Берков П. Н.: Ломоносов и литературная полемика его времени. 1750—1765
Глава третья. Первые полемические столкновения

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ПЕРВЫЕ ПОЛЕМИЧЕСКИЕ СТОЛКНОВЕНИЯ

Из-за границы Ломоносов приезжает в Петербург в начале 1741 г, , незадолго до переворота, возведшего на престол Елизавету Петровну, Если не считать двух как бы случайных од императору Ивану Антоновичу и нескольких поздних Петру III я Екатерине II, прочее творчество Ломоносова в основном приходится на царствование Елизаветы. И это не простое совпадение: идеологически Ломоносов вполне понятен только на фоне социальных отношений елизаветинской эпохи, точно также как творчество Тредиаковского выросло на почве аннинского царствования.

В дальнейшем этого вопроса придется коснуться несколько подробнее. Сейчас же нужно отметить, что появление и первые шаги Ломоносова в Академии Наук сразу отразились на положении Тредиаковского. Но столкновений между Тредиаковский а Ломоносовым на первых порах не были, по крайней марс, сведений о них не сохранилось. ¹ Наоборот, в начале сороковых годов отношения Тредиаковского и Ломоносова, а также и Сумарокова, как уже отмечалось выше, были настолько дружественны, что они могли вместе выступать на поэтическом состязании.

Но во второй половине сороковых годов отношения, с одной стороны, Тредиаковского, а, с другой, еще друживших Ломоносова и Сумарокова, обостряются. При связях Сумарокова с Ломоносовым и другими академиками от пего не могло скрыться то, что Тредиаковский дал не вполне одобрительный отзыв о его трагедиях Хорев и Гамлет. В периной трагедии Сумарокова Тредиаковский видел самую важную погрешность в том, что в которой трагедии порок преодолел, а добродетель погибла. Не находя во второй трагедии повторения этой ошибки, Тредиаковский, вместе с тем, замечает: Впрочем, как в первой автоловой трагедии, так и в сей ноной, везде рассеяна неровность стиля, то есть Инде весьма по славенски сверьх театра, а Инде очень по плошчадному ниже трагедии, также находятся в той и в сей многие грамматические неисправности. ²

Но если о в Гам лете в в общем Тредиаковский отозвался удовлетворительно, то о поступивших к нему в то же самое время на отзыв аЕпистолах Сумарокова он дал отзыв более резкий, в особенности о первой. В ней, пишет Тредиаковский в своем допошепии в канцелярию Академии Наук от 12 октября 1748 г. , толь великое чтится язвительетво, что не пороки пишушчих больше пятнаются, сколько сами писатели, так что и звательный падеж одного употреблен, и только что не собственное имя, по примеру так называемая древние Ари-стофановы комедии, которая впрочем в Афинах тогда накрепко Запрешчена была начальствуюшчнми, как мы видим из историка. ³

На присланные ему в исправленном виде те же Еяистолы Тредиаковский дает решительный отзыв: Хотя они некоторым образом и поправлены, однако язвительства из них не токuа не вынято, то едче оное в них и умножено. Того ради, видя, что они самым делом злостные сатиры, а именем токмо Еиистолы поносительных тех сочинений по самой беспристрасной совести аппробовать не йогу. Впрочем, заключает он, как благонамеренный чиновник, предаю все власти и благорас-суждеиию канцелярии⁴.

Что ж вызвало такой гнев автора Тилемахиды Несомненно, больше всего он был возмущен слишком очевидными, слишком прозрачными намеками на него самого, находящимися в эпистоле О российском языке:

Другой, не выучась так грамоте как должно,
По русские, думает, всего сказать не можно.
И взяв пригоршни слов чужие, сплетает речь
Языком собственным, достойна только сжечь;
Иль слово в слово он в слог русской переводит,
Которо на себя в обнове не походит.
Хоть знает, что ему во мзду смеется всяк,
Однако он своих не хочет видеть врак.
Пускай, он думает, пеня никто нсхвадит,
То сердца моевок ни мало не печалит;

И знак то, что я искусен до зела.
Зело, зело, зело, дружок мой, ты искусен,
Я спорить не хочу, да только склад тов. гнусен. ⁵

Что касается язвительства, когда не пороки пиштшчих больше пятнаются, сколько сами писатели, так что и звательный падеж употреблен, то здесь Тредиаковский имел в виду то место во второй эпистоле Сумарокова, где тот, говоря о Ломоносове:

Он наших стран Маиерб, он Пнндару подобен

прибавляет:

А ты, Штивелиус, лишь только врать способен. ⁶

Насколько эта колкость задела Тредиа конского, можно видеть из того, что в одной своей работе 1750 г. он отмечает, что автор т. е. Сумароков толь мал в вымысле, что ни имен для смеха выдумать от себя не мог: его и Штнвелиус в Эпистоле о стихотворстве также чужой, а именно из. . . Голберга. ⁷

Однако Тредиаковский не вступал с Сумароковым в полемику по этому поводу. Впрочем, сочинил я критику по приказу бывшего академического асессора Григория Теплова, вспоминает Тредиаковский, на некоторые сочинении господина Александра Петрова сына Сумарокова. ⁸ Здесь имеется в виду ненапечатанное при жизни Тредиаковского Письмо, в котором содержится рассуждение о стихотворении, поныне на сверг изданном от автора двух од, двух трагедий и двух эпистол, писанное от приятеля к приятелю. ⁹ Оно очень характерно как образец критических суждений Тредиаковского, но не представляет органического Звена в литературной полемике того времени: официальное по своему происхождению и вызванное едва ли не лукавством Г. Н. Теплова, бывшего тогда в хороших: отношениях с Сумароковым, сПисьмо к приятелю пролежало больше столетия в архиве Академии Наук и в современной своему возникновению литературе отклика не вызвало. Правда, оно стало известно Сумарокову, и тот возразил на него особой статьей, Огрет на критику, hg и эта статья, надо полагать, была пущена в обращение только в первом издании сочинений Сумарокова, выпущенном Новиковым в 1781 г. ¹⁰

Возможно, оба аги произведения были известны очень узкому кругу в сравнительно небольшой массе тогдашних читателей. Во всяком случае, в списках Письмо Тредиаковского, кроме Архива Академии Наук, и Ответ Сумарокова не встречаются. Можно задать вопрос, каким же образом находившееся в архиве академии Письмо Тредиаковского стало известно Сумарокову. Удивительного тут нет ничего и Теплов, по чьему приказу было написано Тредиаковским Письмо, и Сумароков были близкими людьми к гр. К. Г. Разумовскому. Однако, приходится повторить, полемическое по своему содержанию, Письмо Тредиаковского и Ответ Сумарокова по функции своей не оказались полемическими. Это заставляет обойти его молчанием при рассмотрении фактов подлинной публичной полемики той эпохи.

Но очень возможно, что отголоском этих столкновений между Сумароковым и Тредиаковским были две басенки последнего, включенные им в первый томик его Сочинений и переводов, вышедший в 1752 г. Первая басенка несомненно направлена была против Сумарокова, вторая, по-видимому, тоже так как она перекликается с цитированными выше упреками Сумарокову в заимствованиях у Гольдберга, Расина и Буало Впрочем, вторая, может быть, относится и к Ломоносову.

Пес чван

Лихому Псу звонок на шею привязать
Велел хозяин сам, через тоб всем показать,
Что Пес тот лют добре затем бы проч бежали,
Иль палку на него в руках своих держали.
Но злой Пес мня, что то его мзда удальства.

