ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПОСЛЕДНИЙ ЭТАП ПОЛЕМИКИ
В самом начале 1744 г, в Кенигсберге в Берже под знаком города Риги за хозяйским столом сидели три направляющихся из Петербурга в Париж француза: капитан царнцыной гвардии Измайловского полка, шевалье де-Реньяк, купец То-рэн и аббат Лефевр. К ним подсел офицер шведской службы, назвавшийся бароном Стакельбергом, и стал беседовать на темы международной политики, и между прочим сообщил, будто государственные шведские чины довольно известны, что знатные русские господа нынешним правлением весьма недовольны и что вскоре там чрезвычайные дела видимы будут. Когда французы выразили желание более подробно узнать у шведского офицера о подготовляемой в России революции, последний, сведан от служителей де-Реньяка, что тот находится на русской службе, больше уже не появлялся. Проездом через Берлин французы уведомили русского посла гр. Чернышева о своей встрече, и в результате этого, по прибытии в Париж, были по указу короля посажены в Бастилию, для учинения письменного объявления. . . о некоторых разговорах, . . . которые разговоры являлися ему (шевалье де-Реньяку) интересовать безопасность царицы государыни его. В отношении первых двух задержанных протокол был очень краток и сдержан; некоторые подробности сообщает протокол о Лефевре.
Спрашивай о имяни, прозвании и чине.
Сказал: зовут-де его Этиен Лефевр, родом из Кутанценской эпархим, от роду ему около шестидесяти лет и ведает, что он сан священства в Кутанце получил.
Спрашивая о том, что он ныне в Париже делает.
Сказал; тому-де назад лет с пять, как господин Шетардий, королевской посол в Москве, его туда с собою, яко омониера своего, завез, по отъезде же господина Шетардия, остался он там еще в том же чине, при господине Дялионе. а в минувшем. . . месяце, худое его здоровье тако ж и некоторые дела, кои он во Франции имел, принудили его сюда возвратиться.
Дальнейшие показания, аббата Лефевра, совпадающие с сведениями, сообщенными его спутниками, интереса для настоящей работы не представляют. 1
Арест аббата Лефевра взволновал французского посла в Петербурге, Талиона; в переписке его несколько раз встречаются запросы о судьбе Лефевра. 2 В общем видно, что у французского дипломата были основания заботиться о посольском проповеднике. По- видимому, и купец Торен, и аббат Лефевр, и, может быть, и шевалье де-Реньяк были не простыми путешественниками, а исполняли и какие-то Секретные дипломатические поручения, как и большинство французских купцов в России в это время. Казалось бы, неожиданный арест должен был повлиять на шестидесятилетнего омопиера и поселить в нем роз навсегда отчужденность к России. Тем не менее, через пятнадцать лет имя его вновь встречается в петербургских салонах, и на этот раз оно связано с последней полемикой Ломоносова.
После относительно спокойного периода между 1756 и 1758 гг. , когда и Сумароков и Ломоносов не выступали открыто друг против друга, 3 в 17591760 гг. разыгрался последний этап этой длительной литературной полемики. Ио если в начале пятидесятых годов столкновения обоих поэтов имели более литературный характер, то в настоящем случае, при сохранении видимости той же, якобы чисто литературной полемики, она была тесно связана с политической обстановкой момента.
Семилетняя война 17561763 втянула Россию в более тесные отношения с Францией и Австрией, приведшие к союзу с ними; с другой стороны, продолжалась закулисная борьба английской дипломатии в Петербурге за отвлечение России от этого союза и за уход ее из числа воюющих держав. Соответственно с этими внешнеполитическими обстоятельствами дифференцировалось и русское дворянство, в особенности, в своей столичной, более сознательной части. Высшее придворное дворянство, поддерживавшее Елизавету и создавшее ее политическую линию, оформлявшее и направлявшее эту политику, было настроено франкофильски. Это вельможество, владевшее перенятыми от правительства заводами, связанное с откупами и поставками в действующую армию, было заинтересовано продолжении войны. Наоборот, среднее дворянство, образовывавшее массив командного состава армии и отдававшее в огромном количестве свои крепостных в качестве солдат, с одной стороны, и с другой стороны, начинавшее, благодаря этому ощущать недостаток в необходимом Покровский, было против войны и ориентировалось в направлении Англии н. тех англофильских группировок, которые имелись и при дворе Елизаветы и возглавлялись Екатериной, в то время еще великой княгиней. Для краткости эти две тенденции в политике дворянства конца 1750-х можно назвать raj валов скуй французская ориентация и екатерининской английская ориентация.
Политические интересы среднего дворянства, противоположные интересам высшего придворного круга, сделали его более враждебным Елизавете и, наоборот, способствовали популярности Екатерины. Одним из моментов внешнего выражения этой екатерининской ориентации среднего дворянства в эту эпоху явился журнал Сумарокова Трудолюбивая пчела. Начать с того, что журнал был посвящен Екатерине и в посвятительных стихах Екатерина противопоставлялась Елизавете. Акад. Пекарский, не учитывавший классовых взаимоотношений эпохи и сводивший все к личным и фамильным интересам, писал по этому поводу следующее: Написать и напечатать такое посвящение было своего рода мужеством со стороны Сумарокова в 1759 году так как тогда великая княгиня была в немилости императрицы Елизаветы и почти в открытом разладе с великим князем; как той, так и другому были известны замыслы графа А. Бестужева-Рюмина предоставить Екатерине участие в правлении Россиею в случае кончины Елизаветы, и попытки самой великой княгини вмешиваться в тогдашние дела внутренней и внешней политики в видах осуществления тех замыслов канцлера Сумароков, как уже было замечено, принадлежал к партии графов Разумовских сторонников великой княгини и противников Шуваловых. 4
Но и кроме посвящения, Трудолюбивая пчела представляла любопытное явление. В ряде басен и других стихотворных и прозаических статеек Сумарокова стали проводиться то менее, то более резкие выпады против отдельных сторон тогдашнего шуваловского правления, напр. , против бюрократизма подьячих, откупной системы, против насаждения промышленности и т. п.
Для характеристики познана Сумарокова в Трудолюбивой пчеле очень показательно следующее место в Письме четыре ответа. Ежели бы я был великой человек и великой господин, пишет в этом программном отрывке Сумароков, я бы неусыпно старался о благополучии моевок отечества, о возбуждении добродетели и достоинства, о награждении заслуг, о утолении пороков и о истреблении беззакония, о приращении наук, о умалении цены необходимых жизни человеческой вещей, с наблюдении правосудия, о наказании за взятки, грабительства, разбойничество и воровство, о уменьшении лжи, лести, лицемерия и пьянства, о из го нении суеверия, о уменьшении не надобного обществу великолепия, о уменьшении картежной игры, чтоб она не отжимала у людей полезного времени, о воспитании, о учреждении и порядке училищей, о содержании исправного войска, о презрении буянства, петиметерства и искоренении тунеядства. 5
Особенно следует подчеркнуть исключительную сдержанность Сумарокова в отношении Семилетней войны, хотя 1759 г. вмел очень большое значение в развитии внешнеполитических отношений России. Сдержанность эта продиктована была, конечно, непопулярностью этой шуваловской войны.
Как одно из звеньев программы Сумарокова должно рассматривать и его борьбу с Ломоносовым в Трудолюбивой пчеле, борьба эта шла по двум линиям: непосредственно литературной и личной. Так, в качестве образца последней формы нападок Трудолюбивой пчелы на Ломоносова можно указать на помещенную в июньском журнала статейку Тредиаковского О мозаике, безобидную по внешности и как-будто трактующую об отвлеченно-академическом вопросе. На самом деле заключительные строки статьи Тредиаковского имели явно провокационный характер, так как были направлены против субсидировавшихся правительством занятий Ломоносова мозаичным искусством. Живопись, производимая малеванием, писал Тредиаковский весьма превосходное мозаичной живописи, по рассуждению славного в ученом сбеге автора, ибо невозможно, говорит он, подражать совершенно камешками и стеклышками всем красотам и прият по стяи, изображаемым от и скусныя кисточки на картине из масла, или на стене, так называемою фрескою из воды по сырой извести. 6
Появление статьи Тредиаковского вызвало взрыв л роста в Ломоносове. Он обратился с жалобой к своему постоянному покровителю И. И. Шувалову, в которой просил оградить ею от комплота, а, с другой стороны, прибег к обычному приему откликнулся на сотрудничество Тредиаковского в Трудолюбивой пчеле Сумарокова, до того времени неизменно глумившегося над Ш тивелиусом Тредиаковский, эпиграммой Злобное примирение.
