Репорт Канцелярии АН президенту АН с изложением дела о переписке Г. -Ф. Миллера с И. -Н. Делилем. 1748 ноября не позднее 18 (№ 423)

1748 НОЯБРЯ НЕ ПОЗДНЕЕ 18 РЕПОРТ КАНЦЕЛЯРИИ АН
ПРЕЗИДЕНТУ АН С ИЗЛОЖЕНИЕМ ДЕЛА О ПЕРЕПИСКЕ
Г. -Ф. МИЛЛЕРА С И. -Н. ДЕЛИЛЕМ

Его сиятельству графу Кирилу Григорьевичу Разумовскому,
лейб-гвардии подполковнику, действительному камергеру, Академии
Наук президенту и разных орденов кавалеру.

Репорт

По определению вашего сиятельства октября от 18 числа мы, нижеподписавшиеся, Академии Наук члены, того же октября 19 числа, собравшись в Академическую канцелярию, спрашивали профессора и историографа Миллера по предписанным пунктам в рассуждении сообщенного нам письма, писанного к нему из Риги от профессора Делиля, на которые пункты ответствуя, он, Миллер, в сказке объявил следующее: 1) что получил он от Делиля два письма — одно из Риги, а другое из Парижа и что оные письма утратились; 2) что Делиль оставил у него некоторые манускрипты; 3) что Миллер с Делилем согласия не имел, чтобы, манускрипты соединив, публиковать тайно; 4) что Делиль с ним,^1* Миллером, ни в чем ином согласия не имел, как только, по его мнению, в том, что сверх вышепомянутых еще другие манускрипты у него оставить, а чтобы публиковать вне государства, о том у него с Делилем согласия и намерения не было, 5) что о утаении пересылки манускриптов никаких предосторожностей не имел и что Делиль только в письме велел таить от посланного, 6) что Делиль в первом письме корпус академический поносил.

Для изъяснения сих своих ответов и для своего оправдания подал он в присутствие того же числа сочиненное им письменное представление, в котором он то же, что показал в сказке, с окрестностьми представляет, а особливо об утрате первого письма Делилева пишет следующее: что он не почитал за тайну оного письма Делилева, не думал, чтобы то письмо было причиною таких толкованиев, что он того письма не почитал за велико и не признавал в нем никакой важности и для того ненарочно^2* потерял, что Делилевых писем не почитал он толь важными, чтобы их хранить.

Но как помянутому Миллеру явно открыли, что с письма, от Делиля к нему из Риги писанного, имеется у нас копия и что его ответы и письменное его оправдание к его изъяснению недовольны, а особливо в рассуждении сих слов: «il servira au dessein dont nous sommes convenus» (оный манускрипт будет нам служить к тому предприятию, о котором мы согласились), тогда он, Миллер, пришел в немалое изумление и показал всеми своими минами великую в себе перемену, и просил времени, чтобы на то ответствовать, причем он Делиля бранил и говорил, что не знает он, Миллер, никакого предприятия, в котором бы он с ним согласился.

И понеже его ответы и представления в присутствии признаны к изъяснению письма и к оправданию его, Миллера, за недовольные и что он, Миллер, по своему письму остался подозрителен, для того в присутствии того же числа определено: взять из его дому все письма, письменные тетрати и свертки, что и учинено того же числа, и в следовавших заседаниях оные письма разобраны, а что в них нашлось, о том, где и когда потребуется, рассуждать будут, то только при сем случае упомянуть надобно, что между многими письмами найдены его приятеля профессора Крузиуса, который Миллеру так, как другу, открывает, сколь худое мнение и он о новом правлении Академии имеет.

Того же октября 21 дня помянутый профессор Миллер, признав, что его ответы и представления к его оправданию недовольны, подал в присутствие вторичное оправдательное представление, в котором объявляет, что Делиль за вышепомянутое согласие то, может быть, почитает, что он говорил ему, Миллеру, о предприятии, которое он, Делиль, имел, чтобы, приехав во Францию, писать к некоторым здешним министрам о Академии пространно, как оною управлять должно, чего-де он, Миллер, не похулил, для того что регламента еще, от е. и. в. апробованного, тогда не было. И понеже ему в первом присутствии объявлено было, что он с помянутым письмом поступил против своей должности, утаив оное от вашего сиятельства,^3* зная, коль много оное чести академической предосудительно, для того во втором представлении извинял он себя многими резонами, из которых ни один оправдать его не может, как только то весьма из них явствует, что он, Миллер, помянутое письмо нарочно утаил или истребил и имел крайнее старание, чтобы Академии президент или Канцелярия о том не сведала. А следовательно, сим показал во всем противное тому, что он в сказке и в представлении при первом присутствии объявил о ненарочной утрате помянутого письма.