То видя, говорил таварыщ стар годами:
Собака без ума ты чванишся пред нами:
Тебе веть не в красу, но дан в признак звонок,
Что нравами ты зол, а разумом щенок. ¹¹

Ворона, чванящаяся чужими перьями

Набрала Ворона перышек от прочих птиц;
Убралась та всеми с низу вверь без мастериц;
Величаться начала сею пестротою,
Презирая птичек всех в том перед собою.
Ласточка всех прежде перышко на ней свое
Усмотревши, тотчас вырвала, сказав: мое.
То увидели когда и другие птички,
Щебетали по большой части те певички,
Начали Ворону сами также все клевать,
И свои природны перышка с нее срывать;
Так что наконец ее всю уж обнажили,
Чей всех обще и себя ею насмешили, ¹²

Не исключена возможность того, что при ознакомлении с эпистолами Сумарокова у Тредиаковского, видевшего в них неумеренные похвалы, расточаемые Сумароковым Ломоносову, возникло предположение о том, что инспиратором сатирических выпадов в эпистолах против него является Ломоносов. В особенности мысль эта могла укрепиться у Тредиаковского в начале 1751 г. , когда появилась его Аргенидав, претерпевшая до выхода в свет много злоключение, виновником которых автор считал Ломоносова. Невидимому, и Сумароков, и Ломоносов отозвались на выход Арсениды эпиграммами, не дошедшими до нас: так можно понимать намек Сумарокова, цитированный выше.

Впрочем, возможно, что именно к этому времени относится Эпиграмма Ломоносова:

Однакоже вдовой без оного сидела.
Штивелий уверял, что муж мой худ и слаб,
Бессилен, подл, и стар, и дряхлый был арап:
Сказал, что у меня кривясь трясутся ноги,
И нет мне никакой к супружеству дороги.
Я думала сама, что вправду такова
Негодна никуда, увечная вдова.
Однако ныне вся уверена
Россия, то я красавппа российска поэзия,
Что мой законный муж завидный молодей,
Кто заделал моему несчастию конец. ¹³

Для отнесения этой эпиграммы к 1751 г. можно высказать следующие соображения:

1. Вслед за второй эпистолой Сумарокова 1748 г. в данной Эпиграмме упоминается прозвище ТредиаковскогоШтивелий. Как было показано выше, Тредиаковский в 1750 г. обвинял в заимствовании этого имени у Гольдберга именно Сумарокова, а не Ломоносова, которого он не преминул бы упомянуть в таком случае.

2. Ломоносов употребил здесь рифму Россияпоэзия, аналогичную рифме Россия Индия, вызвавшую в 1753 г. насмешки Елагина и признанную самим Ломоносовым неудачной. Таким образом, после 1753 г. он едва ли употребил бы такую одиозную рифму. Впрочем, о Ломоносовском ударении в слове поэзия в 1750-е годы судить сейчас трудно. В Эпистоле от Российская Поэзии к Аподлину Тредиаковского 1735 встречается рифма: Индия Поезия, ¹⁴ но у Н, Н. Поповского в письме Горация о стихотворстве 1753 ударение иное: В поэзии успел с немалою хвалою. . . ¹⁵

Сумароков же с первых шагов своих на литературном поприще выступал в качестве поэта средне-дворянского и в дальнейшем видел в своей литературной деятельности служение своему классу; это настолько общеизвестно, что подробно об этом говорить значило бы ломиться в открытые двери.

В конце 1752 г. Ломоносов стал хлопотать о заведении стеклянной фабрики, где должно было быть налажено производство цветного хрусталя, бисера, стекляруса и Муси мозаики. Всесильные Шуваловы помогли ему получить нужный указ сената. ²³ Отношения Ломоносова к Шуваловым еще больше укрепляются, он делается даже учителем в стихосложении елизаветинского фаворита И. И. Шувалова. ²⁴

Незадолго перед тем в конце сентября 1750 г. Ломоносов и Тредиаковский получили через президента Академии Наук изустный указ Елизаветы сочинить по трагедии. Ломоносов в очень короткий срок приготовил трагедию Тапира и Селим, которая, по-видимому, пользовалась успехом у современников если не как сценическая пьеса, то как литературное произведение: в следующем 1751 г. она вышла вторым изданием. В том же году Ломоносов приступил к сочинению второй трагедии: Демофонт. Как в первой, так и во второй пьесе Ломоносов, как установлено исследователем, принял за образец, между прочим, и произведения Сумарокова.²⁵ Последний, считавший себя монополистом в театральной области, был, конечно, раздражен вторжением Ломоносова в сферу его деятельности. По-видимому, либо ему, либо кому-то из его сторонников принадлежало крылатое словечко в отношении Ломоносова: Racine malgrc lui Расин поневоле, как параллель к мольеровскорму Medecin malgre lui Лекарь поневоле.

Расслоение дворянства в эти годы, о котором говорилось выше, развело Ломоносова и Сумарокова в разные лагери. Предпринимательство Ломоносова-фабриканта и его драматическое творчество вызвали ряд нападок на пего со стороны его противников. В частности, он сам упоминает в, приведенном ниже письме к И. И. Шувалову от 16 октября 1753 г. о том, что И. П. Елагиным была написана пародия на его Тамару. ²⁶ Пародия эта, если она действительно была, не дошла до нашего времени; но, по- видимому, в письме Ломоносова шла речь не о пародии в прямом смысле, а о пародической афише следующего содержания:

ОТ РОССИЙСКОГО ТЕАТРА

объявление

758: года февр. 29 дня будет представление трагедии Тамирьг. Начало представления будет в тринадцать часов по полуночи. Актриса, изображающая Тамиру, будет убрана драгоценным бисером и мумиею, Б сей бисер и в сию муста чрез химию превращены Пиндаровы лирические стихи собственными руками с его великого стнютворца. Малая комедия:

Racine malgre lni.

Бунтование гигантов.
Украшение балета.

1. Трясение краев и смятение дорог небесных,

2. На сторонах театра Оса и на ней Панд.

Кавказ и на нем Етна, которая давит только один веры Ева. В средине под трясением дорог небесных Гигант, который хочет солнце снять ногою, будет танцевать соло; потом все представление окончат обще танповальщики п. певцы, певцы поя следующее:

Среди прекрасных роз
Пестра бабочка летает.

Примечание

В трех перьвых тонах ошибся или капельмейстер или стихотворец однако в оной песни для красоты мыслей ото отпустительно. ²⁷

Чтобы язвительность елагинской насмешки стала более понятной, необходимо привлечь к рассмотрению ту песенку, красота мыслей, которой упоминается в афише. Вот эта песенка:

Среди прекрасных роз,
Пестра бабочка летает.
С листа на листок упадает,
То сидит, то спешит,
Около мягких лоз.
То на воздухе кругом вертится,
Либо с верху на травку валится.
То пастушке на груди садится,
Нежно тело скрашивает, вьется, скачет, вспрыгивает:

В том завидлив стал пастух,
Будто бабочку сгоняет;
А пастушку сам хватает:
То за лицо, то за плечо,
То и за ручки вдруг.
Уже бабочка зыблется лугом,
Устремившись за пестриньким другом,
И вперед, и назад и кругом;
К верху, к низу, то за лесок,
В рощу, в кустик, за ручейок:
То распустись, то и сдепясь, доколь частых дерев кружась
Тут пастушке драгой, указал пастух рукой:
Вот нам должно так с тобой;
То гулять, то скакать,
В роще сей густой.
Посмотри все пригорки смеются,
И приятно источники льются;
И по мзконькои травке вьются:
Вскачем, воспрянем вдруг завоем,

Ты для меня, я для тебя.
Ты будешь бабочка моя.²⁸

Если возвратиться к периодической афише и всмотреться, сразу можно отметить несообразную датировку 29 феврали 1758, чего не могло быть в простом, а не високосном году; также 13 часов пополуночи. Невидимому, и 1758 г. был взят как нереальная дата. Бисер, мумия и химия, все это явные намеки на занятия Ломоносова изготовлением цветного стекла, бисера и мозаики и, очевидно, хронологически совпадают с его хлопотами по организации стеклянной фабрики в Усть-Рудицах. Эти данные наводят на мысль, что пародия И. П. Елагина относится ко времени никак не позднее конца 1752 г. и, может быть, связана с известным а Письмом о пользе стекла, вышедшем в том же году.

