Заметки о причинах не удовлетворительного состояния Академии Наук. 1755 февраля 25 — 1757 февраля 13 (№ 425)

1755 ФЕВРАЛЯ 25—1757 ФЕВРАЛЯ 13. ЗАМЕТКИ О ПРИЧИНАХ
НЕУДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНОГО СОСТОЯНИЯ АКАДЕМИИ НАУК

1) Университетский регламент. Комиссия была напрасно.

2) В члены произведен не по достоинству, без избрания от профессоров и без экзамена.

3) Академия погорела. Канцелярия. Нартов.

4) Письмо писал к президенту. Комиссия. Пустая.

5) Челобитную из Сената^1* на Шумахера, от профессоров отдано на рассмотрение^2* президенту. Никто ни обвинен, ни оправлен; двор дан ордером.

6) Отъезжая на Украину, поверил правительство в отсутствии одному Ш[умахеру], а приехав, представил в присутствии трех человек: первый бессовестный, другой — шалун, третий — невежа.

7) С приезду граф был в Академии только однажды.

8) Между тем, сколько я трудился и дел сделал, вам известно.

9) Ныне ежемесячные листы поверил одному Мил[леру].

10) После пожару объявлено ложно о глобусе и прочем.

11) Просили о рангах; Т[еплов] для честолюбия отсоветовал, и везде говорили, что то и то.

12) Князю Голицыну реприман за меня. Штиль Теплова.

13) Сколько профессоров вытеснил.

14) Приказывает без себя ничего не делать.

15) Профессоры ходят к нему, а не к президенту.

16) Определение Миллера в конференц-секретари.

18) Отпуск в Москву. Князь Гол[ицын] спрашивал у Шумахера. Шумахер не показал. Теплова письма не хотел показать.

19).^3*

20) Чтоб свое неправое произвождение себя в члены прикрыть, то не токмо почетные без согласия академиков, но и действительные выписываются и по произволению высылаются. Для того никто не едет.^4*

21) Для меня одного по приезде из Москвы был выговор Академическому собранию.

22) Я о похищениях и о утеснении других служителей ничего не знаю, для того что сие надлежит до дел канцелярских, в которых никакого участия не имею.

23) Последнее дело.^5*

24) Диплом себе с начала взял, как сел, а профессорам при отъезде дал, и то по моим частым представлениям.

25) Отмена ректора: за историографа ботаника.

26) Крашенинников поставлен во всегдашние ректоры, который, не видя университета, не знал поступать со студентами, испортил.

27) Историческое собрание сделано ради Миллера беспутно.

28) Браун посажен и после отлучен от академиков.

29) Секретари переменялись: Винцгейм, Штрубе, Рихман, Гришов, Штафенгаген, Миллер.

30) Не знаем, президенту ли или регламенту последовать. Все пункты переменены, а Теплов говорит: ничего не отменено.

31) Сначала Канцелярия старалась большинство взять над профессорами. Возвышал молодых из своей дружбы, утеснял старых.^6*

32) Канцелярия не давала первым профессорам студентов затем, чтобы профессоры лекциями не прославились.

33) Сколько книгами раздарено!

34) Счет Книжной лавки и Типографии!

35) Бургав не ходит, а жалованья прибавлено 500 руб.

36) Академики числятся члены, а не употребляются. Для чего ж мы? на что ж получаем жалованье?

Примечания

Печатается по собственноручному подлиннику (ААН, ф. 20, оп. 1, № 1, лл. 196—197).

— ОР, V, стр. 31—33.

Датируется предположительно. Пункт 26 настоящих заметок, написанный в прошедшем времени, заставляет думать, что заметки в этой их части составлялись после смерти С. П. Крашенинникова, т. е. не ранее 25 февраля 1755 г., а из пункта 22 явствует, что они писались до назначения Ломоносова членом Академической канцелярии, т. е. не позднее 13 февраля 1757 г.

Публикуемые заметки написаны на двух листках бумаги неодинакового качества и притом разными чернилами, из чего следует, что они писались в несколько приемов.

лицу.

