1765 ФЕВРАЛЯ 26 — МАРТА 4. ПЛАН БЕСЕДЫ С ЕКАТЕРИНОЙ II
ОБ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, ПРЕПЯТСТВУЮЩИХ РАБОТЕ ЛОМОНОСОВА
В АКАДЕМИИ НАУК
1. Видеть Г[осударыню].
2. Показывать свои труды.
3. Может быть, понадоблюсь.
4. Беречь нечего. Все открыто Шлёцеру сумасбродному. В Российской библиотеке есть больше секретов. Вверили такому человеку, у коего нет ни ума, ни совести,1* рекомендованному от моих злодеев.1
5. Приносил его выс[очеству] дедикации.2 Да все! и места нет.
6. Нет нигде места и в чужих краях.
7. Все любят, да шумахершина.
8. Multa tacui, multa pertuli, multa concessi [Многое принял молча, многое снес, во многом уступил].3
9. За то терплю, что стараюсь защитить труды П[етра] В[еликого], чтобы выучились россияне, чтобы показали свое достоинство pro aris etc. [за алтари и т. д.].4
10. Я не тужу о смерти: пожил, потерпел и знаю, что обо мне дети отечества пожалеют.
11. Ежели не пресечете, великая буря восстанет.
Примечания
Печатается по собственноручному черновику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 2, л. 204 об.).
Впервые напечатано — ОР, II, стр. 40.
набросал вчерне добавление к п. 1 составленной им «Примерной инструкции морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток Северным Сибирским океаном» (факсимиле см. на стр. 355 настоящего тома). 26 февраля 1765 г. в Адмиралтейской коллегии состоялось при участии Ломоносова обсуждение переработанного им заново текста названной «Инструкции», после чего Ломоносов не позднее 4 марта того же года внес в этот текст ряд исправлений и добавлений. В числе последних было и то добавление, черновик которого написан на 4-й странице интересующего нас листа (т. VI наст. изд., стр. 523 и 624). Таким образом, черновая редакция этого добавления, лишь весьма незначительно отличающаяся от окончательной, была написана тоже не ранее 26 февраля и не позднее 4 марта 1765 г. Судя по тому, что публикуемый план написан на 1-й странице того же листа, можно предполагать, что он был составлен ранее вышеупомянутого черновика, однако и топографическая их близость, и тождественность чернил убеждают в том, что промежуток времени между составлением того и другого был минимален: план беседы с Екатериной II был написан Ломоносовым почти одновременно с черновиком добавления к «Примерной инструкции», т. е. между 26 февраля и 4 марта 1765 г., — за месяц с небольшим до кончины Ломоносова. В пользу такой датировки говорят и следующие побочные обстоятельства. С начала 1765 г. вплоть до двадцатых чисел января Ломоносов болел (ААН, ф. 3, оп. 1, № 535, лл. 26—42). 28 января 1765 г. он в первый и единственный раз в этом году участвовал в заседании Академического собрания (Протоколы Конференции, т. II, стр. 532; ср. документ 471 и примечания к нему). В последних числах января и в течение всего февраля 1765 г. Ломоносов, числясь здоровым и выезжая по делам из дому (например в заседания Адмиралтейской коллегии. — Перевалов, стр. 487 и 490), ни разу не являлся в Академическую канцелярию. В ее журналах, относящихся к этому периоду, неизменно отмечалось: «...а г. статский советник Ломоносов за другими академическими делами [или чаще: за другими делами] не присутствовал» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 535, лл. 44—53 об.). Лишь 28 февраля, в одиннадцатом часу утра, Ломоносов «прибыл», наконец, в Канцелярию (где уже «присутствовал» Тауберт), принял участие в очередном ее заседании и «вышел» пополудни во втором часу (там же, л. 54).
Судя по журналу заседания, можно думать, что поводом к этому приезду Ломоносова в Канцелярию явилось неожиданное и ничем не оправданное увольнение «инструментального художества мастера» Ф. Н. Тирютина, беспорочно прослужившего в Академии 28 лет и многократно выполнявшего технические заказы Ломоносова (см. т. IX наст. изд., документ 392). На споры об этом даровитом и честном мастере, которого выгоняли из Академии якобы за ненадобностью, и ушли, очевидно, те три часа, которые Ломоносов провел в Канцелярии. Добиться восстановления Тирютина ему не удалось. Достиг он только того, что заслуженному мастеру был выдан хороший аттестат, который подписал и Ломоносов.