Особенный интерес представляет та часть елагинской афиши, в которой характеризуется баллетя Буртование гигантов.

Здесь каждая строчка направлена против Пиндаровых лирических стихов сего великого стихотворца, т. е. Ломоносова. Не забыта даже систематически проводившаяся им орфография слова, среди середин с ударением на первом е. В этой части елагинской пародии впервые осмеивается громкая ода Ломоносова, его пиндаризм, то именно, чем он привлекал в сороковые годы придворного слушателя и читателя. Баше было показано, что Сумароков в Эпистоле о стихотворстве характеризовал оду, именно исходя из практики Ломоносова, как оду громкую э. Но в последующие годы его эстетика более самоопределяется, он начинает, в противовес придворной чопорности, строгости этикета, пышному великолепию дворцовых церемоний, пропагандировать простоту, естественность, а природу в поэзии, в особенности в оде. Не только сам Сумароков, но и его ученики, и особенно они, настойчиво проводят линию опрощения поэзии. Они выступают против темноты и невразумительности языка Ломоносовских од, против бессмысленного парения и т. д. ²⁹

Сами Сумароковы, вместо оды, культивируют камерные поэтические жанры: песню, элегию, дружеское послание, эпистолу, но прежде всего все-таки песню. Песни пишут все: и сам Сумароков, и И. П. Елагин, и Н, А, Бекетов, и П. С. Свистунов, и Н, Е. Муравьев, и И. Шишкин и многие, многие другие. Сочинение песенок делается настолько модным, что через несколько лет даже Сумароков принужден был выступить против этого увлечения:

Набрать любовных слов на новой минарет,
Который кто-нибудь удачно пропоет,
Нет хитрости тому, кто грамоте умеет.
Да что и в грамоте, коль он писца имеет.³⁰

Но в начале 1750-х гг. песни пользовались исключительной популярностью. Имена их авторов, за исключением Сумарокова, неизвестны. Из колоссального песенного репертуара песен XVIII в. , в особенности ранних, можно указать по одной песне Н. А. Бекетова и П. С. Свистунов. Вот песня Бекетова:

Везде мне скучно стало,
Мой дух всегда грустят.
Что прежде зия прельщало,
Ничто не веселит;
Сжалься, не мучь меня,
Сжалься, ах пленивши,
Ты другая, другая,
Став сердцу всех милей,

Всеместно я страдаю,
Вздыхая и стена,
Нигде не обретаю
Отрады без тебя;
Сжалься, не мучь меня.
Сжалься, ах пленивши,
Ты драгая, другая,
Смущенной дух тобой,
Хоть мало успокой.
Сон только разорвется,
Мысль первач о тебе,
Когда мой взор замкнется,
Ты кажешься во сне;
Сжалься, не мучь меня,
Сжалься, ах пленивши.
Ты драгая, другая,
В тоске души моей,
Дай помощь в страсти сей.
Что делаю не знаю,

Любовь, любовь презлая,
Кончай скорей злу часть;
Сжалься, не мучь меня,
Сжалься, ах пленивши,
Ты драгая, другая,
Сжалься, о мне жалей,
Ты в свете всех милей.
Против воли я вздыхаю,
И охотно я грущу.
Быв с тобою, убегаю
И везде тебя ищу;
Тяж везде, мой свет, со вшою,
Удаливши мой покой,
Я хотя глаза закрою,
Ты все заришься предо мной.
Ты лютейшу грусть сугубишь
Сожалением своим,
Естьли мне верна не будешь,
Так на что тобой я льстим;

В самой тот не сносной час,
Ты когда о том грустила,
Рок что разлучает пас. ³¹

Другие песен его указать не представляется возможным: анонимно они были помещены, по указанию Новикова, сев книгах: Собрание разных песен, в 1769 и 1770 годах. Очевидно, здесь имеется в виду Собрание разных песен М, Чулкова 1770 и отдел песен в Российской универсальной грамматике Ник. Курганова 1769.

Аналогичные сведения имеются и о П. С. Свистунове, который, по словам Новикова, в молодых своих летах много написал элегий, песен и других мелких стихотворений; но они не напечатаны. Одна из них, взятая из рукописного сборника Государственной публичной библиотеки им. Салтыкова- Щедрина, приводится ниже:

Полно свет мой не гордись
Красотою ты своей. . .
Коль пленила веселись
Я во власти уж твоей. . .
Милы взгляды мя прельстили,
Взор и дух во мне вспалили. . .
Не скажу того другая
Чтоб ты краше всех была. . .
Толок многих уязвила
И мне язву тяж дала. . .
Ты совсем меня пленила
И весь нрав мой пременила. . .
И свободу ты отняв
С ней лишила всех забав. . .

Как я страсти сей не знал. . .
Я в свободе был доволен,
Ни о чем не воздыхал. . .
Мысли мне смиренны были
Дни в утехах провождал. . .
Как любезных стрел не знал
Я любовь уничтожал. . .
Ныне все то премевилось,
Я подтвержден ныне страсти. . .
Сердце вдруг воспламенилось
И мне ныне нет напасти
Нет уже счастья и покою
Мучусь тяшкою тоскою. . .
И имею я в любви
Толок жар в моей крови. . .
Не терзай бесчеловечно
Не терзай меня мой свет
Я тебе подвластен вечно
И с ума твой зрак нейдет.

Отврати мои напасти. . .
Как не хочешь отвратить,
Лутче мне тея забыть. ³²

Приведенные только что песни Бекетова и Свисту нова лишь случайно сохранили имена своих авторов. Остальные, как известно, анонимны. Но все же, можно приурочить некоторые песни если и не отдельным авторам, то их группам. Так, например, известен сборник песен Между делом безделье, или собрание разных песен, музыка которого была сочинена Г. Н. Тепловым. Э^тот песенник встречается в двух изданиях 1759 и 1776 гг. Но по некоторым данным можно предположить, что он вышел в первом издании еще ранее 1759 г. , именно в конце сороковых или начале пятидесятых годов, так что издание 1759 г. было вторым, а 1776 г. третьим. Хотя разыскания в Архиве Академии Наук, в типографии которой в нотопечатне только и мог печататься гот песенник, не обнаружили каких-нибудь следов выполнения тепловского сборника в виде заказа или отчета типографского фактора, но если иметь в виду, что Теплов был в начале пятидесятых годов весьма значительной фигурой в академии, то можно предположить, что Между делом безделье в первом издании было напечатано неофициально. ³³ Впрочем, если даже и не было этого раннего издания то все же, согласно указаниям Штелина, сочинялись эти песни и клались на музыку именно в эту эпоху. ³⁴ В частности, чрезвычайно любопытно то, что из семнадцати песен тепловского сборника пять написаны темпом менуэта, млн., как писал Сумароков, минарета. Автором музыки был Г. Н. Теплов. По кто же были поэты, произведения которых музыкально обработал Теплов Из семнадцати песен сборника семь принадлежат Сумарокову; ³⁵ остальные десять, по указанию Штелина, являлись произведениями Елагина и др. Кто эти другие, догадаться нетрудно: в начале пятидесятых годов Елагин дружил с Бекетовым, оба они были адъютантами гр. А. Г. Разумовского; провидимому, вокруг них, выходцев из Сухопутного шляхетного корпуса, группировались другие их соученики. Таким образом, те-пловское Между делом бездельеэто один из сборников этой несенной кадетской поэзии.