Нет сомнения, что Ломоносов возвращался к этим заметкам не раз. Некоторую их часть (пункты 2, 28—35) он использовал в записке 1758—1759 гг. о необходимости преобразования Академии Наук (документ 400). Весьма вероятно, что Ломоносов заглядывал в эти заметки и в то время, когда писал известное письмо Г. Н. Теплову от 30 января 1761 г. (письмо 72). И, наконец, совершенно бесспорно, что эти же заметки лежали у Ломоносова перед глазами, когда он осенью 1764 г. составлял «Краткую историю о поведении Академической канцелярии» (документ 470).

Пункт 1 имеет в виду происходившее в 1748—1749 гг. рассмотрение составленного Г. -Ф. Миллером проекта регламента Академического университета. Проект обсуждался в Историческом собрании при участии Ломоносова, однако президентом утвержден не был (подробнее см. письмо 13 и т. IX наст. изд., документ 286).

В п. 2 говорится о состоявшемся в 1730 г. присвоении профессорского звания Г. -Ф. Миллеру (Пекарский, I, стр. 312—313; подробнее см. документ 470, § 5).

В п. 3 говорится о происшедшем 5 декабря 1747 г. пожаре, серьезно повредившем здание Библиотеки и Кунсткамеры. А. К. Нартов упомянут в этом пункте, очевидно, в связи с тем, что его показания о том, где начался пожар, разошлись с показаниями Академической канцелярии (Материалы, т. VIII, стр. 640; подробнее см. документ 470, § 23).

 465, лл. 85—86). В ней, кроме Ломоносова, участвовали Г. -Ф. Миллер Я. Я. Штелин и И. -Д. Шумахер. Ни к каким серьезным принципиальным решениям она не пришла (подробнее см. документ 470, § 33).

Говоря в том же пункте о своем письме к президенту, Ломоносов имеет в виду, очевидно, то не дошедшее до нас письмо, где, как видно из письма Ломоносова к И. И. Шувалову от 1 ноября 1753 г. (письмо 37), шла речь о необходимости пресечь вмешательство Академической канцелярии в «ученые дела».

В п. 5 Ломоносов вспоминает о жалобах профессоров на Шумахера, поданных ими в Сенат в 1745 г. и переданных Сенатом на рассмотрение К. Г. Разумовского (подробнее см. документы 414 и 470, § 19). Слова «двор дан ордером» следует понимать, очевидно, в том смысле, что в 1748 г. ордером президента Шумахеру был предоставлен для жительства один из купленных Академией домов (Материалы, т. IX, стр. 393).

Пункт 6 посвящен К. Г. Разумовскому. Назначенный гетманом в 1750 г., он в начале лета 1751 г. уехал на Украину, откуда в ноябре 1752 г. выехал в Москву и весной 1754 г. вернулся из Москвы в Петербург (Васильчиков, т. I, стр. 147—148, 164 и 182). Упоминание о «трех человеках», представленных Разумовским «в присутствии» после возвращения в Петербург, несколько загадочно. Вероятнее всего, что речь идет о трех молодых украинских дворянах А. Лобысевиче, С. Дзевовиче (в более поздних документах он писался Девовичем) и Ф. Козельском. Первые двое просили в 1754 г. о приеме их в Академический университет (Протоколы Конференции, т. II, стр. 298, 308 и 317—318; ААН, ф. 1, оп. 2-1754, №№ 3, 6 и 10). Третий, Ф. Козельский, просившийся тоже в Университет, был принят в 1755 г. в Академическую гимназию (ААН, ф. 3, оп. 1, № 198, л. 2), переведен затем в студенты, а в 1758 г. уволен, так как было «усмотрено, что он к продолжению наук дальной охоты не имеет» (там же, № 469, л. 162). Известно, что А. Лобысевичу (свойственнику Г. Н. Теплова) и С. Дзевовичу К. Г. Разумовский покровительствовал (см. письмо 72 и т. IX наст. изд., документ 329). Известно также, что они были уволены из Академии Ломоносовым и что с его же ведома и согласия уволен был и Федор Козельский, однако, кого из трех он называл «бессовестным», кого «шалуном» и кого «невежей», установить едва ли возможно.