Конечно, третий член к ним леший прилепился,
Дабы три фурии, вместившись на Парнас.
Закрыли криком муз российских чистый глас.
Как много раз театр казал на смех Сотина,
И у Аколаста он слыл всегда скотина.
Аколаст, злобствуя, всем уши раскричал,
Картавил и сипел, качался и мигал,
Сотиновых стихов рассказывая скверность,
А ныне объявил любовь ему и верность,
Дабы Пробиновых хвалу унизить од,
Которы, вознося, российский чтит народ.
Чего не можешь ты начать, о зависть злая.
Но истина стоит недвижима святая.
Коль зол, коль лжив, коль подл Аколаст и Сотин,
Того не знает лишь их гордый нрав один.
Аколаст написал Сотин лишь врать способен,
А ныне доказал, что сам ему подобен.
Кто быть желает нем и слушать наглых врак,
Меж самохвалами с умом прослыть дурак,
Тот думай, каково в крапиву испражняться.7
Как и все эпиграммы Ломоносова, Злобное примирение отличается почти документальной точностью, и буквально каждое слово в нем обладает реальным содержанием. Имя Сотни сейчас же напоминало современникам комедию Сумарокова Тресотиниус, в которой под таким именем, означающим архи-глупца tres-sot выведен был Тредиаковский.
В Аколасте что по-гречески означает нахальный невежда дан портрет Сумарокова с подробностями, в роде картавости н мигания последнего, которое неоднократно служило предметом насмешек его противников. Что касается третьего члена лешего, то этот намек может быть правильно понят, если вспомнить соответствующее место в упоминавшемся выше письме- жалобе Ломоносова И. И. Шувалову: Здесь видеть можно целой комплот: Тредиаковский сочинил, Сумароков принял в Пчелу, Тауберт дал напечатать без моего уведомления в той команде, где я присутствую. 8 Итак, леший это Тауберт, и замысел всех трех фурий состоит в тон, чтобы закрыть криком муз российских чистый глас, т. е. помешать литературно-научной деятельности Ломоносова. Участие в этом триумвирате Тауберта, бывшего в то время академическим советником, совместно с Ломоносовым, последний объясняет личным недоброжелательством и враждебностью к нему академика немца.
Если иметь в виду эту точность указаний Ломоносова в эпиграммах, возникает вопрос, что должны обозначать следующие строки в Злобном примирении
А ныне (Аколаст) объявил любовь ему (Сотину) и верность,
Дабы Пробиновых хвалу унизить од,
Которы, вознося, российский чтит народ.
Вопрос этот тем более уместен, что в Трудолюбивой пчеле прямых унижений Ломоносовских од нот.
Скрытые нападки на Ломоносова почтя не прекращаются в Трудолюбивой пчеле. В январской книжке в статье О стихотворстве камчадалов безыскусная, наивная поэзия противопоставляется стихотворству, которое. . . больше всего ослеплению искусства подвержено, что ясно доказали старающиеся превзойти Гомера, Софокла, Вергилия и Овидия. Останемся луче, предлагает Сумароков, в границах природы и разума. 9 В апрельской книжке, помимо статейки О разности между пылким и острым разумом, где можно усмотреть косвенные намеки на Ломоносова, последний подвергается резким нападкам в статье О неестественностиь.
При виде притворно воющей за гробом мужа своего жены осапкого, пишет Сумароков, пришли мне от сего зрелища уа ум те Стихотворцы, которые следуя единым только правилам, а иногда и единому желанию полсти на Геликон ни мало не входя в страсть, и ничего того, что им предлежиг не ощущая, пишут только то, что им скажет умствование или невежество, не спрашивался с сердцем, или паче не имея удобства подражать естества простоте, что влево писателю труднее, кто ее имеет особливого дарования, хотя простота естества издали и легка кажется. Что более стихотворцы ум ствуют, то более притворствуют, что притворствуют, то более Завираются,10
Еще более откровенные выпады против Ломоносова содержит четвертый Разговор мертвых в майской книжек Трудолюбивой пчелы. Медик спрашивает Стихотворца: Какие ты сны видишь Из Щетова медики много заключают. Стихотворец: Преужасные. Вижу Стикс, Ахерон, Фурий, Медузу, Сфинкса, Гидру, Титанов, Гигантов и протчее тому подобное. . . А некогда видел я сон еще и Щетова страшнее. . . Приснился мне, будто я сын Тартара и Земли, и что я лежа под Етною ворочаюсь, и не могу выдраться, и будто мне Юпитер приговаривает: не трогай неба, не трогай неба Медик: Стихотворцы не все на Парнасском ездят коне: не один ты, многие ваши братья на коровах ездят. 11
Па останавливаясь подробно на прочих произведениях, помещенных в Трудолюбивой пчеле и скрыто касающихся Ломоносова, достаточно просто перечислить их; об остроумном слове о многоречив, епиграима Котяра луче жизнь. . . о стихах последую природе, Недостаток изображения о стихотворце с холодной кровью, Дифирамв. 12
Только в последнем Трудолюбивой пчелы была напечатана статья Сумарокова К несныелеяным рифмотворцам, в которой антагонист Ломоносова более откровенно сводил с ним счеты как с одописцем. Обращаясь к снесныеленным рифмотворцам, Сумароков пишет: Всего более советую вам в великолепных упражняться одах; ибо многие читатели, да и сами некоторые Лирические стихотворцы рассуждают таки, что никак невозможно, чтоб была ода и великолепна и ясна: по моему пропади такое великолепие, в котором нет ясности. Многие юворили о архиепископе Феофане, что проповеди его не очень хороши, потому что они просты. Что похвальней естественная простоты, искусством очищенной, и что глупея сих людей, которые вне естества хитрости ищут Но когда таких людей много, слагайте, несмыеденные внршесплетатели, оды; только темнея пишите. 13
Однако можно сомневаться, чтобы указанные выше строки из Злобного примирения относились к этой статье Сумарокова. Сомнение это тем более законно, что в этой статейке Сумароков уже вновь подтрунивает над Тредиаковский, своим недавним сотрудником и соратником в борьбе с Ломоносовым в самом начале своего обращения К несмысленным рифмотворцам Сумароков пишет: Я не знаю кратчайшего способа стати стихотворцем, как выучившися грамоте, научиться ухвати, что стопа, а это наука самая легкая, и только требует начать писать и отдавали в печать. Сей новый и краткий способ уже несколько воспринят, 14 Эти явные намеки на неудачный Новый и краткий способ к сложению россиск и стихов Тредиаковского уже относятся, невидимому, повремени нового охлаждения Сумарокова к автору Тилемахиды. По содержанию же эпиграммы Злобное примирение можно предположить, что она была написана вскоре-после появления в Трудолюбивой пчеле статьи Тредиаковского О мозаике. О каких же унижениях говорит Ломоносов
Однако, и в данном случае Ломоносов опирался на факты: хотя в журнале унижений как будто не было, все же, попытки подобного рода была Сумароковым сделаны. В одном из первых Трудолюбивой пчелы Сумароков намерен был поместить свои Вздорные оды, представляющие довольно удачные пародии на Ломоносовское громкое парение. Ломоносов использовал свои связи и задержал печатание Вздорных од, 15 но одна из них все же была помещена; в рукописном виде все они были, конечно, сейчас же пущены в публику если не обращались в ней еще раньше.
и относится к В. П. Петрову. 16 Характер этих пародий легко может быть усвоен из нескольких образцов отрывков.
Вот первая строфа первой Вздорной оды:
Превыше звезд, луны и солнца,
В восторге взлетаю нынь:
Из горних областей взираю
На полуночный океан;
С волнами волны там воюют,
Там вихря с вихрями дерутся
И пену плещут в облака;
Льды вечные стремятся в тучи,
И их угрюмость раздирают
В безмерной ярости своей. 17
Ср. Ломоносовское Утреннее размышление о божием величестве, строфа 2 и 3:
. . . со всех открылся стран
Горящий вечно океан.
Там огненно валы стремятся
И не находят берегов,
Там вихри пламенны крутятся,
Борющись множество веков;
Горищи там доведя шумят. 18
Ср. также следующий отрывок:
Нам в оном ужасе казалось,
Что море в ярости своей
С пределами небес сражалось,
Земля стенала от зыбей,
Что вижри в вихри ударялись
II тучи с тучами спирались
И устремлялся гром на гром,
И что надуты вод громады
Текли покрыть пространны грады
Сравнять хребты гор с влажным дном.
Ода Елизавете Петровне 1746 г. , строфа 9. 19
Или вот восьмая строфа третьей Вздорной оды:
Трава зеленою рукою
Покрыла многие места;
Заря багряною ногою
Выводит новые лета.