Того же октября 27 дня Канцелярии Академии Наук асессор г. Теплов объявил письма, которые по начатии сего над ним, Миллером, следствия к нему, г. асессору, писал вышеозначенный профессор Миллер. Оные в присутствии того же числа читаны, из которых усмотрено, 1) что он в непоказании Делилева письма признает себя виноватым, 2) что он, Миллер, к некоторым членам Академии имеет недружеское сердце, 3) некоторым образом подал великую причину о себе думать, что его договор и предприятие с Делилем были не о том, чтобы оставить у него, Миллера, некоторые письма, как он объявлял в первом присутствии, ниже о том, чтоб Делиль писал из Франции о правлении Академии к здешним министрам, как он же, Миллер, показал во втором присутствии, но что договор их был о том, чтобы публиковать вне государства чести академической предосудительные сочинения.

Сии между собою несогласные и с излишним пространством от него, Миллера, писанные ответы и толкования подали причину еще больше сомневаться о его правости. Того ради того ж октября 29 дня требовано в присутствии от него, Миллера, краткой и самой точной, истинной сказки, и хотя он сказку краткого содержания присутствию подал, однако в своем с Делилем согласии и намерении, Академии Наук предосудительном, которое из письма Делилева и из сего Миллерова с тем письмом поступку, из его прекословных между собою ответов, из его ж, Миллерова, письма к асессору г. Теплову явствует, не признался.

Того ради того же октября 31 числа все гг. присутствующие по делу помянутого профессора Миллера подали свои мнения, и понеже оные краткостию и пространностию только разнятся, а силу имеют ту же, для того определено оные соединить в одно общее мнение для подания вашему графскому сиятельству, которое в следующем содержится.

Во-первых, явно как из письма Делилева, так и из других Миллеровых писем и поступков, что он, Миллер, был друг или по последней мере согласник Делиля, ибо 1) явствует из письма Делилева к оному Миллеру, в котором содержатся тайные поверенности; 2) профессор Миллер во втором своем оправдательном предложении пишет: Делиль-де думал, что он, Миллер, его, Делилевой партии; но сего Делиль без показания ему Миллеровой дружбы не мог бы подумать; 3) в том же предложении Миллер пишет, что он ругательного Делилева письма вашему сиятельству не показал для того, чтобы с Делилем не потерять поверенности, а следовательно, оную предпочел он чести всей Академии.

Но паче всего согласие их тем подтверждается и никак оспорено быть не может, что они были побеждены одною страстию, то есть не были никогда довольны академическим правлением¹ и желали всегда быть сами командирами, и для того имели всегдашние ссоры с президентами Академии² и нападали на них письменно и словесно; и являли себя им преслушными, как то явствует из Делилевых писем и из Миллерова удержания книг, до Сибирской экспедиции надлежащих, которые ему от вашего сиятельства в архиву отдать повелено было; сверх того имели опасные намерения, старались оба нарушить порядок в Академии: Делиль увещевает одного из своих товарищей Канцелярии не покоряться, а Миллер другого неспокойного человека подкрепляет в превратных и, может быть, в опасных предприятиях, как то довольно явствует из писанных к Миллеру от Крузиуса бильетов и из переписки с доктором Гмелиным; оба хотели от Академии отделить два важные департамента³ и сами быть в них особливо командирами, а именно Делиль — в Географическом, а Миллер — в Историческом, что все г. советник Шумахер письменно доказать может.