Тепловское между делом безделье было единственным печатным собранием песен этой ранней поры с нотами. Значительное количество песен этого периодабез нот перепечатано было в Российской универсальной грамматике Н. Г. Курганова 1769. Помешенное здесь собрание стр. 305333, явно в подражание Теплову, озаглавлено: Светские песни или дело от безделья. Как и в тепловском, и во всех последующих сборниках, песни у Курганова анонимны. Но достаточно осведомленный Новиков указывает, например, что здесь напечатано много песен Бекетова; ^3б о песнях Ив. Шишкина Новиков говорит более глухо, но, невидимому, также имеет в виду курга-новский сборник. ³⁷ Однако известен еще один не менее любопытный датированный сборник песен этого периода. В собрании известного ярославского библиофила И. А. Вахрамеева имелся сборник, озаглавленный Российской Академии разными шту-дентаии сочиненные пастушки виршами, списанные в Ярославле 1755 году. ³⁸ Сборник этот, одни из старейших в данном жанре, представляет исключительный интерес. Здесь приведены записи 135 песен, из которых большинство безымянно. Лишь небольшое число их может быть атрибутировано определенным авторам. Такова, например, песня 110

Ночною темнотою
Покрылись небеса,

представляющая известный ломоносовский перевод из Анакреона. Двадцать семь песен из вахрамеевского сборника включены в VIII том Полного собрания всех сочинений Сумарокова. ³⁹ Остальные песни, за исключением двух, 27 и 28 Полно, свет мой, не гордился, автором которой указан П, С. Свистунов, и Везде мне скучно стало, приписанной Н. А. Бекетову, анонимны. ⁴⁰ В большинстве своем песни эти, или, как они названы в реестре, с академические пастушки, либо эротико-идиллического, либо грустно-элегического содержания. Нередки случаи, когда несколько песен настолько близки друг к другу, что можно заподозрить тут перевод какого-либо иностранного по-видимому, французского образца, или же состязание на заданную тему, или, наконец, подражание какому-то одному образцовому произведению такого рода.

Ср. № 2 Песня Сумарокова, соч. , т. VIII, 64:

Негде в маленьком леску, при потоках речки,

На зеленом на лужку, где бежала речка,
На пологой бережку лежала овечка.

Необходимо отметить и то, что в своей характеристике песни Сумароков был, по-видимому, вполне самостоятелен: Бухало, которому он почти рабски подражал в своей еиисголе, к песенке относился пренебрежительно. Для Буало песенка несложное творенье, нелепое творенье; авторов песенок он предупреждает:

И если удалось стихи слепить подчас,
Пусть это гордостью не ослепляет вас.

Буало даже отказывает сочинителям песенок в звании поэта:

Ведь автор песенки, несложного творенья,
Готов себя считать поэтом в упоенья. . .
И чудо, ели он в безумном самомненье,
Печатая йотой нелепые творенья,
В начале сборника портрет не ставят свой. ⁴²

Совершенно иное отношение к песне у Сумарокова.

В его глазах она имела значение специфически-важного жанра, и поэтому характер даваемых в Епистоле о стихотворстве наставлений о сочинении песен представляет особый интерес.

Вот эти наставления:

О песнях нечто мне осталося представить;
Хоть песнописцов тех никак нельзя исправить,
Которые что стих не знают, и хотят
Нечаянно попасть на сладкий песен лад.
Нечаянно стихи из разума не льются,
И мысли ясные невежам не даются.
Коль строки с рифмами: стихами то зовут.

Слог песен должен быть приятен, прост и ясен,
Витийств не надобно; он сам собой прекрасен,
Чтоб ум в нем был сокрыт, и говорила страсть;
Не он над ним большой, имеет сердце власть.
Не делай из Богинь красавице примера,
И в страсти не вспевай: Прости моя Венера,
Хоть всех собрать Богинь, тебя прекрасней нет:
Скажи прошаяся Прости теперь мой свет
Не будет дня, чтоб я не зря очей любезных,
Не источал из глаз своих потоков слезных.
Места, свидетели минувших сладких дней,
Их станут вображать на памяти моей.
Уж начали меня терзали мысли люты,
И окончатся приятные минуты.
Прости в последний раз, и помня как любил.
Кудряво в горести никто не говорил:
Когда с возлюбленной любовник расстается,
Тогда Венера в мысль ему не попадется.
Ни ударения прямоват нет в словах,

Ни рифм порядочных, пи меры стоп пристойной.
Нет в песке скаредной, при мысли недостойной,
Но что я говорю при мысли да в такой
Изрядной песенке нет мысли никакой.
Пустая речь, коне не виден ни начало;
Писцы в них бредят все, что в разум ни попало.
О чудные творцы, престаньте вздор сплетать
Нет славы никакой неосмысленно писать.⁴³

Итак, в этом наставлении подчеркиваются все те же принципы средне-дворянской эстетики того времени: ясность, простота, отсутствие витийства, кудрявости, иными словами, натура, естественность.

Как ни зависела Эпистола о стихотворстве от L'art potique Буало, но Сумароков сумел выразить в ней свое понимание как всего поэтического искусства, так и проблемы отдельных жанров. Так, он настойчиво подчеркивает, что важнейшее условие воздействия искусства простота:

Дай чувствовали мне пастушью простоту. . . ⁴⁴
Мне стихотворная приятна простота. ⁴⁵

Требуя естественности в поэзии, он доходит до того, что к автору любовной элегии обращается со следующими словами:

Коль хочешь то (т. е. любовную элегию) писать;
так прежде ты влюбись.⁴⁶

К трагику Сумароков предъявляет такое требование:

Старайся мне в игре часы часами мерить;
Чтоб я забывшийся, возмог тебе поверить
Что будто не игра те действие твое.
⁴⁷

Все это было изложено Сумароковым в 1747-1748 г. Здесь он еще не различал жанров предпочтительных перед другими:

Все овально, Драма ли, Эклога ила Ода:
Слагай, к чему влечет твоя природа. ⁴⁸

145 страниц 4, в кожаном переплете; первые 16 страниц заняты оглавлением. В каталоге университетское библиотеки против этой рукописи значится: Приобретена покупкою от г-жи надворной советницы Актовой в С. Петербурге. ⁵⁴

Указав вкратце содержание Казанского сборника и отметив при этом, что некоторые из стихотворений, внесенных в сборник переписчиком, уже были напечатаны в Ежемесячных сочинениях и в сочинениях Сумарокова, но большая часть в печати неизвестны, А. Н. Афанасьев прибавляет: Главное же содержание составляет стихотворная и отчасти прозаическая перебранка писателей и актеров прошедшего столетия. Сведения об этом сборнике А. Н. Афанасьев почерпнул из источника, вообще впервые сообщившего в печати более или менее подробные данные о казанской рукописи, именно из диссертации Н. Н. Булича Сумароков и современная ему критика. ⁵⁵ Характеристика, данная сборнику Буличем, не лишена интереса: Рукопись эта любопытна, как сборник некоторых непечатных фактов русской литературы второй половины XVIII столетия. Неизвестный собиратель, живший, по-видимому, в конце прошлого века, задал себе цель собрать сатирические, личные нападения друг на друга тогдашних писателей, где они не церемонились между собою. Вероятно, эти нападения интересовали любителей. По для нас они не имеют того интереса, какой тогда имели; зато чрезвычайно любопытны в историко-литературной отношении. Здесь можто найти такие подробности, которые неизвестны историкам нашей литературы. Попадаются даже стихотворные портреты писателей, писанные, впрочем, не совсем дружелюбными красками. Одним словом, открывается вся закулисная жизнь писателей. К сожалению, сам собиратель, или писец, при красоте почерка, не соединял познаний грамматики, а потому очень часто совсем нельзя добраться до настоящего смысла стиха. ⁵⁶