Вы тучи с тучами спирайтесь,
Бореи, на воздухе шуми.
Пройду натр горный и вершину,
В морскую свергнуся пучину:
Возникни, Муза, и грели20
Ср. у Ломоносова:
Заря багряною рукою
От утренних спокойных вод
Выводит с солнцем за собою
Твоей державы новые год.
Ода 1748 г.21
Выше было указано, что одну из Вздорных од Сумарокову все же удаюсь напечать в Трудолюбивой пчеле.
Дифирамв
Позволь, великий Бахус, нынь,
Направити гремящую Лиру,
И во священном мне восторге
Тебе воспеть похвадьну песнь
Внемли, вселенная, мой глас.
Леса, дубровы, горы, реки,
Луга и степь, и тучны новы,
Тобой стал новый я Орфей.
Сбегайтеся на глас мой, звери,
Слетайтесь ко гласу, птицы,
Сплывайтесь, рыбы, к верху вод
Крепчайших вин горю в жару,
Во вступлении пылаю:
В лучах мой ум блистает солнца,
Усугубляя силу их.
Прекрасное светило дня,
От огненная колесницы
В Рифейски горы мелет искры,
И растопляется металл.
Трепещет яростный Плутон,
Главу во мраке сокрывает:
Из ада серебро лиется,
И золото оттоль течет.
Уже стал таять вечный лед,
Судам дорогу отверзая:
На севере я вежу полдень,
Богини, кою Актеон,
Узрел вещастливый нагую,
Любезный брат о сын Латаны
Любовник Дафны жгу эфир
А ты, о Семялеин сын,
Помчи меня к Каспийску морю
Я Волгу обращу к вершине,
И утомленный лягу спать22
Сумароков не ограничился, однако, только теми образцами борьбы с Ломоносовым, которые были только-что охарактеризованы. Так, в связи с докладом Ломоносова, прочтенным 8 мая 1759 г. в торжественно заседании Академии Наук, Рассуждение о большей точности морского пути, в августовском
Трудолюбивой пчелы были помещены три стихотворения Сумарокова Новые изобретения:
1
Вскоре
Поправить плаванье удобно в море.
Морские камни, мель в водах переморить,
Все ветры кормщику под область покорить,
А это хоть и чудно,
Хотя немножко трудно:
Но льзя природу претворить;
А ежели никак нельзя того сварить,
Довольно и того, что льзя поговорить.
2
Во всяком тут кусочке
Поставить аз:
Так будет из стекла алмаз.
3
Скажу не ложно:
Возможно
Так делать золото из молока, как сыр,
И хитростью такой обогатить весь мир,
Лишь только я при том одно напоминаю:
Как делать, я не знаю. 23
Не останавливаясь на других выпадах против Ломоносова в Трудолюбивой пчеле, достаточно указать, что и ломоносовская орфография служила несколько раз объектом сумароковской сатиры.
Все эти факты очень раздражали Ломоносова, и он, польузясь своим положением академического советника, т. е. , административного лица, вмешивался в цензурование Трудолюбивой пчелы и чинил препятствия изданию журнала, чем и способствовал прекращению его. Конечно, не эти литературные распри были основной причиной прекращения или, точнее, закрытия Трудолюбивой, пчелы. В Расставании с музами и в других произведениях Сумароков подчеркивает, что сходит с Парнасса спротиву воли во время пущего жара своего. Очевидно, шуваловско-воронцовская группа нашла способы к прекращению неприятного ей журнала.
Однако, Ломоносов не отказывался и от литературных способов борьбы с Сумароковым. Так, напр., несомненно ему принадлежат две эпиграммы на Трудолюбивую пчелу; эпиграммы эти находятся в известном Казанском сборнике и, хотя они там анонимны, однако, можно с уверенностью считать их автором Ломоносова. Первая эпиграмма была написана, по-видимому, вскоре после возникновения журнала.
Пчела, трудятся в том, чтоб ей составить мед,
С приятных и худых цветов в состав берет.
Желая, чтоб в трудах мы пчелам подражали,
Чужие зришь труды не в радости, в печали.
С печали сам начав твой ныне новый труд,
И позабыл, что ты забавной в свете шут. 24
Другая эпиграмма озаглавлена Эпитафия:
Что не ленилася по мед летать на стрелку.
Из губ подьяческих там сладости сбирать:
Кутья у них стоит, коль хочешь поминать. 25
К доказательству авторства Ломоносова придется обратиться в дальнейшем, а сейчас следует отметить, что борьба Сумарокова с Ломоносовым в 1759 г. только служила преддверием более энергичной полемики, имевшей место в следующем году. Впрочем, ни Ломоносов, ни Сумароков непосредственными участниками в этой полемике, по крайней мере в ее литературно-оформленной и отразившейся в печати части, не были.
Полемика 1760 г. тесно связана с Франко-русским литературным салоном гр. Андрея Петровича Шувалова. О салоне этой сведений сохранилось очень мало, и, кроме того, они затеряны в старинной французской периодической печати на русском языке материалов отыскать не удалось.
В пятом томе журнала aLAnnee litteraire за 1760 г, , 26 издававшемся известным антагонистом Вольтера, Эли Фреоном 17191776, была помещена статья "Lettre dun jenno seigneur russe a M de" в Письмо молодого русского вельможи к г. де. Фреон, прославившийся яростной борьбой против энциклопедистов и Вольтера в особенности, с 1754 г. приступил к изданию Литературного Года, издававшегося им до самой смерти. Журнал следил за новостями французской и иностранных литератур, и в появлении статьи молодого русского вельможи, посвященной современному положению русской литературы, не было ничего необычного. Не нужно забывать, что со времени возобновления при Анне Иоанновне дипломатических отношений Франции с Россией, участились поездки русских дворян заграницу, преимущественно во Францию. Особенно сделались они частыми после заключения союза между Россией и Францией в 1756 г. Интерес к России возрастал во Франции как в связи с политическими событиями, так и под влиянием усиления экономических отношений; некоторую роль играло также появление в Париже русских вельмож. В 1760 г. появление такой статьи было особенно понятно.
Среди молодых русских аристократов, посетивших в эти годы западные страны, находился гр. Андрей Петрович Шувалов 17431789. Племянник фаворита Елизаветы Петровны, Ивана Ивановича Шувалова, гр. Андрей Петрович отправился За-границу в 1756 г. , около этого же времени был заграницей и его старший приятель, барон Александр Сергеевич Строганов. 27
Путешествие гр. А. П. Шувалова продолжалось три года с октября 1756 г. по август 1759 г. , причем два года молодой вельможа провел, в Париже. Вторично гр. А. п. Шувалов ездил во Францию в 1764 г. и, пробыв в Париже по 1766 г. , вращался, как и в первый свой приезд, в аристократических салонах, писал остроумные стихи на французском языке и удивлял Парни, Мармонтеля, Лагарпа и Вольтера, ученых и неученых парижан любезностью, веселостью и учтивостью, достойною времени Людовика XIV. 28 Ко времени этой второй поездки А. П. Шувалова относится его знакомство с Вольтером, которому очень понравились его стихи на французской языке и который ответил на обращенное к нему послание Шувалова рядом стихотворений а М. le comte de Schowalou или Schowalow к гр. Шувалову. Кроме того, Вольтером было переиздано Послание к Нинон де Лакло, сочиненное гр. Шуваловым "Epitre a Ninon de L'Enclos par Monsieur le Comte Schwalo". Послание это к знаменитой красавице, куртизанке эпохи Людовика XIV и Регентства, было написано столь правильным и изящным языком, что долго приписывалось современниками Вольтеру и Лагарпу.
Упомянутое выше Письмо молодого русского вельможи принадлежало именно гр. А, Шувалову. Впрочем, нужно отметить что название статьи в L'Fnne litteraire было не совсем правильно: дело в том, что самое письмо Шувалова было обрамлено вводной и заключительной частью, написанной издателем журнала Фрероном. Вот эта вступительная часть:
Один из моих друзей, давно проживающий в Петербурге, на вопрос мой о новинках русской литературы, сообщил мне, что двое молодых русских вельмож, оба камер-юнкеры, из которых наиболее взрослому всего двадцать два года, а у наиболее бедного четыреста тысяч ливров дохода, возвратились недавно в свое отечество, объездив почти все европейские дворы и ив. Кузя с собой одни лишь только добродетели иноземцев, а также любовь к наукам и искусствам, которыми они сами е успехом занимаются. Ученые люди справедливо видят в них своих русских меценатов. Недавно они организовали маленькое литературное общество, для допущения в которое нужно обнаружить таланты, остроумие и любовь к труду. Общество это состоит только из русских и французов. Громадное пространство, разделяющее оба государства, существует, как будто, только для того, чтобы сблизить гений, остроумие и самое сердце обоих народов. Письмо, которое пересылаю Вам, милостивый государь, касается двух наиболее известных русских портов и написано графом А. Ш. , одним из тех двух молодых вельмож, о которых я Ван говорю. Оно было прочитано на одном из интимных заседаний этого литературного общества.