о том, что е. в. изволила в Академию пожаловать такого президента, который в его противных и властолюбивых намерениях препятствовать будет и, может быть, истяжет и спросит отповеди в прежних его делах, а следовательно, он, Делиль, не токмо академического правления, но и самого вашего сиятельства злобно ненавидел, а особливо что при отпуске его употреблена была по справедливости надлежащая строгость. При отъезде Делилевом Миллер и сам был недоволен Академии правлением и президентом и посему с Делилем конечно имел согласие. По отъезде Делилевом получил Миллер от него письмо, академической чести весьма предосудительное, в котором он называет корпус академический фантастическим,⁴ то есть мнимым и недостойным такого почтения, какое об нем ученые люди в свете имеют, и обещается распространить сие не токмо в Европе, но и до самого восточного края света. Сие письмо получа, помянутый Миллер старался утаить всякими мерами, как то вашему сиятельству довольно известно и что из вторичного Миллерова оправдательного представления явствует, ибо оправдания его, для чего он оное письмо таил, не имеют в себе никакой важности, и лучшее из них, что якобы он не хотел ваше сиятельство обеспокоить показанием оного письма, никуды не годно, ибо он, Миллер, мог бы легко подумать, что ваше сиятельство тем больше обеспокоены будете, когда услышите, что Делиль действительно рассылает письма, чести Академического корпуса, а следовательно, и вашему сиятельству как главному командиру оного предосудительные.

И сего бесперерывного их согласия, а особливо в неутолимом и всегдашнем негодовании на академическое правление с великою вероятностию следует, что он, Миллер, с помянутым Делилем, видя, что им уже к их противным и властолюбным предприятиям пожалованием вашего сиятельства в Академию президентом путь пресечен, согласились при отъезде Делилевом сочинить письмо против Академии правления и по их злобе поносительное ее чести и вашего сиятельства, чего в конце письма Делилева явный признак имеем. Сие утверждается следующими:

1) Великие предосторожности, которые Делиль ему, Миллеру, употреблять предписывает и в чем Миллер в сказке к немалому своему изобличению запирался,^4* показывают, что они пересылать хотят такое дело, которое не от посланного человека, как то Миллер показал, но от таких людей таить^5* намеренось^6* было, которые им в подозрительном их предприятии препятствовать могут, и не посланного, но какого-нибудь знатного человека опасались, от которого они за подозрительное свое дело беды боялись.

2) Поносные Академии и угрозительные слова в конце письма Делилева ни за что иное признать должно, как за краткое содержание всего их предприятия и согласия, ибо Делиль, что при первых строках помянутого письма на уме имел, то на конце написал ясно.

3) Миллеровы замешательства и между собою прекословные ответы показывают в сем деле его нечистую совесть, а особливо, что он при объявлении копии с помянутого Делилева письма весьма изменился и показал в себе великое возмущение и требовал на ответ себе времени, но кто имеет чистую совесть и говорит правду, тот с ответом всегда готов.

4) Что Делиль рассудил оное предприемлемое о Академии (в чем и Миллер не спорит) сочинение безопаснее делать вне России, следовательно, то, о чем они договорились, в России без их беды учинить нельзя было, а посему оное должно быть России или по последней мере какому-нибудь знатному в ней месту вредное.

5) Ежели бы оное письмо не значило ругательства Академии и президенту и Миллер бы в том согласии не был причастен, то бы, получив такое письмо от Делиля, тотчас объявил бы вашему сиятельству, чтобы ваше сиятельство зарань предостеречь мог себя и Академический корпус от предприемлемого Делилем ругательства и чтобы оный бездельник за сие поношение Академического корпуса из оного был выброшен; но Миллер того не токмо не учинил, но и всячески старался укрывать оное, как то довольно явствует из его, Миллеровых, несогласных на то вышепомянутых ответов, а особливо из письменных и словесных показаний г. асессора Теплова, чем он, Миллер, ясно показал, что он Делилеву поверенность больше наблюдает, нежели честь Академии и ее президента.

истрачено,⁵ предприял поносить оную, а паче в то время, когда ваше сиятельство Академии пожалованы президентом, ругая знатный в ней корпус, следовательно, и вашу особливо персону, и что он сам хотел помогать или и на себя взять поносительное оное сочинение, которого начало ему Делиль здесь отдал. Посему видно, что он, Миллер, сообщник был Делиля в том, чтобы повредить честь корпуса Академии, а следовательно, шефа ее; что учинил он, Делиль, или нет, будущее время покажет, хотя же и не учинил действительно, то случай только не допустил, а желание в столь подозрительном человеке угаснуть не может. А понеже сие было бы против присяжной должности и такого иностранного человека, который служит в России по контракту на время, но он, Миллер отдал себя России в вечное подданство и присягал служить как верный российский подданный,⁶ для того сей его, Миллеров, поступок учинен против его присяги, в которой он обязался всячески хранить честь Академии, и противу должности подданного раба е. и. в.