Сообщение Н. Н. Булича привлекло внимание тогдашних историков русской литературы, н. ряд из них С- И, Шевырев, Н, С. Тихонравов и др. заказал себе копии с Казанского сборника. ⁵⁷ Одну из вопи получил н. А. Н. Афанасьев. ⁵⁸ По своему экземпляру, находящемуся в настоящее время вместе с перепиской о ней в рукописном отделении Всесоюзной библиотеки имени Ленина, А, Н, Афанасьев опубликовал ряд материалов Казанского сборника. Всего в сборнике 141 сти отворение, но они могут быть сгруппированы в несколько-тематических объединении: 1 Полемика вокруг сатиры на петиметра и кокеток Елагина; 2 перебранка по поводу Гимна бороде Ломоносова; 3 сатирическая переписка между Треднаковский и Ломоносовым; 4 эпиграммы на Сумарокова; 5 пикировка актеров Чулкова, Соколова и др. В самом сборнике материалы эти даны в основном в виде серий, но изредка отдельные пьесы стоят не на своем месте. Не инея возможности сличить афанасьевскую копию с подлинником, трудно судить, насколько точно воспроизведен в ней текст. Но сопоставляя публикацию Афанасьева в Библиографических записках с его же сборником, можно упрекнуть этого почтенного исследователя в некоторой небрежности, в невнимательности. Так, например, он печатает стихотворение К Сумарокову Ты, которого природа. . . как произведение неизвестного автора, между тем в принадлежавшей ему копии Казанского сборника это послание подписано инициалами "I, Е" , то есть Иван Елагин. ⁵⁹ Нередко Афанасьев, исправляя ошибки безграмотного переписчика, давал явно ошибочные конъектуры. Так, в стихах, приводимых ниже по тексту Казанского сборника

Цыганоеов сперва не груб, но добродетелен,
Не горд, не самохвал, и в должности исправен, ⁶⁰

Афанасьев исправляет явно неверное чтение добродетелен на Добродеев, хотя рифма исправен подсказывает правильную конъектуру добронравен. Таких примеров можно привести несколько.

Несмотря на эти неточности издания, публикация Афанасьева имеет большое значение, так как она ввела в историко-литературный оборот очень важный материал. Но для настоящей работы нет необходимости обращаться к статье А. Н. Афанасьева за материалом; именно в силу указанных выше причин следует проверить текст полемических стихов н. прозы, если не непосредственно по Казанскому сборнику, то, по крайней мере, по копиям с него. Весь приводимый ниже материал м заимствован из экземпляров копий Казанского сборника принадлежавшей Афанасьеву н второй, подаренной Л. Н. Маковым в 1885 г. рукописному отделению б. Публичной библиотеки, теперешней Государственной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.

В центре полемики стоит Сатира на петиметра и кокеток Елагина. Касаясь злободневного, по-видимому, в то время вопроса о петиметерстве, сатира Елагина включалась в целую серию аналогичных литературных произведении. Так, например, в ту же самую эпоху была написана анонимная эпиграмма На петиметра:

Глаферт природою и счастьем одарен,

Богатству нет числа; был десять лет в Париже;
Науки все прошел, уклонностью всех ниже;
Пригожество ж в нем равно высокому уму.
А добра совесть есть вот на что в ней ему⁶²

В комедии Третейной судЧудовищи 1750 Сумароков выводит петиметра Дюдижа; под тем же именем осмеивается петиметр в Ссоре мужа с женою Пустой ссоре , относящейся в тому же времени. ⁶³ Для более поздней эпохи, для конца 60-х и 7080 гг. , сатирическая трактовка щеголей и щеголих делается обычной и важной темой журналистики. Анализируя типы петиметров в романе XVIII в. , В. В. Сиповский отмечает количественную незначительность подобных изображений и приходит к следующему выводу: Не есть вт. этот факт лучшее доказательство того, что сатирики- журналисты, выдвигавшие эти типы на первое место, грешили несколько против правды русской жизниони, очевидно, слишком усердно повторяли образы, взятые из чужой, иноземной сатиры. То, что было типичным, например, для Германии, то у нас было, вероятно, лишь явлением случайный, нетипичным. . . ⁶⁴

С этим взглядом едва ли можно согласиться и принципиально и но существу. В самом деле, только что цитированное мнение Б. В. Сиповского, одного из основательных знатоков литературы XVIH в. , в определенном смысле типично для всего прежнего литературоведения, подходившего к литературе XVIII в. как абстрактной и оторванной от жизни. Сам В. Б. Сиповский, много поработавший над доказательством близости литературы к жизни XVIII в. н. пользовавшийся для этой цели мемуарными высказываниями современников, шел по линии непосредственных сопоставлений. Но надо иметь в виду, что отражение жизни в литературе XVIII в. было значительно сложнее, чем это представлялось литературоведам дореволюционной эпохи. Не находя большого числа высказываний о щеголях и щеголихах как в рома нах, так и в мемуарах XVIII в. , Б. В. Сиповский вывел заключение, что все эти петиметры и кокетки, изображавшиеся в комедии и сатире той эпохи, явление чужое, наносное. Однако это не так и со стороны фактической. О буйственном пристрастии ко всему, что называется французским, вошедшем в моду в царствование Елизаветы, вспоминает и историк Болтни ⁶⁵ и др. Об одно, зараженном французоманией, вельможе елизаветинского времени сообщает кн. М. . . Щербатов: Граф Иван Григорьевич Чернышев, сперва камер-юнкер, а потом камергер, человек не толь разумный, коль быстрый, увертливый и проворный и, словом, вмещающий в себе нужные качества придворного, многие примеры во всяком роде сластолюбия бодал. К нещастию России, он не малое время путешествовал в чужие край; видел все, что сластолюбие, роскошь при других европейских дворах наиприятнейшего имеют, оп все же свис перенял, все сие привез в Россию, и всем сим отечество свое снабдить тщился. Одеяния его были особливого вкусу и богатства, и их толь много, что он единожды вдруг двенадцать вавтанов выписал. ⁶⁶

О том, как был в моде уже в конце сороковых годов XVIII в. французский язык в высшем кругу в Петербурге, можно судить по указанию Тредиаковского в 1750 г. на то, что больше обучаются по правилам не своему, да чужим языкам: сей недостаток, прибавляет он, толь есть общий, что почитай и среднего состояния люди его ж предпочитают, не зная, как думаю, что бесчестнее Россиянам не знать по Российски, нежели какинак. ⁶⁷ В особенности значительным делается французское влияние с усилением Шуваловых. И. И. Шувалов, этот, по язвительному слову Фридриха Прусского, сен Помпадур, пламенный француз, едва ли не был сам, если не петиметром в той виде как изображали сатирические писатели того времени, то, во всяком случае, французским модником, выписывавшим из Парижа мебель, одежду, лакеев и т. д. Таким же французолюбием отличались и другие Шуваловы, а также Воронцовы, Строгановы, Чернышевы и т. д. ⁶⁸ Все это вместе взятое заставляет предположить, что нападки Сумарокова, Елагина и др. на петиметров и кокеток имели в виду именно rptnny шуваловцев, противников Разумовских, вокруг которых группировалось среднее дворянство в лице своих столичных представителей, выходцев из Сухопутного шляхетного кадетского корпуса. Любопытно, что "Третейной суд (Чудовищи)" Сумароков написал в июне 1750 г. , будучи в то время адъютантом А. Г. Разумовского, а представлена эта комедия была фельдфебелем Разумовским К. Г. , Гельмерсеном, Бухвостовым, Бекетовым, Н. А. , Мелиесино, Рубановским, Остервальдон, Свистуновым и др.⁶⁹ Конечно, трудно предположить что в лице Дюдижа выведен И. И. Шувалов, но что франкофильские тенденции Шуваловых подвергались здесь осмеянию едва ли подлежит сомнению.