Два молодых вельможи это гр. А. П. Шувалов и бар. А. С. Строганов. Последнему, впрочем, было тогда уже не 22, а 27 лет.
Из приведенного отрывка явствует, что самое Письмо гр. А. Шувалова представляло лишь один из литературных рефератов, прочитанных на заседаниях этого франко-русского салона. По вводной заметке Фреона нет никаких указаний на причины появления Письма Шувалова. А дело обстояло так.
На одном из собраний этого салона был принят в состав его членов известный нам аббат Лефевр, проповедник церкви при французском посольстве в Петербурге. При вступлении своем Лефевр произнес небольшую речь, больше политического, чем литературного содержания и озаглавил ее: Discours sur le progres des beaux arts en Russies. Речь о постепенном развитии изящных наук в России. Речь эга была напечатана без имени автора, претерпела ряд мытарств и все же дошла до нашего времени,
Позвольте мое, милостивые государи, начинает свой Discours Лефевр, присоединяясь к вашим литературным трудам, занять вас вопросом о прогрессе изящных искусств в этом государстве. Истина, которая меня вдохновляет, и ваше снисхождение, ободряющее меня, позволяют мне надеяться на мои посредственные дарования. Я позволю себе, милостивые государи, напомнить вам те достопамятные времена, когда творческий гений России уловил тайну счастливых народов, чтобы открыть ее своему народу при помощи побед и преобразований нравов, при помощи торговли и всяческих искусств. 29 В дальнейшем Лефевр произносит панегирик Петру Первому и Елизавете, но попутно напоминает своим слушателям, что обязанность подданных вообще; чтить своих повелителей, а именно Елизавету, Марию-Терезию и Людовика. Варьируя эту патриотическую тему на разные лады Лефевр больше подчеркивает политические моменты в своем выступлении, нежели касается основного предмета развития изящных искусств в России.
Перейдя, наконец, к непосредственной теме своей речи, аббат Лефевр дает краткую характеристику Елизаветы, которая ведет своих подданы от изумления к благодарности, и наследника, великого князя Петра, будущего Петра III, который показывает в своем обучении образец солдата-патриота, обнаруживает добродетели мудрецов и способности царей. Особенно любопытна характеристика Екатерины II, тогда еще только великой княгини, привлечь которую на свою сторону очень желала французская дипломатия: Изящные искусствапишет Лефевр увидят в великой княгине вкус к литературе и искусствам, который проявляется в тех дарованиях, в тех знаниях и в том разуме, которые делают постоянным блеск государства. 30
Но и в этой части своего Рассуждения Лефевр довольно скуп на конкретное изображение развития изящных наук в России. Его гораздо больше интресует единение наших госуда рей, чем тема, которой он хотел занять внимание своих слушателей. Собственно характеристику развития изящных искусств в России французский автор ограничил одной страничкой. Вот она:
к изображению наслаждений, грациозного и невинного,
Они имеют изящного писателя Гофолии т. е. Расина в великом человеке, который первый заставил Мельпомену говорить на вашем языке, Монима в слезах трогает нас, Цинна нас изумляет. Прелести трагического, наиболее нежного, украшают вашу сцену, а в вашем Горации заключается все величие Корнеля. Если подобная параллель способна охарактеризовать двух гениев творцов Quand an tel parallele designe deux genies createnrs, находящихся среди вас, то, милостивые государи, нам снова остается повторить: изящные искусства обладают здесь всеми своими 6огатствами. 31
Не останавливаясь на дальнейшем содержании Discoursai Лефевра, следует отметить лишь, что при внимательном чтении явно проступает политическая задача, проводившаяся посольским аббатом. Из рукописных примечании Лефевра к одному экземпляру Рассуждения видно, что членами салона, помимо Андрея Шувалова и бар. А. С. Строганова, были еще маркиз де-Лопи-таль, французский посол в Петербурге, И. И. Шувалов, вероятно, канцлер граф М. И. Воронцов и др.
Не нужно думать, что аббат Лефевр был совершенно не в курсе политических планов Шуваловых и Воронцовых. 1759 - 1760 гг. были самой опасной для прежних вершителей судеб России, Шуваловых и Воронцовых, порой; Елизавета была присмерти; с Петром III, наследником престола, открыто симпатизировавшим Фридриху Прусскому, и Екатериной, незадолго до этого впутавшейся в скандальную историю, походившую на государственную измену, отношения у Шуваловых и Воронцавых были плохие; в их рядах не были единодушия, и М. И, Воронцов выступил даже против гр. П. И. Шувалова; общественное же мнение, то есть мнение столичного среднего дворянства было против них; Сумароков в Трудолюбивой пчеле зло издевался над правящей группой, не останавливаясь перед открытыми намеками, вроде эпиграммы на пожалование кому-то из очень высокопоставленных лиц австрийского ордена Золотого Руна:
Не трудно в мудреца безумца превратить,
Он вдруг начнет о всем разумно говорить;
Премудрость вывшая в великом только чине,
Нося его овца, овца в златой овчине;
Когда воздастся честь Златого ей Руна,
Тогда в премудрости прославится она. 32
Вероятно, в Трудолюбивой пчеле есть и другие, недоступные уже современному читателю намеки. Факт только тот, что при подобном обостренном положении Ив. Ив. Шувалов и М. И. Воронцов, не порвавшие друг с другом, пред принимал и меры к заключению союза как с Екатериной, так и поддерживавшим ее средним дворянством. Не случайно, что именно на Это время приходятся попытки Шувалова примерить Ломоносова с Сумароковым. Это было не потехой знатного барина, как, со слов И. Тимковского, представляется это обычно в истории литературы, а составляло часть программы Шуваловых Воронцовых. По-видимому, Аб. Лефевр, завсегдатай петербургских салонов, был посвящен в этот план и стремился осуществить его в своем Рассуждении.
Бар. А. С. Строганов, надо полагать, из политических соображений счел нужным напечатать брошюру Лефевра, чтобы дать ей более широкое распространение. Он вошел через акад. Г. Ф. Миллера с представлением в Академию Паук о напечатании на его счет в количестве 300 экземпляров Речи о происхождении наук в России; так был назван в официальной бумаге Discours Лефевра, имя которого в рапорте Миллера ее было вовсе упомянуто. Рапорт Миллера был подан 15 марта 1760 г. , 33 а через месяц, 17 апреля, Ломоносов писал и. И. Шувалову письмо, в котором касался некоторых обстоятельств, связанных с печатанием Discours.