Это последнее в жизни посещение Академии и явилось, может быть, тем непосредственным толчком, который заставил Ломоносова написать публикуемые строки.
Нельзя забывать, что за неделю перед тем, 21 февраля 1765 г., Миллер в отсутствие Ломоносова прочитал вслух в Академическом собрании адресованное ему, Миллеру, и едва ли предназначенное для публичного оглашения письмо Л. Эйлера о С. Я. Румовском, которое, став таким образом через третьих лиц известно Ломоносову, глубоко его обидело (см. письмо 102 и примечания к нему).
VII наст. изд., стр. 672, 851—853). Не только первая строка записи («Видеть Г.»), но и весь подбор затронутых в ней тем свидетельствуют о том, что таким высокопоставленным лицом должна была явиться в данном случае Екатерина II. Достойно внимания, что заключительная строка записи является прямым к ней обращением во втором лице («Ежели не пресечете...»).
По своему содержанию публикуемый план весьма близок к тому, что писал Ломоносов за полгода перед тем в заключительном параграфе «Краткой истории о поведении Академической канцелярии» (документ 470, § 71), однако тон высказываний здесь еще решительнее, чем там. Обстановка работы в Академии Наук, — говорит Ломоносов, — сложилась такая, что ему там «места нет». Его гонят только за то, что он в заботах о высшем благе родины стремится просветить русский народ и показать всему миру «способность и остроту его в науках». Внешние знаки внимания к Ломоносову («все любят» — здесь намек на показную благосклонность самой Екатерины) не мешают тому, что торжествует по-прежнему «шумахершина», т. е. засилье чиновников, которые, не имея ничего общего с наукой, тормозят с согласия правящих реакционных верхов развитие русской науки и русского просвещения. Ломоносов рассматривает это как несчастье, угрожающее «целому обществу»: по его концепции, силой просвещения определяется сила народа, а тем самым и честь, и безопасность государства.
Таков общий смысл того, что он собирался сказать «самодержице» — не в порядке жалобы и не в порядке просьбы, а в порядке предостережения («ежели не пресечете, великая буря восстанет»).
Беседа с Екатериной II не состоялась. Через несколько дней после того, как был написан публикуемый план, между 5 и 7 марта 1765 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 535, л. 60 об.), Ломоносова опять свалила болезнь, от которой он уже не оправился.
1 «кондициях», приложенных к указу Екатерины II 5 января 1765 г. о назначении Шлёцера ординарным профессором истории, говорилось: «Не только не возбраняется ему употреблять все находящиеся в имп. Библиотеке и при Академии книги, манускрипты и прочие к древней истории принадлежащие известия, но и дозволяется требовать чрез Академию всего того, что к большому совершенству поручаемого ему дела служить может» (Билярский, стр. 734). Ломоносов писал по этому поводу, что такое разрешение «покрывает непозволенную дерзость допущения совсем чужого и ненадежного человека в Библиотеку российских манускриптов, которую не меньше архивов в сохранности содержать должно» (т. IX наст. изд., документ 282).
2 «Дедикация» — посвящение. «Его высочество» — будущий Павел I. Ему были посвящены две работы Ломоносова: «Российская грамматика» (т. VII наст. изд., стр. 391—393) и «Краткое описание разных путешествий по Северным морям» (там же, т. VI, стр. 419—420).
3 Приведенные Ломоносовым латинские слова являются цитатой из Цицерона. (Речь против Каталины, IV, 2).
4 Pro aris etc. — это выражение, которое в полном его виде читается так: «Pro aris et focis certamen» (буквально: «Борьба за алтари и домашние очаги») и заимствовано тоже из Цицерона (О природе богов, III, 94), стало впоследствии поговорочным. В данном контексте его можно передать по-русски так: «В борьбе за благо родины».
1* Зачеркнуто