В п. 7 говорится опять о К. Г. Разумовском, который в 1754—1755 гг. не присутствовал ни разу ни в Академическом собрании, ни в заседаниях Академической канцелярии. Говоря о том, что «с приезду граф был в Академии только однажды», Ломоносов имеет в виду, очевидно, участие К. Г. Разумовского в одном из торжественных публичных собраний Академии Наук.

«ежемесячными листами», упомянутыми в пункте 9, Ломоносов разумеет академический журнал «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие», который начал выходить с января 1755 г. под редакцией Г. -Ф. Миллера (см. Протоколы Конференции, т. II, стр. 320).

Пункт 10 направлен тоже против К. Г. Разумовского, так как репорт императрице об академическом пожаре (Материалы, т. VIII, стр. 631—634) был подписан только им, хоть составлял его, разумеется, и не он. В этом репорте Готторпский глобус отнесен к числу сгоревшего имущества, однако же оговорено, что так как он «сделан из меди, то в нем внутри железная машина осталася цела» и что его ремонт обойдется недорого (там же, стр. 633). Ломоносов же утверждал, что от глобуса «в целости ничего не осталось, кроме старой его двери, коя лежала внизу в погребе» (документ 470, § 23). Из сообщений А. К. Нартова и мастера Б. Скотта видно, что утверждение Ломоносова было несравненно ближе к истине, чем сообщение Разумовского: глобус пришлось делать заново (см. Материалы, т. IX, стр. 206—207, 258—260 и др.).

Упомянутая в п. 11 просьба академиков «о рангах», т. е. о присвоении должности академика одного из четырнадцати «классов», предусмотренных «Табелью о рангах», была возбуждена в 1748 г. при ближайшем участии Ломоносова, но Академическая канцелярия не дала хода этой просьбе (Материалы, т. IX, стр. 393—394; подробнее см. письмо 12).

Пункты 12, 18 и 21 тесно между собой связаны и относятся к одному и тому же эпизоду, а именно к поездке Ломоносова в Москву в феврале 1753 г. Так как Шумахер отказался предоставить Ломоносову отпуск, то Ломоносов обратился в Сенатскую контору, которая и выдала Ломоносову соответствующее разрешение (ААН, ф. 3, оп. 1, № 958, лл. 19—20). Академическая администрация не решилась наложить на Ломоносова взыскание за отлучку без ее дозволения, но в Академическом собрании был оглашен ордер президента, где ставилось на вид, что «некоторые академики не во всем точно исполняют по силе регламента академического», и даже члену Сенатской конторы, адмиралу кн. М. М. Голицыну, имевшему в отсутствие двора «главную команду» над всеми столичными учреждениями и уполномоченному императрицей подписывать «пашпорты» всем отъезжающим (ААН, ф. 3, оп. 1, № 957, л. 145), даже ему был объявлен, по выражению Ломоносова, «вежливый реприманд от президента в форме письма от советника Теплова» (документ 470, § 28; подробнее см. т. IX наст. изд., документы 51—55). Заключительная часть пункта 18 неясна.

Пункты 13, 14, 15 и 31 направлены против Шумахера и характеризуют настолько общеизвестные черты его диктаторской тактики, что не нуждаются в особых пояснениях (ср. документ 470, §§ 2—4, 7, 9, 19, 21).

 3). Тайным инициатором этого назначения был Г. Н. Теплов (там же, ф. 21, оп. 1, № 272, л. 4 об.; подробнее см. письмо 72).

Пункт 17 говорит об обстоятельствах, имевших место в середине 1740-х годов, в период хлопот Ломоносова об устройстве Химической лаборатории (см. документ 470, §§ 26—27). Авраам Каау-Бургав (Ломоносов называет его «меньшим», чтобы отличить его от Германа Каау-Бургава, лейб-медика императрицы, директора Медицинской канцелярии и почетного члена Академии Наук) был вызван из Голландии на русскую службу в 1746 г. и в следующем году был принят в Академию Наук на должность профессора анатомии и физиологии (ААН, ф. 3, оп. 1, № 2332, л. 64). Обещанную ему Шумахером должность профессора химии занимал в то время Ломоносов.