Вашему высокопревосходительству довольно известно, что Александр Сергеевич весьма жалует Мюллера, который нигде не пропускает случая, чтобы какое нибудь зло против Леня всеять. Того ради не удивлялся я Александра Сергеевича издавна холодности, вместо которой ко мие, для любления наук, должен был я ожидать такой горячности, какую вы оказали ко мне и его сиятельство Роман Дарионович, приехав из Москвы. Имея охоту к российским словесный наукам и к минералам, как бы можно было пренебрегать меня, если бы от Мюллера предуверение не усилилось. К сему присовокупилось еще новой неудовольствие, что я печатать отсоветываю французскую речь не ради того, что она весьма нескладна; но для того, что учиненные в ней похвалы для России тем самым опровергаются, что он, не зная российского языка, рассуждает в российских стихотворцах и ставит тех в параллель, которые в параллеле стоять не могут. Ваше превосходительство праведно рассуждаете по его тихим поступкам, чтобы мог кого изобидеть. И я сам вчерась бранным словам его не верил, пока великой перемены в глазах и во всем его лице не увидел. Всю процессию я могу с вашего высокопревосходительства позволения при кем в словах представить. Я сожалею сердечно что вас принужден представлением утруждать о моей неповинности, а особливо вида из вашего пижама, что бы уже моего обидчика защищаете, едва принимаю смелость послать вам сии строки, И конечно бы не послал, еслиб меня общая польза отечества не побуждала. Мое единственное желание состоит в том, чтобы привести в вожделенное течение гимназию и университет, откуда могут произойти многочисленные Ломоносовы. И для того ваше высокопревосходительство всеуииженно прошу постараться, чтобы из конференции, при горе учрежденной, дан был формуляр привилегии по прошению его сиятельства Академии наук г. президента, чего при сем копию сообщаю. Сие будет больше всех благодеяние, которые ваше высокопревосходительство мне в жизнь сделал. По окончании сего, только хочу искать способа и места, где бы чем реже, тем лучше видеть было персон высокородных, которые мне низкою моею породою попрекают, видя меня как бельмо на глазе; хотя я своей чести достиг не слепым счастьем, но данным мне от бога талантом, трудолюбием и терпением крайней бедности добровольно для учения. И хотя я от Александра Сергеевича мог бы по справедливости требовать удовольствия за такую публичную беду; однако я уже оное имею чрез то, что притом постоянные люди сказали, чтобы я причел его молодости, и его приятель тогда же говорил, что я напрасно обижен; а больше всего тем я оправдан, что он, попрекая иедворянство, сам поступил не но дворянские. И так все позабывая еще всеуниженыо прошу вашим председательством для нал зы учащихся россиян споспешествовать университетской привилегии, которая может быть и для университета несколько послужит. 34
Из настоящего письма явствует, что в перепалке между бар. A. С. Строгановым, настаивавшим на печатании речи Лефевра, и Ломоносовым, противодействовавшим этому, поэт подвергся оскорблению со стороны молодого вельможи, позволившего себе попрекать Ломоносова его низкой породой. Совершенно в духе эпохи Ломоносов и отметил в письме к Шувалову, что мог бы по справедливости требовать удовольствия за такую публичную обиду, иными словами, у него мелькала мысль о дуэли с оскорбителем. Если сам Ломоносов отверг мысль о дуэли, то это не значит, что он остыл к речи Лефевра. Насколько сильно он был уязвлен тем, что Лефенр вставит тех в параллель, которые в параллели стоять не могут, видно из coхранившегося в бумагах Ломоносова примечания, хотя писанного и не его рукой, но имеющего его поправку и несомненно принадлежащего ему.
Примечание. Qaand un tel parallele designe deusgenies crcatctira Ofioie createur перевел в свои трагедии из французских стихотворцев, что на есть хорошее, кусками, с великим множеством несносных погрешностей в российском языке, и оные сшивал еще гаже своими мыслями. Genie createur Стихотворение принял сперва развращенное от Тредиаковского и на присланные из Фрейбурга сродные нашему языку и свойственные написал ругательную эпиграмму. Однако после им же последовал и писал по ним все свои трагедии и другие стихи. Genie createurj Действиям учил Мелиссино; а он только вздорил и всегда представлял в комедиях комедии. Genie createur Директорство российского театра вел так чиновно, что за многие мечтательные его неудовольствия и неистовые наглости лишен полной прежней команды. Genie createur Сколько ни жилился летать одами, выбирая из других российских сочинений слова и мысли и хотя их превысить, однако толь же счастлив был как Икар. Genie createur Новое изобретение выдумал Пчелку и посылал ее по мед на стрелку, чтобы при том жалила подьячих. Изрядный нашел способ в крапиву испражняться, Genie createur Сочинял любовные песни и тем весьма счастлив, для того что вся молодежь, то есть пажи, коллежские юнкера, кадеты и гвардии капралы так ему и следуют, что он перед многими из них сам на ученика их походит. Genie createur 35
Примечание это представляет ценный материал для суждений об отношепии Ломоносова в начале 60 гг. XVIII в. к Сумарокову, а также для биографии Сумарокова. В частности, одно выражение в этом Примечании может служить доказательством принадлежности Ломоносову Эпитафии Пчелке.
Выше было упомянуто, что Ломоносов любил превращать в сатирические стихи свои прозаические остроты и колкости по адресу литературных противников. Если всмотреться в строчку: новое изобретение выдумал Пчелку и посылал ее но мед на стрелку, чтобы притом жалила подьячих, то станет совершенно очевидно, что стихи
Под сею кочкою оплачь, прохожий, Пчелку,
Что не ленилаея по мед летать на стрелку,
как встречается в Казанском сборнике и сборнике Л. Б. Модзалевского.
Примечание было вызвано, как указано в самом ого тексте, фразою Лефевра: Quand un tel parallele designe deux genies createurs. . . Когда подобная параллель обрисовывает двух творческих гениев. Но самое удивительное, однако, то, что в Discours sur le progres des beaux arts en Russie Лефевра, экземпляры которого имеются в Публичной библиотеке Ленинград, в Библиотеке Академии Наук и Библиотеке ГАФКЭ Москва, этой фразы нет. Из сказанного, однако, не следует, что ее не было. Дело обстояло несколько сложнее, чем это могло показаться, и причины исчезновения фатальной фразы могут быть отчасти выяснены из письма аббата Лефевра к Сумарокову, которое в невполне исправной копни сохранилось в портфелях Миллера.
Вот это письмо в переводе:
Милостивый государь
Имею честь представить Нам экземпляр маленького сочинения, которое было продиктовано более чувством, чем красноречием. Великие добродетели вашей августейшей повелительницы, которые я осмеливаюсь начертать здесь, справедливость, которую воздает здесь по достоинству вашему заслуживающему почтения народу иноземен, и похвала, которая произносится здесь в честь вашего просвещения, должны были бы, милостивый государь, снискать мне благосклонность со стороны ваших сограждан, писателей нашей страны, снисхождение,но не происки, внимание, а не интриги. Откровенно говорю, что не преследую никаких целей, что я поклонник Елизаветы. Это естественно должно было бы создать мне соперников, но не врагов.
История не повествует нам о том, что те, кто осмелился приняться За писание портрета Александра, подверглись избиению камнями на том только основании, что портрет, нарисованный Апеллесом, оказался вполне удачным. Несмотря на существование Панегирика Траяну, в Риме не вменялось в вину сердцу, проникнутому желанием счастья отечеству, изображение, после Плиния, как добродетелей императора, так и признательности подданных. Если художник был римлянин, то труд его представлял исполнение долга и дань почтитедьпого уважения; произведения же иноземное, еще лучше принятые, становились трофеями во славу государства.
Рим, соперник Афин в делах благопристойности п. соревнования, просто предпочел бы картину величайшего мастера, не охуждая опытов доброго гражданина, в особенности, если перо его или кисть имели предметом благость богов, добродетели трона и любовь к роду человеческому.
Мне сообщили, милостивые государь, что у вас есть враг в лице одного писателя, члена вашей Академии, который в приступе исступления, раздосадованный той справедливостью, которую я слишком слабо воздаю Вам в своем посредствеппом труде, хотел уничтожить произведение, его автора и похвалу, произносимую в нем самой истиной в честь ваших талантов. Я узнал, что он, подобно тому как ваши казаки нападают на отряд пруссаков, обрушусь на издание моей книги, с яростью разбил набор а сааме la planche и уничтожил гранки.
Увы Милостивый государь, если бы я мог оказаться нескромным и на мгновение забыться, я сказал бы Вам, что те художники не принадлежат к числу лучших, которые уродовали шедевры Ле Сэра, но я знаю всю свою недостаточность, и оружие, которое предоставлено было бы ядовитой критике выходками мудреца, который был не прочь считаться очень мудрым, не должно было бы сделать меня надменным, но закрыть мне глаза на настоящее достоинство философа, в самом деле несколько грубоватого bourru; глаза у меня открыты на прекраснейшего гения, на вас, милостивый государь, чьи бессмертные произведения защищены от разбоя солдатчины dee hussards. Продолжайте прославлять свое отечество интересными произведениями, ведь Вы создатель его театра.
Читая мое рассуждение, если Вы окажете ему эту милость. Вы увидите, что маленькая невежливая выходка вашего лирика не изменяет нисколько моего суждения о его знаниях, о которых я говорю с небольшой гиперболичностью и с большой вежливостью.
Это напомнит Вам милостивый государь, что Помпоний Аттик отзывался хорошо о Помпее, хотя он принадлежал к партии Цезаря, а Цезарь и Помпей не любили один другого. Нынешний Помпей, не осмеливаясь напасть на Цезаря, выместил свою злость на друге диктатора
Имею честь быть и т. д. 36
Письмо Лефевра свидетельствует о том, что набор Discoursa и первые оттиски его были уничтожены Ломоносовым. Едва ли есть основания усомниться в сообщаемом факте. Дело в том, что в том же портфеле Миллера сохранился единственный корректурный оттиск речи Лефевра, с собственноручными пометками Миллера и исправлениями и примечаниями Лефевра, и этот корректурный экземпляр резко отличается от обычного издания Discours'a 37
1) он отпечатан в 4о, а обычное издание в 16о;
2) набран он другим шрифтом;
3) расходится во многих случаях орфография, вольтеровская в корректуре и старинная в обычном тиснении;
4) имеются некоторые редакционные изменения текста;
5) в корректурном экземпляре есть фраза: Quand п.. tel parallele designe deux genios-createurs.