В эту же антитпуваловскую серию выпадов против петиметерства должна быть поставлена и елагинская Сатира на петиметра и кокеток, печатаемая ниже. ⁷⁰

Отврытель таинства любовная нам лиры,
Творец преславныя и пышныл Секиры,
Из мозгу рождшейся богини мудрой сын,
Наперсник Бокалов, российский наш Расин,
Защитник истины, гонитель злых пороков,
Благий учитель мой, скажи, о Сумароков

Хоть к стихотворству мне охоту в сердце влил.
Когда сложенные тобой стихи читаю,
В них разум, красоту и живность обретаю,
И вишу, что ты их слагая не погрел,
Бее принужденна писал ты что хотел;
Не вижу, чтобы ты за рифмою гонялся,
И Идучи ее, работал и ломался;
Не вижу, чтоб искав сердился ты на них:

Оне, встречался, кладутся сами в стих. Противополагая ибеспринужденноиу, свободному творчеству Сумарокова якобы свое, Елагин дает картину творческих мук бездарного пиита:

А я о горька часть, о тщетная утеха
Потею и тружусь, по все то без успеха;
По горнице раз сто пробеган, рвусь, грущу,
А рифмы годная нигде я не сыщу;
Тогда орудие писателей невинно

Несчастное перо с сердцов грызу безвинно. Из дальнейшего выясняется, что картина, представляющая якобы процесс творчества сатирика, введена была намеренно: она дает возможность перейти к непосредственному предмету сатиры:

Нельзя мне показать в беседу было глаз
Когда б меня птнметр увидел в оный час,
Увидел бы, как я по горнице верчусь,
Засыпан табаком, вздыхаю и сержусь:

Который не обок и грамоток писать,
А только новые уборы вымышляет,
Немей и глупый полк кокеток лишь прельщает
Но пусть смеется он дурачествам моим,
Во мзду, что часто сам снеся я над ним.
Когда его труды себе воображаю
И мысленно его наряды все щитаю,
Тогда откроется мне бездна к смеху вин;
Смешная десяти безумных он один.

Б следующих за словами Жоликера стихах заключается попутная насмешка над неудачной Ломоносовской рифмой: Индия - Россия.

Подобии как солдат с весельем в брань спешит,
То с радостью идя он мнит, что победит,
Или как наш поэт, вписав в свой стих Россию,
Любуется сыскать в ней рифмою Индию:
Так ободренный наш сей речью петиметр,
Как легкое перо подъемлет сильный втер,
Подъемен радостью, из кресел вылетает,
И палку взяв что всех гайдуков превышает,
К ступанью легкому себя употребя,
На пиршество бежит, всю память погубя.
Ты, остроумный Поп, ⁷³ любимей Аполлонов,
Честь английских стихов, поборник их законов.
Скажи мне, где ты брал воздушных тех богов,
Скажи ты мне, творец Отрезанных Власов
Которыми свою Белинду несравненна,

Старался суетно со всех стран окружить
И тщился от беды ее ты сохранить,
Открои мне, где собор сих духов обитает,
Которых сильфами твой стих нам нарицает,
И дай единого из нежных сих божков
Для сохранения хоть красных каблуков
Чтоб дерзка пыль до них не смела прикасаться
И краска бы на них могла не изменяться.
Чтоб втер его чулки и ноги пощадил
И стрелки с блесточки чтоб дерзко не сронил.

Наконец петиметр в салоне, окружен кокетками:

Но вот мой петиметр в беседу уж вступает. . .
Что ж слышу я за вопль, что слух теперь пронзает
Подобно как кричит обрадован народ,
Когда, избавившись морских свирепых вод,
На дряхлом корабле в пристанище втекает,
И в безопасности тот час воспоминает,
В который видел он ужасный неба гнев
И зрел уж на себя разверстый бездны зев:

И одеяние его все похвалят.
Иная тут кричит: кеды какал тень
Уж подлинно скажу, что твой сегодня день.
Другая, истинно подобно как взбесись,
Французским языком издетска заразись,
Кричат и вопит тут; как ангел ты хорош,
И на прекрасного Маркизов ⁷⁵ похож
Хваленый петиметр, чтоб больше показаться.
Тут велеречием потщится украшаться,
Сбирает речи все романов, что читал,
Которые деньжат для бедности списал. ⁷⁶
Немецких авторов, не зная, презирает,
И в них добра отнюдь найти не уповает.
Тут вспомни, что велел премудрой Жоликер
Немысленно болтать, болтает всякий вздор.
Вот, бедный петиметр, чему и я смеюсь;
Ты истинно смешон на целой свет я шлюся.
Мне лутче кажется над рифмою потеть,

И следуя по всем обычаям французским,
Быть в посмеяние разумным людям русским,
Что собрано отдои, в младых днях то прожить,
И в старости о том крушиться и тужить.

В заключение своей сатиры Елагин обращается к Музе ненавистнице всех в обществе пороков со следующими словами;

Ты ж, ненавистница всех в обществе пороков,
О муза коль тебе прзволпт Сумароков,
Ты дай мне, дай хоть часть Горациевых сил,
Чем Фряска ⁷⁷ гордого он в Риме победы,
Чтоб мной отечеству то стало откровенно.
Чем он прославился во веки несравненно.

А. Н. Афанасьев, публикуя материалы Казанского сборника, высказал мысль о том, что полемика вокруг елагинской сатиры была вызвана, с одной стороны, признанием Сумарокова первым современный писателем, а, во-вторых, насмешками над Ломоносовым: похвала Сумарокову, выраженная в начальных и конечных стихах сатиры Елагина, задела за живое все авторские самолюбия, которые в тот век были слишком щекотливы и требовательны до смешного. Спор о том, кого следует признать первым из современных русских писателей, сильно занимал этих последних; занимал их непосредственно более, чем самую публику, не отличавшуюся особенным пристрастием к литературе. Прошедшее столетие оставило нам довольно анекдотических рассказов о распрях между Сумароковым, Ломоносовым, Третьяковским и Берковым, в которых их легко оскорбляющаяся авторская гордость играла едва ли не самую-видную роль. Очень естественно, что при таких неприязненных отношениях писателей между собою, при этой постоянно возбужденной и тревожной чуткости их самолюбий, всякая, даже самая скромная и незатейливая, похвала одному из соперников раздражала всех других; громкое же прославление одного из литераторов считалось всеми остальными едва ли не личным оскорблением. И вот почему на Елагина, за его похвалы Сумарокову, со всех сторон посыпались самые ожесточенные Эпиграммы и разного рода бранчивые послания. ⁷⁸

Едва ли можно было более предвзято оценить подобную полемику, чем сделал это в только что приведенной цитате А. Н. Афанасьев. Конечно, Ломоносов был задет насмешками над рифмами Индия Россия, ⁷⁹ но суть поленики состояла не в этом. В основном она пошла по линии защиты пети- метерства от несправедливых якобы нападок Елагина. В своем стихотворном ответе Елагину, о прозаических будет сказано особо, Ломоносов начал именно с принципиального возражения:

Златой младых людей и беспечальной век
Кто хочет огорчить, тот сам не человек. ⁸⁰

Для Ломоносова, s клиента Шуваловых и Воронцовых, петиметерство не есть социальный порок, как его оценивают средне-дворянские поэты, а лишь златой младых людей и беспечальной век, пора, предшествующая серьезной государственной деятельности, полной а печалей и обязанностей. Поэтому всякий, кто покушается омрачить, огорчить этот златой век, тот сам не человек. Позицию Елагина-Балабана (балабан - увалень -болван) Ломоносов объясняет психологически невозможностью любить

ты, Балабан, женат. . .

И для того против любви. . . восстал.

Затем Ломоносов переходит к каким-то личным моментам-В биографии Елагина:

Мы помним, как ты сам, хоть ведал перед браком.
Что будешь подлинно на перву ночь свояком,
Что будешь отчим слыть, на девушке женясь,
Или отец княжне, сам будучи не князь,

(См. приложение I к настоящей главе.)