Под «неправым произвождением себя в члены» (п. 20) Ломоносов разумеет, очевидно, участие Шумахера на правах члена в Академическом собрании. Судя по протоколам последнего, Шумахер участвовал в заседаниях академиков с первых лет существования Академии Наук (Протоколы Конференции, т. I, стр. 13, 21, 22 и сл.). Этому потворствовал первый президент Академии Л. Л. Блюментрост, который заявлял, правда, неофициально, что Шумахер «не есть секретарь Академии, но самый старший из членов ее и секретарь его величества по делам Академии, назначенный по особому повелению с самого начала учреждения ее» (Пекарский, I, стр. 10). Никто не знал, что это за «повеление», и когда в 1745 г. академиками были высказаны вполне законные сомнения относительно права Шумахера заседать с ними за одним столом, Шумахер мог сослаться только на сенатский указ от 5 октября 1738 г., разрешавший конференц-секретарю Х. Гольдбаху и ему, Шумахеру, в то время всего лишь библиотекарю, «в той Академии присутствовать» (Пекарский, I, стр. 62; ААН, ф. 3, оп. 1, № 944, л. 116). Ссылка Шумахера на этот документ была юридически несостоятельна, так как по вполне авторитетному разъяснению тогдашнего «главного командира» Академии И. -А. Корфа, оглашенному в 1738 г. одновременно с упомянутым сенатским указом, право «присутствовать» в Академическом собрании предоставлялось одному Гольдбаху, Шумахеру же разрешалось «присутствовать», т. е. заседать, только в Академической канцелярии (ААН, ф. 1, оп. 2-1738, № 1, л. 42; Протоколы Конференции, т. I, стр. 506). Положение изменилось с изданием Академического регламента 1747 г. Его авторы, Теплов и Шумахер, в заботе о членах Академической канцелярии, не забыли оговорить, чтобы «в собрании академиков иметь им голос и заседание» (§ 50), причем, по их же разумеется подсказке, президентом было официально разъяснено, что Шумахер и Теплов, являясь членами Академического собрания, имеют в этом собрании старшинство «перед всеми академиками» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 456, л. 62).

— о порядке замещения вакантных академических кафедр. Практика была такова, что они в огромном большинстве случаев замещались, как и указывает Ломоносов, «без согласия академиков». Это противоречило воле Петра I: право «градусы академиков давать» было предоставлено им Академическому собранию (Материалы, т. I, стр. 21). В 1747 г. усвоенная Академической администрацией противозаконная практика была узаконена: новый регламент дал президенту Академии «совершенную», т. е. неограниченную, власть назначать и увольнять академиков (§ 12).

Пункт 23 не поддается расшифровке.

 136). Упоминаемые в этом пункте «представления» Ломоносова не отысканы.

В п. 25 говорится о состоявшемся 18 июня 1750 г. назначении профессора натуральной истории и ботаники С. П. Крашенинникова ректором Академического университета и гимназии взамен уволенного от этой должности историографа Г. -Ф. Миллера (Материалы, т. X, стр. 438). Иллюстрацией к словам Ломоносова о том, что Крашенинников «не знал поступать со студентами» (п. 26), могут служить материалы, опубликованные Д. А. Толстым в его работе «Академический университет в XVIII столетии» (СПб., 1885, стр. 36—39).

Упомянутое в п. 27 Историческое собрание было учреждено по определению Академической канцелярии от 24 марта 1748 г. в качестве «особливого профессорского собрания» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 457, лл. 54—55; Пекарский. Доп. изв., стр. 25—26; см. также — Материалы, т. X, стр. 441—442). Ломоносов состоял членом Исторического собрания со дня его учреждения до сентября 1751 г., когда из-за недоразумений с Миллером попросил освободить его от хождения в это собрание (подробнее см. документ 492).

Пункты 28—35 почти дословно повторены в упомянутой выше записке Ломоносова, составленной в 1758—1759 гг. (документ 400); в примечаниях к ней даны пояснения по содержанию этих пунктов.