Таким образом, явствует из изложенного, что, несмотря на уничтожение Ломоносовым набора и оттисков, Discours Лефевра вес же был напечатай, к торжеству Сумарокова и к неудовольствию Ломоносова,
38 Приятель, Строганова это гр. А. П. Шувалов. Едва ли входивший во все детали политики своих родственников, стремившихся из тактических соображений помирить Ломоносова с Сумароковым А. П. Шувалов прочитал в мае 1760 г. в своем салоне, ИА заседании франко-русского литературного общества, любопытную речь, которая была затем прислана каким-то французом, может быть, воспитателем Шувалова, акад. Ле-Руа, 39 а может быть, жившим в доме его родителей бар, Чуди шевалье де-Люсси40 Фрерону, издателю LAnnee litteraire, где она н. была помещена под заглавием fLettredun jenne seigneur russe a M. de
Вот эта речь А. П. Шувалова:
Вы спрашиваете, милостивый государь, мое мнение о двух русских поэтах, украшающих мою родину. Вы хотите знать их дарование п. красоты; не легко удовлетворить вас и оценить достоинства Ломоносова и Сумарокова (Somarocof) достойных того, чтобы их знало потомство.
Ломоносов гений творческий genie createur; он отец нашей поэзии; он первый пытался вступить на путь, который до него нектоне открывал, и имел смелость слагать рифмы на языке, который, казалось, весьма неблагодарный материал для стихотворства; он первый устранил все препятствия, которые, мнилось, должны были его остановить; он первый испытал торжество над той досадой, которую ощущают писатели-новаторы, и не руководствуемый никем, кроме собственного дарования, преуспел, вопреки нашим ожиданиям. Он открыл нам красоты и богатства нашего языка, дал пим почувствовать его гармонию, обнаружил его прелесть и устранил его грубость.
Избранный им жанр наиболее трудный, требующий поэта совершенного и дарование разностороннее; это лирика. Нужны были все его таланты, чтобы в этом отличиться. Почти всегда равен он Руссо 41 в его с полным правом можно назвать соперником последнего. Мысли свои Ея выражает с захватывающей читателей порывистостью; его пламенное воображение представляет ему объекты, воспроизводимые им с тою же быстротой; живопись его велика, величественна, поражающа, иногда гигантского характера; поэзия его благородна, блестяща, возвышенна, но часто жестка и надута. Иногда он приносит гармонию стиля в жертву силе выражения; он отступает от своего предмета, почти всегда подымается над своей сферой и полагается на пылкость своего воображения.
Он велик, когда нужно изобразить избиение и ужасы сражений, когда нужно описать ярость, отчаяние сражающихся, когда нужно нарисовать гнев богов, их кары, которыми они нас наказывают, и бедствия, разоряющие землю; словом, все, что требует силы и энтузиазма, его гений передает с огней Ода его о шведской войне шедевр, который обессмер Тит его; здесь поэт проявляется во всей своей силе.
Чтобы дать вам понятие о его красота, я переведу несколько строф недостатки моего перевода вы извините в виду невозможности подражать великолепию поэта; вы не будете судить подлинник по слабости копий, вы хорошо знаете, сколько теряют в переводе даже лучшие произведения. В том месте, где он говорит о победе, одержанной нами над шведами, он выражается в следующей форме:
Всяк мнит, что равен он Алкиду,
И что Немейские львом покрыт,
Или ужасную Эгиду
Нося, врагов своих страшит;
Пронзает, рвет и рассекает,
Противных силу презирает.
Смесившись с прахом, кровь кипит;
Здесь шлем с главой, там труп лежит,
Там мечь с рукой отбит валится,
В 21-й строфе 4-й оды, говоря об открытии рудников, обогативших нате государство, он обращается к нашей августейшей повелительнипе:
И се Минерва ударяет
В верхи Рифейски копием,
Сребро и злато истекает
Об всем наследии твоем.
Плутон в расселинах мятется,
Что Россам в руки предается
Драгой металл его из гор.
Который там натура скрыла;
От блеску дневного светила
Он мрачный отвращает взор.
В следящей строфе он обращается к своим согражданам:
О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих.
О ваши дни благословенны,
Дерзайте ныне ободрены,
Раченьем вашим показать,
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
В 24-й строфе он доказывает пользу наук:
Науки юношей питают.
Отраду старым подают,
В щастливой жизни украшают,
В нещастной случай берегут;
В домашних трудностях утеха,
И в дальних странствах не помеха,
Науки пользуют везде;
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и на едине,
В покое сладки и в труде.
Этот слабый перевод дает нам лишь очень неопределенную идею о красоте нашего поэта; но он показывает вам, по крайней мере, идеи поэта и парение его гения.
К сожалению, к столь разнообразным талантам примешивается недостаток, искажающий порою его стихи и низводящий их с той ступени совершенства, которую они могли бы достичь: этоотсутствие нежности, той стороны поэзии, которая требует вкуса и тонкости и которая в наибольшей степени украшает произведение. Он, кажется, совершенно не признает искусства говорить к сердцу, характеризовать любовь и изображать чувство; способный чертить мужественные штрихи, Ом слаб при изображении трогательного; оттенки ускользают от него, они, кажется, убегают из-под его кисти, и, желая стать более нежным, он становится холодным, утомительным и однообразным. Но ему должно простить то, чего ему недостает, во имя того, чем аи обладает; малейшего из блестящих его свойств довольно, чтобы подтвердить это; и кто же мог бы вообще отличиться во всех родах
К славе великого поэта он присоединяет звание удачного прозаика; его похвальная речь Петру Великому бессмертное произведение, приносящее за раз похвалу и герою и автору. Мужественное, возвышенное красноречие в этой речи беспредельно; без труда обнаруживается тут гений возвышенный, всегда стоящий выше того, что он предпринимает.
Что касается Сумарокова, то оп отличился в совершенно ипом роде, именно, драматическом. Он первый открыл нам красоты этого жанра: лишенный творческого дарования prive dun genie сгeatur, он умеет с ловкостью подражать; неспособный полнятся до Корнеля, он избрал в образец Расина; живость его мысли дополняется сухостью его воображения; все сюжеты его нежны; любовь рассматривает он с несравненной тонкостью; он выражает это чувство во всей его утонченности; чувство он рисует с такой правдивостью, что поневоле удивляешься, и такими красками, которые кажутся взятыми из самой природы. Его завязки остроумны, характерны, хорошо обработаны, стиль его цветист и изящен; он умеет трогать нашу чувствительность и увлекать наше сердце. Это Рубенс любви. Патетическое господствует во всех его произведениях, в них парит чувство, сладостная гармония их украшает.
Но его можно упрекнуть в копировке недостатков своего образца, в подражании ему даже в слабостях, в том, что любовь он делает центром своих трагедий и портит их мелкими интригами, перегружая излишними эпизодами. Вот, милостивый государь, суждение, которое я дерзаю высказать о двух писателях, наделенных природой редкими дарованиями и делающими четь своему отечеству, произведения их показывают, что Эта почва вовсе не враждебна трудам муз и способна производить цветы я плоды поэзии.
Имею честь и прочее.
Итак, Письмо молодого русского вельможи ставило себе целью, во 1 показать что Ломоносов творческий гений genie createur, а Сумароков, хотя и лишен творческого гения prive dun genie createur, тоже очень крупный писатель; во 2, и ит. очень важно отметить, демонстрировать европейскому читателю, что Россия представляет собой не только физическую силу, но и является вполне достойный союзником культурной Франции, чему доказательством служат Ломоносов и Сумароков, русские Корнель и Расин. То обстоятельство, что Discours Лефевра был напечатан на французском языке, определило и язык письма А. П. Шувалова.
Сумароков, узнав об этой статье был, конечно, разъярен, но истолковал это письмо по- своему. Сторонник Разумовских, тесть, Екатерины, идеолог среднего культурного дворянства, он не пошел на компромисс с Шуваловыми. В письме А. П. Шувалова он и видел отместку за свое постоянство Разумовским. Об этом оп писал через десять лет Екатерине. Вспомнив по одному поводу Шуваловых, он прибавляет: а Но я на Шуваловых не ссылался, ибо отец его, мать, брат и он сам мои злодеи; те были за то особливо, что они хотели меня сделать себе противу графа Разумовского злодеем, да и еще за многое, чрево я напоминать не хочу, небо и усердие мое к особе. . .
