сушее, лихъ, тихъ, плохъ; против форм Добръ, бра, бро, лутче — добрее, красенъКрасенъ, сна, сно, краснее и краше — знак NB (7, 757). Ниже алфавитного списка Ломоносов записал ряд прилагательных в тех же формах: Дорогъ, же; широкъ, ширеее; высокъ, выше; низокъ, ниже и краткие прилагательные с обозначением одной или двух конечных согласных основы без приведения сравнительной степени: «Белъ, л; бровистъ, ст; речистъ, ст; богатъ, т; бранливъ, в» и т. д., всего 35. Расположение этих форм и обозначение конечной согласной основы свидетельствуют о том, что они предназначались для уяснения вопроса об образовании сравнительной степени.

Значительно меньше примеров превосходной степени: «Драгiй, дражайшiй, тихiй, тишайщiй, краткiй, кратчайшiй; все, пре, самый честный, всепречестный, всепречестнешiй, великiй, малый» (7, 644₄₁₂).

«Российской грамматики» при написании §§ 52—53 и 212—226, в которых освещены вопросы о значении степеней сравнения, их образовании и происходящем при этом чередовании согласных, а также о стилистическом употреблении некоторых форм сравнительной и превосходной степеней сравнения.

Правильно показав значение положительной, сравнительной и превосходной степеней сравнения (§ 52—53), Ломоносов приводит способы образования простой и сложной форм сравнительной и превосходной степеней. Сравнительная степень, по мнению автора «Грамматики», образуется при помощи следующих суффиксов: 1) -ее или -яе, причем формы с -ее «равное или и лучшее достоинство имеют» (§ 218). По сравнению с «Материалами» («Слабяе »), мнение о предпочтительности суффикса -ее перед -яе выражено здесь более решительно и противостоит мнению Сумарокова. Следует отметить, что в своей литературной практике, отдавая дань времени, Ломоносов употреблял формы: 1) с тем и другим суффиксом; 2) посредством суффикса -е при чередовании конечной согласной основы (§§ 219—222), причем в числе иллюстраций приведена форма слаще взамен простонародной формы слаше«Материалах»: «Густъ, гуще; пуще; violentius, defect[ivum] [неполное]. Сладко, слаше» (7, 612₁₀₂«Гуще, чище, ближе, слабже. Слаше» (7, 642₃₇₆) и суше взамен сушее: «» (7, 757), и 3) посредством непродуктивного суффикса -ше (§ 223).

Об образовании форм сравнительной степени на -ее, -е, -ше по-, вносящей добавочное значение смягчения степени преобладания качества, в «Российской грамматике» не говорится, хотя в «Материалах» эта форма отмечена: «потемнее diminutivum [умалительное]» (7, 677₅₄₇). «Немного ниже, пониже, немножко пониже, ниже пониже» (7, 641₃₄₆). Не включена она также и в число форм категории субъективной оценки, обозначающей уменьшительность. По-видимому, этот вопрос еще не совсем отчетливо представлялся и самому автору.

Говоря об образовании форм сравнительной степени, Ломоносов впервые отмечает, что лексическое различие ведет к обособлению грамматическому (§ 225); ср. пометы Ломоносова из «Материалов» «добре» к «Добръ, бра, бро, лутче» и «NB» к «Красенъ, сна, сно, краснее и краше», сделанные к записям помощника (7, 757).

В определении Ломоносовым превосходной степени отмечены сравнительный и выделительный характер: «Между многими вещьми, одно свойство имеющими, чувствуем и почитаем оное в некоторой из них всех превосходящее, что уже ни едина тем оной сравниться не может» (§ 53; см. также § 215).

В «Грамматике», так же как и в «Материалах», приведены простые и сложные формы превосходной степени (§§ 214—216). Простые формы образуются различными способами от положительной степени: 1) присоединением приставки пре- (§ 53); 2) при помощи суффикса -ейш-айш; 3) при помощи тех же суффиксов в сочетании с приставками пре- и наи-, причем на «шiй и без предлога пре больше превосходного, нежели рассудительного, степени силу имеют» (§ 215).

Характерно, что от одного из способов образования превосходной степени при помощи приставок все- плюс пре- (всепречестный, всепречестнейшiй), упоминавшемся в «Материалах» наряду с другими формами превосходной степени, автор «Российской грамматики» отказался, несмотря на широкое распространение этих форм в официально-канцелярском и церковном языке того времени. Следует отметить, что в заголовках стихотворных произведений и в посвящениях к некоторым прозаическим трудам Ломоносов часто употреблял архаичные формы с префиксом все-всепречестный, всепречестнейшiй вошли в грамматику Адодурова наравне с другими формами.¹⁷⁹

Два значения, в которых формы превосходной степени употреблялись Ломоносовым и его современниками, — значение предельной степени признака (элятивное значение) и значение суперлатива (superlativus) — сохранились и в современном литературном языке.