Елагин был женат на Наталье Алексеевне РатиковоЙ, бывшей камер-юнгфере, или горничной Елизаветы. ⁸¹ Дочь его, Мария, умерла в 1774 г. ⁸² Что означают намеки Ломоносова, судить сейчас трудно за отсутствием данных. Но необходимо помнить, по в XVIII в. слово свояк, помимо обычного своего значения, муж жениной сестры, имело еще смысл соперник или полюбовник. ⁸³ Что касается стиха: старался. . . наряды прибирать сверьх бедности и мочи, то некоторым ключом к его толкованию могут быть следующие слова из Записок Екатерины II. Говоря о кадете, позднее адъютанте А. Г. Разумовского, Н. А. Бекетове, носившем в вне театра брильянтовые пряжки, кольца, часы, кружева и очень взысканное белье, Екатерина писала: Разумовский приставил к своему новому адъютанту другого юнца, которого он г. е. Бекетов и назначил, Ивана Перфильевича Елагина. Этот последний был женат на прежней горничной императрицы, она-то и позаботилась снабдить молодого человека бельем и кружевами о которых выше упомянуто; так как она вовсе не была богата, то можно легко догадаться, что деньги на эти расходы шли не из кошелька этой женщины. ⁸⁴ Очевидно, кое-что из сумм, передаваться Елизаветой через Рлтикову-Елагину для Бекетова, перепадало и И. П. Елагину. Не вдаваясь в подробности в коментированнии ломоносовского ответа на Сатиру на петиметра и кокетки, можно все же констатировать, что основным стержнем эгого ответа является проблема петиметерства, а не литературного первенства.

Совершенно на той же точке зрения стоит анонимный ученик Ломоносова. Перефразируя начало сатиры Елагина, этот автор обращается к последнему в своем Возражении или Превращенном петиметре:

Открытель таинства поносныя нам лиры,
Творен негодный и глупыя сатиры,
Из дрязгу родшеиея Химеры глупой сын,
Наперсник всех вралей, российский Фросин, ⁸⁵

Крушитель истины, защитник южных ветров
Скажи мне, кто тебя сим вздорам научил.
Которы свету ты недавно предложил. . . . . .
А, петиметров ты напрасно осудил.
Скажи мне: одного глупей тебя кто б был?
Когда гнушаешься сравнить ты их с собою,
Зачем позволил им смеяться над тобою
Иль мнишь, что их ты сам чей можешь обругать,
Когда ты все начнешь наряды их считать? . .
Совет тебе даю их больше не ругать,
Остаться, как ты был, и врать переставать.
Опомнись, что ты сам лтиметром бытьжелаешь,
Да больше где занять ты денег уж не знаешь.

Далее ученик Ломоносова переходит к тем же намекам, какие приводил его учитель:

Свояков ты забудь и ввек не вспоминай:
Известно то уж всем, что знал ты и до брака,
Что будешь ты иметь и сам в ту ночь свояка
И будешь отчим слыть, на девушке женясь.
Или отец княжне, сам будучи не князь. ⁸⁶

Кто-то возразил на это Возражение и так упрекал анонимного автора:

О вздорный критикус на вздор, о петиметр
В тебе ль быть замыслам, в тебе ль беспутном ветр, ⁸⁷

Насмехаясь над автором Превращенного петиметра, его антагонист многозначительно прибавляет в последней строке

Статная бы писал про мотов ты закон.

(См. приложение III.)

Из этого стиха можно заключить, что автор Превращенного петиметра был известен своему антикритику, или, по крайней мере, предполагался им, и что тот в приведенном выше стихе делает этому действительному ил воображаемому автору какой-то личный укол. Кто же мог писать про мотов закона Не имелось ли здесь в виду указать, что автором был или предполагался И. И. Шувалов, много тративший денег на свои наряды и домашний обиход; внесет с тем, известно, что он не чуждался литературных занятий и писал стихи⁸⁸

Сторонники Елагина стояли на совершенно иной точке зрения, нежели Ломоносов и, может быть, Шувалов. Вот как пишет неизвестная. Для этой ранней русской поэтессы златой младых людей и беспечальный век вовсе не такая безобидная и невинная пора жизни будущих сановников, какой она представляется Ломоносову. Защитники петиметров, Ломоносов и его ученики, находят резкую оценку:

Развратных молодцов испорченный здесь век
Кто хочег защищать, тот скот па человек:
Такого в наши дни мы видим Телелюя,
Огромного враля и глупого балуя,
Который Гинтера и многих обокрал
И мысли их писав, народ наш удивлял.

После ряда личных выпадов против Ломоносова как пьяницы и человека низкой породы, поэтесса кончает так:

А впрочем на конце сих строк тебе моих,
Елагин мысль скажу мою и всех честных:
На честных кто людей от ныне и до век
Враждует сатана и подлой человек. ⁸⁹

Другой сторонник Елагина находит, что в последней

Бокалов ныне дух. . . стал вообновен,
Подобен он ему в стихах стал дерзновен;
Из людей тщился он пороки истреблять,
Против петиметра осмелился писать. . . ⁹⁰

(См. приложения V н VI.)

Если вдуматься в аргументацию елагинцев, то окажется, что они выдвигают как объект Сатиры на петиметра истребление людских пороков, борьбу с испорченным веком развратных молодцов и т. п. Таким образом, не только Ломоносов и его сторонники, но и сумароковско-елагинская группировка рассматривала полемику вокруг Сатиры на петиметра как проблему общественную; а как выше было указано борьба рта имела конкретные объекты франкофильскую грушгйропку Шуваловых-Воронцовых и пр. В эту же ливню, очевидно, должна быть включена борьба с засорением русского языка французскими словами и оборотами. Не случайна, например, такая сценка в комедии Сумарокова. Ссора у мужа с женою Пустая ссорив:

ЯВЛЕНИЕ XVII

Дюлиж и Деламида

Деламида

Я думала, что вы уже ушли.

Дюлиж

Я не думал, что я вас сводни еще увидеть удостоюсь.

Деламида

Тео для вас, чтоб меня видеть, не очень велико.

Дюлиж

Всего больше сударыня.

Деламида

Вы так мне фланируете, что уж не возможно.

Дюлиж

Вы мне не поверите, что я вас адорирую.

Деламида

24. Грот, Я. К. Очерк академической деятельности Ломоносова, СПб. 1865, стр. 29-30 или труды Я. К. Грота, СПб. , 1901, Ш. Очерки из истории русской литературы, стр. 1415. О поэтической деятельности И. П. Шувалова известно очень мало. С большей или меньшей степенью достоверности ему приписывается Надпись к портрету Ломоносова Московской здесь Парнасе изобразил витию. . . Впрочем, указание Новикова Опыт. стр. 249. или Ефремов, Материалы, стр. 121, что о стихи к портрету Ломоносова сочинены г. графом Шуваловым, заставило предположить, что автором был ие И. П. , а гр. А. П. Шувалов Кобеко, Д. Ф. Ученик Вольтера, гр. А. П. Шувалов. Русский архив, 1881. кн. III., стр. 257-258. Невидимому, И. И. Шувалову принадлежит Эпистола к Г*** Скажи, доволен ли ты частию своею. См. Ежемесячные сочинения, 1755, апрель, стр. 299 - 306. Основанием для данного предположении является следующее место в протоколе Конференции Академии Наук от 29 марта 1755 г. Mullerus prodnxit epistolam ab ignoto auctore versibus Russicie scriptam et a Gonsiliario Status Schumachero scbedula comitatam, qua nuntiatam est juendam magnac dignitatis Virum misisee epistolam istam ia Cancellaria, at memi Aprili Observationum menstruarom inseratnr. Миллер прочитал эпистолу, написанную неизвестным автором в русских стихах и сообщенную статск. совет. Шумахером при записке, в которой тот извещал, что эта эпистола была прислала в канцелярию Академии от некоего высокопоставленного лица для помещения в апрельскую книжку Ежемесячных обозрений, Протоколы заседаний кон. Академии Наук, СПб. , 1899, т. III., стр. 326.