Но я то оставляю, а Андрей Петрович предо всею Европою в разных местах меня ругал. 43
Впрочем, едва ли был прав Сумароков, считая, что А. П. Шувалов ругал его предо всею Европою именно за то, что он не хотел сделаться противу граф. Разумовского злодеем. Но в основной о верно указывал Екатерине, что Шуваловы стремились привлечь его на свою сторону.
Отыскать сведения о том, как относились за границей к cDiscours'y Лефевpa и письму Шувалова, не удалось. Но для истории литературной полемики Ломоносовского времени эти ненайденные данные едва ли представят большой интерес, они явятся материалом боковым, а не основным, к которому исследование должно обращаться в первую очередь.
В то самое время, как Ломоносов волновался из-за речи аббата Лефевра, Сумароков, незадолго перед тем публично прощавшийся с музами и заявлявший:
Прощайте музы на всегда
Я более писать не буду никогда44
вновь возобновил свою литературную деятельность. В журнале Праздное время в пользу употребленное, в листе от 4 марта, была помещена серия ноных произведений Сумарокова, в том-числе притча: Осел во львовой коже.
Осел одетый в кожу Львову,
Надев обнову,
Гордиться стал,
И будто Геркулес под оною блистал.
Да как сокровища такие собирают
Мне сказано и львы как кошки умирают,
И кожи с них задирают.
Когда преставится свирепый лев;
Не страшен левий зев,
И гнев;
Лишь только не такой по смерти львам обряд
Нас черви как умрем ядят,
А львов ядят вороны.
Каков стал горд осел, на что о том болтать
Легохонько то можно испытать,
Когда мы взглянем,
На мужика,
И почитати станем
Мы в нем откупщика,
Который продавал подовые на рынке,
Или у кабака,
И после в скрынке.
Богатства у нево великая река,
Или ясней сказать, и Волга и Ока,
Который всем теснит бока,
И плавает как муза в крынке,
В пространном море молока,
Или когда в чести увидишь дурака,
Или в чину урода,
Которого пахать произвела природа.
Ворчал,
Мычал,
Рычал,
Кричал,
На всех сердился:
Великий Александр только не гордился.
Таков стал наш Осел:
Казалося ему что он судьею сел.
Пошли поклоны лести,
И об Осло везде похвальны вести:
Разнесся страх,
И все перед Ослом земной лишь только прах,
Недели в две, поклоны
Перед Ослом,
Не стали тысячи, да стали миллионы,
Числом:
А все из далека поклоны те творятся,
Прогневавшие льва не скоро помирятся;
Не подходи к нему.
Лисица говорит: хоть лев и дюж детина,
Однако вить и он такая же скотина;
Так можно подойти и милости искать:
А я то ведаю как надобно ласкать.
Пришла и милости просила,
До самых до небес тварь подлу возносила,
Но вдруг увидела, все лести те пропев.
Что то Осел не лев:
Лисица зароптала,
Что, вместо льва, Осла всем сердцем почитала. 45
Акад. Пекарский писал по поводу притчи Сумарокова следующее: В те времена число писателей было весьма незначительно, а потому не удивительно, что тое из них, которые, будучи рожден во крестьянстве, достиг чина коллежского советника и притом не столько отличался миролюбивым нравом, сколько высоким о себе мнением, тот должен был принять на свои счет изображение осла в львиной коже. Под лисою, быть может Сумароков разумел самого себя. 46 Хотя не совсем понятно, почему осел оказался именно писателем в комментарии П. П. Пекарского, но несомненно, что Ломоносов принял притчу Сумарокова на свой счет и ответил на нее в свою очередь притчей Свинья в лисьей коже:
Надела на себя
Свинья
Лисицы кожу,
Кривляла рожу.
Моргала,
Тащила длинный хвост, и как лиса ступала;
Догадки лишь одной свинье недостает;
Натура смысла всем свиньям не подает.
Но где могла свинья лисицы кожу взять,
Не трудно то сказать.
Лисица всем зверям подобно умирает,
Когда она себе найтись, где есть, не знает.
От глада и людей на свете много мрут,
А паче те, кто врут.
Таким от рока суд бывает.
Он хлеб их отнимает,
И путь их ко вранью тем вечно пресекает.
В наряде сем везде пошла свинья бродить
И стала всех бранить.
Лисицам всем прямым ругаясь говорила:
Натура де меня одну лисой родила,
А вы де все ноги не стоите моей,
Затем что родились от подлых вы свиней.
Теперя в гостя я сидеть ко льву сбираюсь,
Лишь с ним я повидаюсь,
Не делая услуг.
Он будет сам стоять, а я у него лягу.
Неужто он меня так примет как бродягу
Дорогою свинья вела с собою речь:
Не думаю, чтоб лев позволил мне там лечь.
Где все пред нем стоят знатнейши света звери;
Однако в те же двери
И я к нему войду.
Я стану перед ним, как знатный зверь, в виду.
Хоть тварь была подла, но много говорила,
Однако все врала,
И с глупости она ослом льва назвала.
Не вшел тем лев
С презреньем на нее он глядя, разсмеялся.
И так ей говорил:
Я мало бы тужил.
Когда б с тобой, свинья, вовек я не видался,
Что ты свинья,
Так тщетно тщилась ты лисою подбегать,
Чтоб врать.
Родился я во свет не для свиных поклонов;
Нет в свете сем того, чтоб мой смутило дух.
Была б ты не свинья,
Так знала бы, кто я,
И знала б, обо мне какой свет носит слух.
Пошла домой с стыдом, но идучи роптала,
Ворчала,
Мычала,
Кричала,
И в ярости себя стократно проклинала;
Потом сказала:
Зачем меня несло со львами спознаваться,
Когда мне рок велел в грязи всегда валяться.47
в ряде списков, атрибутируемая чаще всего не ему, а поэту Мамонову, что, как доказано акад. М. И. Сухомлиновым, совсем не верно. 48 К аргументам Сухомлинова можно прибавить еще, что, поскольку во многих рукописях подписи давались не полностью, то описка в первой букве фамилии Ломоносова, при сокращенной написании первых двух слогов Момон. , вместо Ломон. , могла дать чтение Мамонов.
В конце того же 1760 г, вышла из печати первая песнь поэмы Ломоносова Петр Великий. В посвящении поэмы И. И. Шувалову Ломоносов писал:
В разборе убежден о правоте твоей,
Пренебрегаю злых роптание людей. 49
Под камней сим лежит Фирс Фирсович Гомер,
Который пел, ее знав галиматии мер;
Великого воспеть он мужа устремился:
Отважился, дерзнул, запел, а осрамился,
Он море обещал, а вылилася лужа.
Прохожий! Возгласи к душе им пета мужа:
Великая душа, прости вралю сей грех. 50
Но эта эпитафия не была почему-то напечатана при жизни Сумарокова. Однако, по не совсем понятным причина, через два с лишним года он вновь вспомнил Ломоносовскую поэму и поместил в журнале М. М. Хераскова. "Свободные часы" притчу "Обезьяна стихотворец", в которой, использовав обыгранную уже однажды Тредиаковский опечатку в первой оде Ломоносова, стал издеваться над громким лириком:
Которые она Кастильскими звала,
И мыслила сих вод напяшися до пьяна,
Что, вместо Греции, в Ишпании была,
И стала петь Гомеру подражая,
Но как ей петь.
Высоки мысля ей удобно ли иметь.
К делам которые она тогда гласила,
Мала сей твари сила:
Вселенная дрожит,
Во громы громы бьют, стремятся тучи в тучи,
Гиганты холмиков на небо мечут кучи,
Горам дает она толчки.
И ноздри раздувает.