-ейш, -айш, отмеченное Ломоносовым, — значение «рассудительного степени» в современном литературном языке почти исчезло. В XVIII в. это «древнее» значение, которое отличается «резким отпечатком архаичности, устарелости»,¹⁸⁰было очень распространенным.

В «Российской грамматике» Ломоносов отмечал преимущественное употребление форм с -ейш, -айш в «важном и высоком стиле» (§ 215). Это положение является раскрытием записи, оставленной в «Материалах»: «Писать о употребленiи comparativi [сравнительной степени] въ простыхъ разговорахъ и въ писме» (7, 623₁₇₅).

В результате вдумчивого наблюдения над образованием степеней сравнения Ломоносов приходит к одному из значительных выводов, который он формулирует в § 226: «Прилагательные, от материй происходящие (относительные прилагательные, — В. М.), ни рассудительного, ни превосходного степени не имеют».

В «Российской грамматике» не содержится деления прилагательных в зависимости от характера обозначаемых ими признаков, хотя такое деление, как указывалось выше, и намечалось в «Материалах».

Прилагательные, обозначаемые в современной грамматике термином относительные, именовались в черновике как «материальные» прилагательные. О них говорится там, где речь идет о возможности или невозможности образования кратких прилагательных. Ломоносов употребляет при этом термин «усеченные» прилагательные. На одном из листов рукописи он записывает: «Матерiальныя усе— худо: свинцовъ, золотъ и протч.» (7, 641₃₄₅).

Наблюдение над тем, что относительные прилагательные, обозначая постоянное свойство предмета, употребляются преимущественно в полной форме, впервые было зафиксировано в «Материалах к „Российской грамматике“». Этому предшествовала длительная работа по собиранию материалов и их изучению (см. следующие записи: «Онъ цветомъ голубъголубой, ради разности отъ имени птицы голубь. Прилагательныя целыя и усеченныя» — 7, 608₅₇).

от любого полного, например: верхняя — верхня, горная — горна, подданный — поддан, сыновний — сыновенъ, сыновняя — сыновня, сыновнее — сыновне.

Ломоносова очень интересовал вопрос о полных и кратких формах прилагательных, и в «Материалах» он вновь и вновь возвращается к нему: «Въ геометрiи должно сказать: этотъ уголъ прямой, а не прямъ— этотъ кафтанъ новой, а не старой. Однако: этотъ кафтанъ еще новъ» (7, 609₆₃— твердо заявляет исследователь. «Свинцовъ, золотъ не говорять въместо свинцовой, золотой. Однако въ косвенныхъ: имеетъ шпагу и водянъ, грязенъ» (7, 622—623₁₇₃«Водянъ, грозенъ, а свинцовъ, золотъ не говорятъ», — повторяет он (7, 675₄₉₈). «Этот уголъ » (7, 675₅₁₆). «Узокъ, узка, узко, узки; низокъ, низка, низко, низки; жиренъ, жирна, жирно, жирны; старъ, стара, старо; высокъ, высока, высоко; широкъ, широка, широко» (7, 625₁₉₈—760, т. 7. Он заканчивается интересным замечанием, сопровождающим слово радъ: «caret» [не имеет]. Рассмотрение этого замечания в связи с предшествующими записями кратких прилагательных и сравнительных степеней означает отсутствие возможности образовать сравнительную степень (это слово не имеет также и соответствующей полной формы). Следовательно, Ломоносов отметил своеобразие форм кратких прилагательных, выделяемых в современном литературном языке в категорию состояния.

Скрупулезное перечисление всех черновых записей, относящихся к теме о полных и кратких формах прилагательных, показывает, с каким пристальным вниманием относился автор к этой теме. Очень чутко прислушивался он к живой народной речи, о чем свидетельствует запись «не говорят», сопровождающая некоторые формы. В результате исследования вопроса о полной и краткой форме Ломоносов приходит к двум важным выводам, отмеченным в «Материалах», но не попавшим впоследствии в «Грамматику»: 1) о преимущественном употреблении относительных («материальных», по терминологии Ломоносова) прилагательных в полной форме и 2) об отсутствии у некоторых качественных (у Ломоносова этот термин отсутствует) прилагательных параллельных кратких форм.