И. Д. Шумахер
Григорей Теплов

Christian Nicolaus von Winsheim
F. H. Strube de Piermont
Василей Тредиаковский
Михайла Ломоносов

1748 году

Примечания

 4, лл. 85—90) с указанием в сносках вариантов по черновику, писанному писарской рукой и правленному рукой Ломоносова (там же, лл. 71—78).

Публикуется впервые.

—557).

Судя по одной из помарок в черновике (см. сноску на стр. 180), публикуемый текст был составлен первоначально не в форме репорта, а в виде «экстракта» из следственного дела, что и соответствовало определению Канцелярии от 31 октября 1748 г. (документ 422).

Это определение дает полное основание полагать, что составителем настоящего текста был Ломоносов, который выступал, однако, в этом случае не в качестве самостоятельного автора, выражающего свое личное мнение, а лишь в качестве секретаря, которому было поручено «соединить в одно общее мнение» высказывания всех участников следствия.

Ответом на публикуемый репорт явился ордер президента Академии от 19 ноября 1748 г. Признавая, что Миллер «не оправдался» и «в том же подозрении себя оставил», Разумовский ограничился, однако, только тем, что обещал учинить Миллеру «пристойный выговор». Выразив надежду, что «Миллер придет в чувство и свои худые намерения отменит», президент разрешил ему «быть по-прежнему у своего дела» и «пользоваться всеми манускриптами из архива, которые ему понадобятся» (Материалы, т. IX, стр. 556—557).

Неизвестно, кто повлиял в данном случае на Разумовского: в сохранившихся документах нет на этот счет никаких прямых указаний. Из письма Шумахера к Тауберту от 6 ноября 1748 г. можно заключить, что инициатором следствия был сам Разумовский и что назначение следствия было для Шумахера неожиданностью. Миллер, по его словам, «отвечал плохо», и Шумахера это, видимо, тревожило, как смущало его и то, что «репорты по этому делу идут прямо к г. президенту», минуя его руки (Пекарский, I, стр. 350). Что же касается решения, принятого Разумовским по этому делу, то Ломоносов писал впоследствии, что «по негодованиям и просьбам Миллеровых при дворе приятелей дело без дальностей оставлено» (документ 470, § 31).

¹ «академическим правлением», является почти дословным повторением того, что писал в своем «мнении» Шумахер (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, лл. 49—50).

² Под «всегдашними ссорами с президентами Академии» следует разуметь, во-первых, конфликт академиков с Блюментростом в 1732 г. (Пекарский, I, стр. 12—13), во-вторых, столкновение Делиля с Корфом в 1739 г. (там же, стр. 131—132, 528) и, в-третьих, пререкания Миллера с тем же Корфом из-за денежных расчетов по заграничной командировке Миллера (там же, стр. 317).

³ В 1741 г. Делиль просил Кабинет сосредоточить заведование всеми географическими делами в руках одного лица, подчиненного непосредственно Кабинету (там же, стр. 133), а в 1744 г. Миллер возбуждал вопрос об учреждении Исторического департамента, который формально был бы связан с Академией, но фактически был бы от нее независим, так как местопребыванием его должна была быть, по мысли Миллера, Москва (там же, стр. 338—342).

⁴ В конце того письма к Миллеру, которое дало повод к следствию, Делиль назвал «Академический корпус» «фантастическим» («corps phantastique»), что вызвало много пересудов и было признано особенно оскорбительным для чести Академии. «Делиль, — писал по этому поводу Теплов, — корпус Санктпетербургской Академии почитает за фантастический, т. е. мнимый и недостойный того почтения, какое о нем ученые люди в свете имеют» (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 52).

⁵ Эта цифра заимствована из письменного «мнения» Теплова, поданного во время следствия по делу Миллера (ААН, ф. 21, оп. 6, № 4, л. 51 сб.).

⁶ «Миллер отдал себя России в вечное подданство» 29 января 1748 г.: в этот день он принес присягу (Пекарский, I, стр. 346).