Зря пухлого певца,
И хочет истребить до нещадно конца,
Пустых речей творца,
Однако рассмотрев что то не человек,
Но обезьяна горделива,
Смеялся говорил: не мнил во весь я век:
Сему подобного сыскать на свете дива. 51
Как отмечено было выше, Ломоносов отстранялся от дальнейшее полемики с Сумароковым. А И. И. Шувалов все еще не терял надежды примирить врагов и привлечь во свою сторону Сумарокова, продолжавшего в Праздном времени с пользою употребленном и в Полезном увеселении литературную борьбу с Шуваловыми. Однажды, после очередной и, вероятно последней попытки примирить Сумарокова и Ломоносова, Шувалов получил от последнего великолепное письмо:
Никто в жизни меня больше не изобидел, как ваше высокопревосходительство. Призвали вы меня сегодня к себе. Я думал может быть какое нибудь образование будет по моим справедливым прошениям. 52 Вы меня отозвали и тем поманили. Вдруг слышу: помирись с Сумароковым т. е. сделан смех и позор Свяжись с таким человеком, от коего все бегают, а вы сами не ради. Свяжись с тем человеком, который ничего другого не говорит, как только всех бранит, себя хвалит, и бедное свое рифмячество выше всего человеческого знания ставит. Тауберта я Мюллера для того только бранит, что не печатают его сочинений, а не ради общей пользы. Я забываю все озлобления в мстить не учу никоим образом, и Бог мне не дал злобного сердца. Только дружиться к обходиться с ним никоим образом не ногу, испытав чрез многие случаи ж зная, каково в крапиву. . . Не хотя вас оскорбить отказом при многих кавалерах, показал л вам послушание, только вас уверяю, что в последний раз. Н, ежели, несмотря на мое усердие, будете гневаться, я полагаюсь на помощь всевышнего, который был мне в живи защитник и никогда ев оставил, когда я пролил перед ним слезы в моей справедливости. Ваше высокопревосходительство, имея ныне случай служить отчеству спомоществованием в науках, можете лутчие дела производить, нежели меня мирить с Сумароковым. Зла ему не желаю. Мстить за обиды и не думаю. И только у господа прошу, чтобы мне с ним не знаться Буде он человек знающей, искусной, пускай делает пользу отечеству Я по моему малому таланту также готов стараться. А с таким человеком обхождения иметь не могу и не хочу, который все прочие знания позорит, которых и духу не смыслят. И все есть истинное мое мнение, кос без вел кия страсти ныне вам представляю. Не токмо у стола знатных господ, или у каких земных владетеле дурлкон Сыть не хочу, но ниже у самого господа бога, который мне дал смысл, пока разве отнимет. Г. Сумароков привязавшись ко мне на час, столько всякого вздору наговорил, что на весь мой век станет, и рад, что его Бог от меня унес. По разный наукам у меня столько дела, что я отказался от всех компаний, жена и дочь моя привыкли сидеть дома и не желают с комедиантами обхождения. Я пустой болтни и самохвальства не люблю слышать. И по сие время ужились мы в единодушии. Теперь по вашему миротворству должны мы вступить в новую дурную атмосферу. Ежели вам любезно распространение наук в России, ежели мое к вам усердие не исчезло в памяти постарайтесь о скором исполнении моих справедливых для пользы отечерства прошениях, а о примирении меня с Сумароковым, как о мелочном деле, позабудьте. . . 53
Этим письмом можно завершать рассмотрение полемики Ломоносовского времени. Не случайно кончается эта полемика именно к этой поре.
М, М. Херасковым при Московской университете, была напечатана Ода господина Русо Fortune, dequila main couronne, переведенная Г. Сумароковым и Г. Ломоносовым. Любители и знающие словесные науки, гласит редакционный подзаголовок, могут сами, по разному сих обеих Пиитов свойству, каждого перевод узнать, 54
Эго литературное состязание должно было явиться как бы апелляцией к молодому поколению поэтов. Г. А. Гуковский, исследуя этот вопрос, пришел к выводу, что мнение литературной дворянской молодежи, группировавшейся вокруг Хераскова, было решительно против Ломоносова и не менее решительно в пользу Сумарокова. 55 Однако, не следует упускать из виду того, что в своем Письме, помещенной в Полезном увеселении за декабрь того же 1760 г. , Херасков говорит и о Сумарокове и о Ломоносове как о явлении прошлого. Обращаясь к молодому поэту, Херасков пишет:
Ты пением своим невеж увеселит,
Когда так станет петь, для утешенья Россов
Как Сумароков пел, и так как Ломоносов,
Великие творцы, отечеству хвала
И праведную честь им слава воздала. 56
всмотреться, во-первых, в стих к невеж увеселит и, во-вторых, обратить внимание на прошедшее время: Сумароков пел. Иными словами, пе для невеж, для образованного, культурного, т. е. по тому времени дворянского читателя нужны уже не Сумароковы и Ломоносовы, а новые поэты, новые темы, новое содержание.
И Ломоносов и Сумароков делались пройденным этапом дворянской литературы.
Примечания
1. Архив кн. Воронцова, М. , 1870, т. I, стр. 589591; ср. также стр. 585-588.
3. В Материалах Билярского приведена справка стр. 322-323 о том, что Ломоносов протестовал против помещения в Ежемесячных сочинениях 1757 г. недошедшей до нас сумароконской эпиграммы Ты туфли обругал... Трудно судить, была ли она направлена против Ломоносова. У него нет ни одного стихотворения, к которому могли бы относиться слова Ты туфли обругал.
4. Ист. АН, т. II, стр.. 656.
5. Труд. пч. , 1759, июнь, стр. 368; Полн. собр. соч., ч. IV, стр. 347-348.
6. Труд. пч. , 1759, июнь, стр. 359-360.
8. Билярский, Материалы, стр. 389-390. В публикации Билярского фамилии не раскрыты, даны только начальные буквы.
9. Труд. пч. , 1759, январь, стр. 63.
10. Там же, апрель, стр. 239-240.
11. Там же, май, стр. 303-305.
13. Там же, декабрь, стр. 764.
14. Там же, стр. 763.
15. Пекарский, П. Ист. АН, т. II, стр. 653.
16. Буковский, Г. А. Из истории русской оды Опыт истолкования пародии, Поэтика, III., стр. 131 и след. .
18. Соч. Л-ва, т. I, стр. 111.
19 Там же, стр. 124.
20 Полн. собр. соч. ч. II., стр. 209.
21. Соч. Л-ва, т. I, стр. 181.
23. Там же, август, стр. 483.
24. Казан, сб., 47 Артемьев, стр. 189.
25. Там же, 45 Артемьев, стр. 188; последняя эпиграмма в сб. Л. Б. Модзалевского помещена дважды, причем раз (л. 87) приписана Баркаву, что едва ли верно; см. об этом стр. 259-260 наст, работы.
26. L'Annee Litteraire, 1760, t. V.
28. Батюшков, К. Н. Соч. , 1885, т. П., стр. 178. Впрочем, в мемуарах П. В. Долгорукова сообщается, будто стихи Шувалова писаны были не им, а каким-то бедным французским поэтом, продававшим русскому вельможе свои произведения. Петербургские очерки, 1935, стр. 187.
29. Discours eur le progres des beaux arts en Rnssie, 1760, p. 4.
30. Там же, стр. 13-14.
31. Там же, cтp. 20-21. О редакционных изменениях текста этих страниц, см. стр. 260 настоящей работы.
33. Архив АН. Шифр: Архив Конференции АН, кн. 253 л. 130, 204.
34. Пекарский, П. Ист. АН, т. II, стр. 685-687; у Билярского Матер. стр.. 431-433 текст неисправен; ошибочны также приводимые им данные об авторстве А. С. Строганова.
35. Пекарский, там же, стр. 686; ер. Летописи русской лит-ры и древностей, т. II, Отд. III., стр. 105-106.
36. ГАФКЭ Шифр: Портф. Миллера, 409; 3; ср. Голицын, Н. В. Портфели Г. Ф. Миллера. М. , 1899, стр. 112.
38. Пекарский, П. Ист. АН, т. II, стр. 687.
39. Там же, т. I. стр. 569-572.
40. Попова, М. Н. Теодор Генрих Чуди и основанный им в 1755 г. журнал Le Cameleon Utterairee. Изв. АН по ГОН, 1929, 1, стр. 17-48.
41. Руссо, Ж. Б. 1670-1741 французский лирик, считавшийся, в XVIII и знач.. XIX в. звездой первой величины.
издаваемом ИРЛИ под ред. акад. А. С. Орлова печатается. Текст Ломоносова в переводе восстановлен.
43. Библиогр. Зап.. , 1858, 15, стр. 453.
44. Трудолюб. пч. , 1759. декабрь, стр. 768.
45. Праздное время, 1760, лист от 4 марта, стр. 146-148.
47. Он же. Пародия-памфлет на притчу Сумарокова Библиогр. Зап.. , 1858, №6, стр. 485-488; ср. также соч. Л-ва, т. II., стр. 174-176.
48. Соч. Л-ва, т. II , Примеч. ,стр.. 264-265.
49. Петр Великий. СПб. , 1760, стр. 2; Соч. Л-ва, т. II, стр. 183.
50. Полн. собр. соч. , ч. IX, стр. 139.
52. Ломоносов просил о повышении его чином и о назначении вице президентом Академии Наук.
53 Пекарский, П. Ист. АН, т. II., стр. 718-719.
54. Полезное увеселение. 1760, январь, стр. 1728.
55. Гуковский Г. А. Русская поэзия XVIII века, стр. 41 сравн., впрочем, его же статью К вопросу о русском классицизме. Состязания и переводы. Поэтика, IV, стр. 129-130.