Эти выводы не были сформулированы в «Грамматике», вероятно, потому, что автор в силу высокой требовательности к себе не считал их настолько разработанными, чтобы поместить в нормативной грамматике русского языка. Они были освещены последующими русскими грамматистами.

Краткие формы образуются только от качественных прилагательных (но не от всех), не изменяются по падежам и не выступают в синтаксической роли определения в отличие от древнерусского языка, в котором они склонялись и в предложении были определениями.

«усеченные» прилагательные, образованные путем отсечения конечного гласного полной формы и употреблявшиеся в стихотворном языке для соблюдения размера стиха. Иногда они отличались от кратких форм ударением (при наличии колебаний) на основе, а не на конце, как в кратких прилагательных.

В поэтической практике Ломоносова тоже наблюдается преимущественное употребление усеченных прилагательных; краткие прилагательные в роли определения довольно редки.¹⁸¹

Вопреки своему собственному наблюдению, идя навстречу требованиям рифмы и ритма стиха, Ломоносов образует усеченные формы и от относительных прилагательных.

В силу тех же требований в стихотворных произведениях Ломоносова встречаются усеченные формы превосходной степени с суффиксами -ейш, -айш: «Умножь твои лета» (8, 99), «Полки сильнейши гор палящих» (8

В «Материалах к „Российской грамматике“» Ломоносов приводит большой список кратких прилагательных, образованных от качественных прилагательных, показывая их изменение по родам (7, 757—760); над некоторыми словами поставлены ударения, свидетельствующие о том, что перед нами краткие (а не усеченные) формы прилагательных. На основании наблюдений над краткими формами в §§ 210—211 Ломоносов дает правила их образования.

В соответствии с «Материалами к „Российской грамматике“» (7, 626₂₁₈, 642₃₅₉, 675₅₀₉, 677₅₄₄) в § 193 Ломоносов показывает, как склоняются «славенские прилагательные усеченные».

«Материалах» (7, 611, 637—638₃₃₈), а затем и в «Грамматике» (§§ 227—229) Ломоносов выделяет группу притяжательных прилагательных, образованную от имен существительных, обозначающих одушевленные предметы, при помощи суффиксов -ов (-ев), -ин. В XVIII в. эта группа прилагательных имела более широкое распространение, чем в современном литературном языке, о чем свидетельствует употребление их в одах Ломоносова.¹⁸²

Совокупное рассмотрение категории имени прилагательного и его грамматических форм в «Материалах» и «Грамматике» показывает, что по сравнению со своими предшественниками-грамматистами ученый значительно обогатил русскую грамматическую науку о прилагательных: 1) в склонении прилагательных, опираясь иногда на традиционное употребление, введенное практикой академической печати, иногда на живое употребление, он утвердил те формы, которые сохраняются до настоящего времени; по сравнению с Адодуровым, отказавшимся от некоторых архаических форм, он сделал шаг вперед, почти отвергнув употребление форм мужского рода единственного числа типа и женского рода родительного падежа на -ыя; 2) утвердил формы сравнительной и превосходной степеней, в том числе более благозвучную форму на -ее (по сравнению с -яе), употребляющиеся по настоящее время; 3) подчеркнул стилистическое разграничение в употреблении форм на -ейш, -айш степеней сравнения и кратких форм.

НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О ГРАММАТИЧЕСКИХ ФОРМАХ ИМЕНИ ЧИСЛИТЕЛЬНОГО

В «Материалах к „Российской грамматике“» находим целый ряд лексических примеров, относящихся к категории имени числительного. Формулировки отдельных правил отсутствуют.

Не рассматривая подробно эту грамматическую категорию, остановимся лишь на том, что, будучи отражено в «Материалах», не освещено или иногда недостаточно освещено в «Грамматике». Отметим также случаи колебаний в выборе той или иной формы, встретившиеся в «Материалах».

1. В «Материалах» зафиксирована одна из особенностей древнерусских количественных числительных от пяти до и образований типа пятнадцать, свидетельствующая об их сходстве с существительными — употребление их в женском роде: «Genera numeralium [Роды числительных]. Ета десять. Наша пать» (очевидно, описка: надо читать пять) — 7, 708₈₀₂.

В литературной практике Ломоносова встречаются случаи употребления числительных с учетом родового значения (и не только числительных от пяти до десяти), например: «» (10, 145, § 26).

П. Я. Черных отмечает, что «в XVI в. и даже позднее в Москве говорили: та пять ела, в ту пять ден, в ту шесть лет, взяли городов, подожди одну пятнадцать ден и т. п.».¹⁸³

Примеры из сочинений автора «Российской грамматики» свидетельствуют о том, что это явление наблюдалось еще и в XVIII в. Тем не менее Ломоносов не считал нужным вводить его в «Грамматику», так как оно выходило из употребления и могло быть воспринято как архаическое.