О возможном участии И. И. Шувалова в полемике вокруг Сатиры на петиметра и кокеток И. Н. Елагина см. стр. 127- 128 настоящей работы.

25. Резанов, В. И. Трагедии Ломоносова. Ломоносовский сборник, издание Академии Наук. СПб. , 1911, стр. 235-238.

27. Соч. Ломоносова, под ред. М. И. Сухомлинова, т. II, примечания, стр. 435; о том, что данная афиша и есть елагинская пародия на Тамару и Селима, указал В. Н. Соловьев в статье М. В. Ломоносов, как драматург Историческая справка в журнале Студия, 1911, 6, стр. 4.

28. Курганов, Н. Российская универсальная грамматика. СПб. , 1769, стр. 324-325; ср. также Титов, А. А. Рукописи славянские и русские, принадлежащие И. А. Вахрамееву, М. , 1892, выпи. II, стр. 341 №46.

29. Буковский, Г. А. Русская поэзия ХVIII века. Л. , 1927, стр. 19 и сл/

30. Полн. собр. соч. , ч. I, стр. 329.

собрания Вахрамеева отыскать мне не удалось. В Ярославле, где она находилась, ее в настоящее время нет, так как все собрание Вахрамеева передано было в Посуд. Исторический музеи Москва. Однако рукописи № 555 в ГИМе, как мне сообщили, нет. Впрочем, см. Литературное наследство, 1935, №19-21, стр. 67. Исходя из предположения, что данная песня, как и следующая, принадлежащая Свистунову, могут оказаться и в других собраниях, я обратился к В. И. Чернышеву, у которого имеется исключительная по точности и полноте картотека русского песенного репертуара. По указазаниям В. И. Чернышева и были отысканы в печатных и рукописных песенниках песни Бекетова и Свистунов, где они были помещены анонимно. Если всмотреться в данную песню Бекетова, заметно, что последние четыре куплета не связаны с первое частью, имеющей рефрен Сжалься, не мучь меня. Возможно, что это две песни разных авторов. Но также можно думать, что это две песни Бекетова. Не имея данных для окончательного решения вопроса, я предпочел привести песню Бекетова по тексту Нового и полного собрания российских песен.

32. Гос. Публичен. библиотека им. Салтыкова Щедрина Ленинград, рукописи, отделение, рукопись под шифром О. XIV №11 л. 106, 142 ср. Титов, назв. соч. , стр. 340 №27 и 362. Данная песня также производит впечатление составленной из двух.

33. О Теплове и его сборнике романсов см.: Булич, С. К. Прадедушка русского романса. Музыкальный современник, 1916, № 1 сентябрь стр. 11-16; Римский- Корсаков, А. Н. Теплов Г. Н. и его музыкальный сборник Между дедом безделье Первый русский песенник XVIII в. в сб. Музыка и музыкальный быт в старой России, Л. , 1927, стр. 30-57 Финдензен, Ник. Очерки по истории музыки в России с древнеиших времен до конца XVIII века. М. , 1929, вып. VI, стр. 282 - 287; Юферсов, Д. В Музыкальная и нотно-издательская деятельность Академии Наук и ее типографий в XVIII в. Вестник Академии Наук СССР, 1934, №41 стр. 41-42; об издании Между делом безделье 1776 г. см. также Семенников, В. П. Материалы для истории русской литературы и для словаря русских писателей эпохи Екатерины II. Гр. , 1915, стр. 144. Очень возможно, что первое издание романсов Теплова не носило названия Между делом безделье, появившегося лишь в 1759 г. Против этого названия и помещения там своих песен протестовал А. П. Сумароков Трудолюбивая пчела, 1759, ноябрь, стр. 678 и сл. и перепечатал текст шести песен. Вместе с тем, в объявлении о сборнике Теплова в СПб. ведомостях 1759, августе, №68 и 69 и в журнале Академии он назван Дело между бездельем. Попутно отмечу, что С. К. Булич в указанно выше статье установил принадлежность текста шести песен данного сборника Сумарокову №№ 10, 11, 12, 13, 15 и 17. Между тем, в Полном собрании сочинений Сумарокова есть еще одна песня, напечатанная и у Теплова; это песня Уж прошел мой век драгой. . . у Теплова Гл 16, стр. 333; у Сумарокова ч. VIII, стр. 216, 31. С другой стороны сам Сумароков в Трудолюбивой пчеле- см. выше не перепечатал песни 10 К тому ли я тобой, к тому ли я пленилась, стр, 21-22 А Н. Римский-Корсаков указ. соч. , стр. 36 ошибочно указывает расхождения текстов Теплова и Сумарокова.

34. Nachrichten iiber die Musik in Rusaland. Haigolds Beylagen zum Neuveranderten Ruasland. Leipzig und Riga, 1771, В. II, SS. 100-101. Cp. скоб фон-Шмелин. Известия о музыке в России. Пep. с нем. М. Штерн под редакцией, с предисловием и примечаниями Т. Ливановой. Сб., Музыкальное наследство. Музгиз. М. . 1935. стр. 128 и 182.

73. Поп, Александр 1688-1744 английский поэт классического направления.

74. Поэма Отрезанные власы или Похищенный локон Rape of the Lock была написана в 1712 г. ; сюжетом ей послужил скандал в великосветском кругу Лондона; некий лорд Петр отрезал публично локон волос у своей возлюбленной мисс Арабеллы Фермер, Белинды Попа; этот поступок послужил поводом к ссоре между обоими семействами Желая примирить враждовавших, Поп выписал комическую поэму Похищенный локон, которая принесла славу автору, но не примирила Фермеров с Питрами. Русский, прозаический перевод этой поэмы, сделанный в 1748 г. е французского, был напечатан в 1761 г.

75. В Казанском сборнике только начальная буква М. Конъектура Маркизов делается на основании эпиграммы Сумарокова 39, очевидно, относящейся к П. И. Шувалову:

Еще, однако, не повешен.
Но болен ты лежа при смерти;
Так видно не палач возьмет тебя, да черти.

Соч. ч. IX, стр. 125. Следует указать, что в тексте Полн. собр. соч. вместо Маркизов, дано явно испорченное чтение Марназов.

Которые держат, для бедности списал

был опущен в публикации А. Н. Афанасьева; здесь же он дается с моей конъектурой.

77. В тексте отчетливо написано Фреска. По предположению А. П. Малеина, должно быть Фуска Фукс, однако, известен как друг Горация.

78. Библиогр. записки, 1859, Л 15, стр. 434-455; ср также Булич, Н. П. , Сумароков и современная ему критика СПб. 1854, стр. 52.

80. Казанский сбор. № 4 Епиграмма на сатиру Ел. чрез Л. ; Библиогр Зап., 1859, №15, стр. 455-456; Вентеров, С. А. Русская поэзия, приложи. к стр. 150, стр. 89; Соч. . Тува, т. II, стр. 134 п. примеч. , стр. 142

81. Круглый, А. О. И. П. Елагин. Саб, 1895, стр. 2 Оттиск из Ежегодника императорских театров сезона 1893-1894 гг. .

82. Сумароков, Полн. собр. соч. , ч. IX, стр. 90-91.

83. См. стр. 14 наст. работы.

85. Афросин - дурак

86. Казанск. сбор, 2; Библиогр. зап, 1859, 15, стр. 457 - 458 Венгеров. Русск. поэзия, стр. 723 - 724.

87. Каз. сб., 5 Сатира на Ел. ; Библиогр. Зап.. , 1859, 15, стр. 458; Венгеров. Р. поэзия, стр. 72