«Материалах» отмечены две формы творительного падежа от числительного сорок — «сорокомъ или сорокью»,¹⁸⁴— пишет автор рукописи (7, 636₃₂₃), что отражает историю происхождения этого слова, которое, как полагают исследователи, «является мужским вариантом слова сорока, производным от которого была сорочка — исподняя рубаха».¹⁸⁵

В «Грамматике» закреплена одна древнерусская форма первого склонения мужского рода твердого различия — сорокомъ, употребительная в XVIII в.

3. Ломоносов зафиксировал в «Материалах» остатки форм кратких порядковых числительных, сохранившихся в виде выражений «,... самъ четвертъ, самъ пятъ, самъ шостъ, самъ девятъ, самъ десятъ» (7, 636₃₂₁), «самъ третей, самъ другъ» (7, 644₄₀₁).

В «Грамматику» они не были введены как устаревшие.

4. В рукописи неоднократно приводятся древнерусские формы дробного счета, состоящие из существительного пол (т. е. половина«полтора, полтретья, полторы, полтретьи, полуторыхъ, полутретьихъ» (7, 644₄₀₂), «полторы, полтретьи, полчетверты, полпяты» (7, 636₃₂₂) и рядом с ними входившие в употребление формы, в которых вместо краткого числительного в косвенных падежах стоит полное: «полтретьяго, полъ четвертаго, полпятаго, полшестаго» (7, 636₃₂₂).

В «Грамматике» в качестве образца приведено склонение дробного числительного (§ 262), по примеру которого склоняются полтретья, полдесята и пр. (§ 262). Формы полторы, полтретьи, полчетверты, полпяты «Грамматике» отсутствуют.

Формы дробного счета с кратким порядковым числительным типа полтретья, полчетверта в своих сочинениях употреблял и Ломоносов, поэтому замечание о том, что «в XVII в. они встречались уже значительно реже и вскоре исчезли», не находит подтверждения во времена Ломоносова.¹⁸⁶

5. В «Материалах» нашла отражение древняя форма изменения собирательных числительных по родам: «», — записывает Ломоносов (7, 642₃₆₅), образуя форму четверы от мужского рода (женский род четвера, средний — четверо«Рассуждение о большей точности морского пути»: «четверы часы пружинные» (4, 141, 1759 г.).

В дограмматический период Ломоносов употреблял иногда архаическую древнерусскую форму двемя,¹⁸⁷ «Описании явившияся кометы»: «двемя звездами» (4, 12, 1744 г.). В «Материалах» склонение числительного два отсутствует, в «Грамматике» в качестве нормы творительного падежа приведена форма двумя.

Многие из форм числительных, встретившихся в «Материалах» и в парадигмах «Грамматики», были закреплены литературной практикой ученого и, пройдя испытание временем, прочно вошли в качестве норм современного русского литературного языка. К числу их относятся формы всех количественных числительных, называемых Ломоносовым первообразными, исключая числительные и формы собирательных числительных, оба, двое, пятеро и др. Ломоносов отказался от ряда архаических или выходящих из употребления форм и ввел в «Грамматику» лишь те из них, которые прочно вошли или входили в употребление; однако в своей литературной практике под влиянием традиции он сохранил некоторые архаические формы.

Примечания

¹¹⁴  Смотрицкий, л. пд̃.

¹¹⁵ В. В. Виноградов— Л., 1947, стр. 58.

¹¹⁶ Современный русский язык, под ред. акад. В. В. Виноградова. Изд. МГУ, М., 1952, стр. 63.

¹¹⁷ В. В. Виноградов. Русский язык, стр. 69.

¹¹⁸  Смотрицкий, л. пѕ̃. Адодуров, стр. 10.

¹¹⁹ М. Смотрицкий̃ об., ча̃.

¹²⁰ Адодуров, стр. 13.

¹²¹ М. Смотрицкий̃ об.

¹²² Там же, л. чв̃.

¹²³ Адодуров, стр. 14.

¹²⁴ Там же, стр. 14—15.

¹²⁵ —15.

¹²⁶ Грамматика русского языка, т. I. Изд. АН СССР, М., 1952, стр. 169—170.

¹²⁷ Адодуров, стр. 14.

¹²⁸ С. П. . Именное склонение в современном русском языке, вып. II. Множественное число. Л., 1931, стр. 201.

¹²⁹ Адодуров, стр. 15.

¹³⁰ Там же, стр. 15.

¹³¹  Обнорский. Именное склонение в современном русском языке, вып. 1. Единственное число. Л., 1927, стр. 293.

¹³² М. Смотрицкий̃ об. — рф̃.

¹³³ Адодуров, стр. 17—18.

¹³⁴ С. П. . Ломоносов и русский литературный язык. Изв. АН СССР, отд. литер. и языка, № 1, 1940, стр. 61.

¹³⁵ Т. А. Шаповалова. Формы существительных и прилагательных в «Российской грамматике» и художественных произведениях М. В. Ломоносова. Уч. зап. Абаканск. гос. пед. инст., вып. I. Абакан, стр. 93.

¹³⁶ , стр. 20.

¹³⁷ С. П. Обнорский. Именное склонение..., I, стр. 104.

¹³⁸

¹³⁹ Т. А. Шаповалова. Формы существительных и прилагательных в «Российской грамматике»..., стр. 197—198.

¹⁴⁰ Адодуров

¹⁴¹ С. П. Обнорский. Именное склонение..., II, стр. 5.

¹⁴² Там же, стр. 134.

¹⁴³ , стр. 20.

¹⁴⁴ С. П. Обнорский. Именное склонение..., II, стр. 136.

¹⁴⁵

¹⁴⁶ С. П. Обнорский. Ломоносов и русский литературный язык, стр. 64.

¹⁴⁷ С. П. . Именное склонение..., II, стр. 122—126.

¹⁴⁸ Там же, стр. 35—36.

¹⁴⁹ М. В. Ломоносов

¹⁵⁰ С. П. Обнорский. Именное склонение..., I, стр. 241.

¹⁵¹ Там же, стр. 17.

¹⁵²  Обнорский. Ломоносов и русский литературный язык, стр. 63—64.

¹⁵³ С. П. Обнорский—30.

¹⁵⁴ А. Грандилевский. Родина Михаила Васильевича Ломоносова. Сб. отд. рус. яз. и словесности, т. 83, № 5, СПб., 1907, стр. 7. Наряду с диалектизмами, свойственными «холмогорскому наречию», А. Грандилевский приводит ряд форм, которые находим и в сочинениях москвича А. П. Сумарокова.

¹⁵⁵ Адодуров

¹⁵⁶ ПСС, т. 7, стр. 83.

¹⁵⁷ Т. А. Шаповалова. Формы существительных и прилагательных в «Российской грамматике»..., стр. 118.

¹⁵⁸  Чернышев. Михаил Васильевич Ломоносов и его «Российская грамматика». Русск. яз. в школе, 1940, № 2, стр. 10.

¹⁵⁹ ПСС, т. 7, стр. 84, где вычеркнутый Ломоносовым текст был опубликован впервые.

¹⁶⁰ Адодуров

¹⁶¹ Там же, стр. 29.

¹⁶² ПСС, т. 7, стр. 81—87.

¹⁶³ Экземпляр этого издания с корректурными поправками Тредиаковского хранится в ААН СССР, р. III, оп. 1, № 93.

¹⁶⁴ J. . Colloquia latina. Halae Sax. [Латинские разговоры. Галле], 1730.

¹⁶⁵ ПСС, т. 7, стр. 801.

¹⁶⁶ ААН СССР, р. I, оп. 76, № 5а.

¹⁶⁷ Там же, р. III, оп. 1, № 93.

¹⁶⁸ —802.

¹⁶⁹ П. П. Пекарский. Дополнительные известия для биографии Ломоносова. СПб., 1865, стр. 103.

¹⁷⁰ ПСС, т. 7, стр. 84.

¹⁷¹

¹⁷² Там же.

¹⁷³ Там же, стр. 86.

¹⁷⁴ П. П. Пекарский—116.

¹⁷⁵ Там же, стр. 105.

¹⁷⁶ Там же, стр. 107.

¹⁷⁷ В. В. Виноградов

¹⁷⁸ Адодуров, стр. 12.

¹⁷⁹ Там же, стр. 12.

¹⁸⁰ В. В. . Русский язык, стр. 255.

¹⁸¹ Т. А. Шаповалова. Формы существительных и прилагательных в «Российской грамматике»..., стр. 126.

¹⁸²  Глушков. Язык од Ломоносова. Автореферат канд. дисс. Киев, 1954.

¹⁸³ П. Я. Черных

¹⁸⁴ Адодуров дает только форму сорокью (стр. 32).

¹⁸⁵ П. Я. , стр. 207.

¹⁸⁶ Там же, стр. 211.

¹⁸⁷ Для женского рода Адодуров дает только эту форму.